Сближение буддизма и синтоизма через культ предков. Преемственность в осмыслении храмового пространства

Отношения между буддизмом и синтоизмом характеризовались, с одной стороны, их соперничеством, а с другой - взаимопроникновением, обусловленным непрекращающимися контактами между адептами двух религий, стойкостью стереотипов религиозных представлений и поведения, отсутствием у многих промежуточных социальных групп четкого осознания своих интересов, слабо выраженным национальным самосознанием, намеренной политикой правящего рода и т. п. Организация храмового, а также любого другого сакрального пространства является, как известно, переосмыслением в наглядно-чувственной форме важнейших догматов вероучения. Имеющийся в наших руках материал позволяет до некоторой степени проследить, как в рамках синтоистско-буддийского взаимовлияния воспринималось храмовое пространство.

Уже первые записи хроники "Нихон сёки", связанные с распространением буддизма, позволяют сделать вывод о том, что на негосударственном уровне буддизм под влиянием родовых культов синто был осмыслен во многом в рамках представления родового строя. Так, в эдикте Суйко [Нихон сёки, Суйко, 2 - 2 - 1, 594 г.] содержится повеление почитать Три сокровища. В ответ на него подданные стали возводить буддийские храмы, "чтобы обеспечить благоденствие своих предков". Немногочисленные данные ранней буддийской эпиграфики также свидетельствуют о сближении буддизма и синтоизма через культ предков. На статуе Амиды (Амитабхи) храма Кансиндзи в Кавати сохранилась надпись 598 г., свидетельствующая о том, что статуя выполнена по заказу вдовы, оплакивающей своего мужа, с тем чтобы муж и семь поколений его предков родились в "чистой земле" владыки буддийского рая [Мураяма, 1974, с. 33].

Триада будды. Амитабхи VIII в.

Первое из стихотворений, высеченных на камне в храме Якусидзи в VIII в., гласит:

 Звуки камня, 
 На котором высечены священные следы Будды, 
 Достигают небес, 
 И даже земля вторит им 
 Ради спасения отца и матери, 
 Ради спасения всех людей.

(Подробнее об этом памятнике эпиграфики см. [Миллер, 1975].)

Не остался в стороне от этого способа адаптации буддизма и царский род. В "Сёку нихонги" сообщается о строительстве буддийского храма Канзэондзи, посвященного согласно воле Тэнти умиротворению души его матери - царицы Саймэй (Вадо, 2 - 2 - 1, 709 г.; Ёро, 7 - 2 - 2, 724 г.).

Несомненно, инкорпорация буддизма в культ предков произошла уже в Китае. "Согласно закону воздаяния всякое доброе дело на благо учения Будды оказывает благотворное воздействие на потустороннюю судьбу родителей. Перед почтительными детьми открываются безграничные возможности оказать помощь своим родителям, способствуя процветанию буддийского учения на этой земле" [Мартынов, 1982, с. 13]. Однако и для японцев такое сближение буддизма и местных культов стало вполне органичным и оправданным.

Одиннадцатиликая Каннон. VIII в.

Материалы "Нихон рёики" свидетельствуют о том же: многие храмы не были посвящены какому-либо будде или бодхисаттве, но почитались в качестве родовых святынь¹. По нашим подсчетам, в "Нихон рёики" встречается 14 упоминаний о родовых храмах - "удзи-дэра" (см. Приложение, табл. 3). Об Оти-но атаэ рассказывается, например (1 - 17), что благодаря помощи статуи бодхисаттвы Каннон ему удалось бежать из китайского плена. Вернувшись на родину, он построил храм и поместил туда статую. "Его потомки почитают ее вплоть до нынешнего времени", - заканчивает автор "Нихон рёики".

¹(Список первых таких храмов приводится в книге [Цудзи, 1957, с. 21].)

Во многих случаях организация буддийской общины совпадала с традиционной кровнородственной организацией. В "Нихон рёики" повествуется (III-23), что все члены рода Отомо-но мурадзи, проживавшие в деревне Омуна, "решили построить родовой храм в этой деревне". Из дальнейшего изложения ясно, что род Отомо уже распался к этому времени на несколько больших семей. Не исключено, что в подобных условиях организация буддийской общины в некоторых случаях выступала не как стимулятор дальнейшего разложения рода, а, наоборот, па определенное время тормозила этот процесс, выступая в качестве дополнительной объединяющей род идейной силы. Но вдаваясь, к сожалению, в причины этого явления, Хаясия Синдзабуро отмечает, что буддизм был весьма быстро воспринят верхушкой кровнородственных объединений [Хаясия, 1971, с. 481].

Многие буддийские храмы Японии рассматриваемого периода именовались по своему местоположению или же имели два названия - официальное и народное. Храм, в котором помещалась статуя будды или бодхисаттвы, воспринимался жителями как вместилище божества-охранителя именно данной деревни или местности - явление хорошо известное и синтоизму. Записи хроник, касающиеся раннего этапа распространения буддизма, весьма часто оперируют понятием "буддийские изображения", не конкретизируя, какой будда или бодхисаттва имеется в виду [Фурута, 1981, с. 204]. Результаты исследований по иконографии показывают, что большинство статуй начального периода распространения буддизма в Японии лишено каких-либо специфических индивидуальных особенностей, так что их атрибутирование невозможно [Мураяма, 1964, с. 25]. Видимо, для японцев того времени это и не представлялось столь существенным: будды и бодхисаттвы воспринимались как полифункциональные покровители и охранители рода, деревни, местности, что характерно для божеств синтоизма рассматриваемого периода.

В народной жизни подобные храмы продолжали сохранять свое значение еще чрезвычайно долго, несмотря на указ об укрупнении храмов [Сёку нихонги, Тэмпё, 7 - 6 - 5, 735 г.], цель которого - трансформация мелких, родовых храмов в храмы, организованные на территориальной основе, и на прямой запрет на строительство таких храмов [Сёку нихонги, Энряку, 2 - 6 - 10, 784 г.].

Местоположение буддийских храмов также было тесно связано с культом гор, контаминировавшимся с культом предков. Материалы "Кодзики" и "Нихон сёки", относящиеся к синтоистской "стране мертвых" (ёми-но куни, нэ-но куни), не позволяют с достаточной достоверностью определить ее местонахождение. Плачи, приводящиеся в "Манъёсю", высказываются па этот счет гораздо определеннее:

 Покинувшую дом родимый 
 Любимую мою 
 Не мог я удержать. 
 В горах от всех она навеки скрылась, 
 И нет покоя сердцу моему.

[Манъёсю, 1971, № 471]

 Словно утренний туман,
 Ты растаяла вдали,
 Где гора Сагарака,
 В стороне Ямасиро,
 Скрылась ты в ущельях гор...

[Манъёсю, 1971, № 481]

По данным Хори Итиро, подавляющее большинство плачей "Манъёсю" указывает на путешествие души умершего в горы или через горы [Хори, 1963, с. 19]. Интересны и приводимые им языковые данные, касающиеся обряда похорон. Так, "ямасигото" (букв, "горная работа") означает "копать могилу", распорядитель похорон называется "яма юки-но хито" ("человек, направляющийся в горы"), в качестве одного из эквивалентов слова "гроб" выступает сочетание "яма окэ" ("горная посудина" [Хори, 1963, с. 18].

Итак, по синтоистским представлениям исследуемого нами периода, души мертвых обитали в горах. Захоронения "императоров" находятся либо на возвышенных местах, либо в специально насыпанных курганах. В японской исторической науке считается установленным, что буддийские храмы периода Асука (конец VI - VII в.) находились возле курганов ("кофун"). В основание буддийских храмов часто закладывали то, что почиталось за "мощи" Будды. Однако в результате археологических раскопок в Асука-дэра вместе с "мощами" были обнаружены и предметы погребального культа позднекурганного периода [Иноуэ, 1974, с. 202], что также свидетельствует о преемственности раннеяпонского буддизма по отношению к местной традиции.

Восприятие пространства как качественного неоднородного континуума характерно для древности и средневековья. Причем сознание того, что то или иное место обладает необычайными свойствами и служит обиталищем сверхъестественных существ, оказывается чрезвычайно стойким. Это явление универсально: многие христианские храмы, например, построены на месте древних капищ. Пространство средневекового человека "не мыслится как форма, предшествующая ощущению... Пространство средневекового мира представляет собой замкнутую систему со священными центрами и мирской периферией" [Гуревич, 1972, с. 82].

Значительное число храмов, упоминаемых в "Нихон рёики", находится в горах (такие храмы называются "яма-дэра", см. Приложение, табл. 3), хотя до VIII в., пока буддизм еще не приобрел самостоятельного значения и не начал выходить из-под государственного контроля, скорее можно говорить о "равнинных храмах", концентрировавшихся возле населенных пунктов [Харада, 1966, с. 114]. Однако количество горных храмов имеет тенденцию к увеличению. О некоторых из них можно сказать, что они одновременно являются и родовыми храмами. Горный храм, в котором происходит чудесное событие, можно рассматривать как промежуточный случай между храмом и горами, что в идеальном виде отражает ориентацию буддизма и синтоизма соответственно. Путь в буддийскую "страну мертвых" (которая вслед за "Кодзики" и "Нихон сёки" носит название "ёми-но купи"), где царь Яма вершит суд над душами умерших, также лежит через гору [Нихон рёики, III-22, III-23; Кондзяку моногатари, 1961, XVI-36]. Исповедовавшие буддизм отшельники сосредоточивались в горах, где они поклонялись не только Трем сокровищам, но и божествам и духам гор.

Четки буддийских отшельников

Горы - не только место чудесных событий. Пребывание там порождает удивительные способности. Особенно почитались горы Кадзураки и Канэ-но такэ. (Большинство культовых буддийских зеркал, обнаруживающих стилистическую близость с зеркалами синтоистского культа, найдены именно в районе Канэ-но такэ.) Монах-отшельник, поклоняющийся там Трем сокровищам, обретает власть над духами и божествами, а его заклинания вылечивают больных [Нихон рёики, I-11, I-26, I-31, III-2, III-21, III-34, III-36]. Обратной стороной этой способности является эффективность проклятий, насылаемых монахами [Нихон рёики, I-16, I-28, II-35, III-ЗЗ].

Распределение историй "Нихон рёики" по местам удивительных событий указано в табл. 4 (см. Приложение). Из этих данных несомненными представляются следующие выводы.

1. Доля чудесных событий, не связанных с храмами, весьма значительна. Это объясняется тем, что синтоизм до прихода буддизма не обладал развитой храмовой традицией. Буддийская литургия храмовая, литургия первоначального синтоизма проходит вне храма. Синтоистский храм служит божеству лишь временным пристанищем, например во время сельскохозяйственных работ. Остальное время божество находится в другом месте - в основном в горах. Слово "мори", которым, в частности, обозначался храм, имеет также значение "лес", а в диалектах оно известно и в значении "гора". Встречи и проводы божеств занимают значительное место в календарных праздниках синтоизма. В "Нихон рёики" рассказывается (II-17) о том, как в пруду были найдены статуи похищенных будд, которые монахини доставили обратно в священном паланкине ("микоси"). В данном случае хождение со священным паланкином моделирует синтоистский обряд, исполняемый при возвращении божества (похожий случай описан также в II-22 "Нихон рёики"). Подобный обряд зафиксирован и в I-1 "Нихон рёики", но тут он имеет чисто синтоистскую окраску: жрецы несут в паланкине громовника.

Необходимо отметить, что организация пространства в первых буддийских храмах Японии тесно связана с традиционными синтоистскими представлениями. В период первоначального распространения буддизма неантропоморфные символы синтоистских божеств помещались либо под открытым небом, в местах, которые почитались священными (эта традиция оказалась очень устойчивой и сохранилась до наших дней), либо в храме. К одной из существенных конструктивных особенностей такого храма относится наличие всего одного внутреннего помещения ("хондэна"), предназначенного для сохранения символа божества ("синтай"). Помещение для проведения службы отсутствует, и религиозные церемонии проходят вне собственно храма, группируясь в основном возле священных ворот ("тории"), ведущих в храм.

Преемственность буддизма в осмыслении храмового пространства проявляется, во-первых, в том, что многие буддийские статуи были вынесены из храма, и, во-вторых, в том, что сама организация внутрихрамового пространства была приспособлена для помещения там статуи того будды или бодхисаттвы, которому был посвящен храм, но не для проведения там молений. Вход в буддийские храмы, так же как и в синтоистские, был разрешен только священнослужителям. Поэтому массовые буддийские церемонии проходили вне храма, громадные двери которого открывались во время церемонии для обозрения храмовой святыни.

Начиная же с периода Хэйан строители все больше внимания уделяют внутреннему пространству храма, дифференцируя и усложняя его. Храм замыкается в самом себе и отделяется от окружающей его природной среды¹.

¹(Подробнее об этом процессе см. [Асано, 1964]. Описывая особенности построения первых буддийских храмов, автор не связывает их с проявлением традиционной ориентации синто, но нам подобная мысль представляется вполне уместной.)

Это явление, характерное для континентальной буддийской архитектуры, оказывает заметное влияние и на синтоистские храмы, в которых помимо "хондэн" появляется и зал для молений. Показательно, что подобный тип застройки впервые применяется в храмах, посвященных тому же Хатиману. Он носит название "Хатиман-дзукури" ("дзукури" - здесь "способ постройки").

Есть также основание утверждать, что некоторые буддийские церемонии проводились вообще вне всякой связи с храмом. Так, в "Нихон рёики" (II-3) один из персонажей говорит, что семидневная служба, посвященная "Сутре лотоса", будет проводиться на восточной горе (где, по всей вероятности, находилось традиционное место поклонения синтоистским божествам).

2. Основным местом чудесных происшествий, территориально не связанных с храмом, являются горы и жилище человека. О культе гор уже говорилось выше. Что же касается жилища, то можно, вероятно, объяснить данный факт широким распространением домашнего синтоистского культа в Японии, а также влиянием на буддизм этой традиции, которой он подвергся в Китае и других ареалах Юго-Восточной и Центральной Азии. Археологические находки, относящиеся к V - VI вв., свидетельствуют о том, что многие места поклонения божествам, особенно в районе Канто, были расположены в непосредственной близости от жилищ и поселений [Сугияма, 1976, с. 264].

К 698 г. относится упоминание еще одного типа храмов - "дзингудзи", - соединившего в себе синтоистские и буддийские представления ([Сёку нихонги, Момму, 2 - 12 - 29], следующую запись см. [Сёку нихонги, Тэмпё, 13 - 3 доп. - 24, 742 г.]). "Дзингудзи" - синтоистский храм, в котором помещался "синтай", с построенной вблизи него молельней, где находилась статуя будды или бодхисаттвы. Как отмечалось, первоначальный этап распространения буддизма характеризуется относительно четким разделением функций двух религий. Во власти синтоистских божеств yаходились силы природы и судьбы рода, а буддизм был призван обеспечить спокойствие государства и интегрировать в него отдельно взятую личность, т. е. стать регулятором отношений "государь - подданный". В сложившихся условиях, когда две религиозные системы, ни одна из которых не представлялась всеобъемлющей, лишь частично перекрывали одна другую, был неизбежен их синтез, одним из проявлений которого явились храмы "дзингудзи". К символу божества - "синтай" и к статуям будд и бодхисаттв обращались, видимо, не с одними и теми же молитвами - они не дублировали, но дополняли друг друга. (Речь идет, разумеется, не об абсолютной закономерности, когда бы все известные сведения укладывались в предложенную схему, но лишь о господствующих тенденциях.)

В период Хэйаy, когда разделение функций между синтоизмом и буддизмом перестало быть столь четким, практически ко всем синтоистским храмам была пристроена буддийская молельня. Этот этап характеризует скорее уже не функциональную дифференциацию буддизма и синтоизма, а слияние духовенства двух религий. Монахи совершали моления и в буддийских и в синтоистских храмах.

В храмовой застройке наблюдался и обратный процесс: зафиксировано несколько случаев, когда пристраивается не буддийский храм, а синтоистский. Если проанализировать, кому были посвящены эти синтоистские святилища, то окажется, что почти во всех этих храмах (имеются в виду наиболее ранние свидетельства) почитались божества континентального происхождения, включенные в синтоистский пантеон (список этих храмов см. [Нихон рэкиси дайдзитэн, 1959, ст. "Дзингудзи"}).

Роль иммигрантов в основании таких храмов была значительна. В частично уцелевшем историческом сочинении "Руйдзю кокуси" (892 г.) сообщается, например, что в годы Ёро (717 - 723) страну постигли болезни и голод. Один из членов корейского рода Ямато отправился в горы для совершения буддийских обрядов. Божество Хико-но ками обернулось человеком и сказало: "Я живу здесь. У меня тело бога, и поэтому страдания мои неисчислимы. Я надеюсь, что если я буду поклоняться Трем сокровищам, то смогу избежать Пути богов. Поскольку мое желание остается невыполненным, то я насылаю бедствия. Ты - тот человек, который исполнит мое желание". Когда член рода Ямато построил для божества храм "дзингудзи", то болезни и голод прекратились [Хасимото, 1925, с. 17].