Ранний буддизм и государство

Так как правящий род и служилая знать были заинтересованы в укоренении буддизма прежде всего в качестве общегосударственной идеологии, то на уровне официального летописания буддизм поэтому был осмыслен в первую очередь как покровитель и охранитель государства. В многочисленных указах правителей превалирует именно данная функция буддизма (только в "Сёку нихонги" таких указов содержится более двух десятков). Знакомство с учением Будды первых адептов этой религии в Японии предполагало овладение китайским языком и, следовательно, приобщение к вполне светским достижениям материковой цивилизации. Отсюда - указы о возвращении монахов к мирской жизни с последующим использованием их в чиновничьем аппарате [Сёку нихонги, Тайхо, 1 - 3 - 19, 701 г.; Вадо, 7 - 3 - 10, 714 г.]. Знания монахов находили себе применение и в дипломатических миссиях [Нихон сёки, Саймэй, 6 - 9 - 5, 660 г.; Тэнти, 7 - 9 - 12, 668 г.].

Самое активное строительство буддийских храмов государством отмечено в правление Сёму. В отличие от прошлых царей Сёму пытался превратить буддизм в религиозно-магический оплот своей власти не только в столице, но и на местах. Во время вспышки эпидемии оспы в каждой провинции повелевалось воздвигнуть статую Будды Шакьямуни вместе с двумя сопровождающими его бодхисаттвами, а также переписать сутру "Дайханнякё" [Сёку нихонги, Тэмпё, 9 - 3 - 3, 738 г.]. Тремя годами позже во всех провинциях повелевалось переписать "Сутру лотоса" и построить семиярусную пагоду (Тэмпё, 12 - 6 - 19). В 13-м году Тэмпё (Тэмпё, 13 - 3 - 24) учреждались так называемые провинциальные храмы ("кокубундзи"). Молитвы, возносимые в них, должны были охранять царя, всю страну и отдельные провинции от болезней и несчастий. При раскопках провинциального храма в Мусаси обнаружено значительное количество фрагментов черепицы с названиями уездов, сел, именами жителей. Из этого делается вывод, что строительство провинциальных храмов обеспечивалось за счет привлечения местных средств [Такатори, 1967, с. 29]. Мужские храмы, являвшиеся одновременно и монастырями, назывались "Конкомё ситэн-но гококу-но дэра" ("Храм "Сутры золотого блеска" и божеств - Защитников четырех сторон света"), а женские - "Хоккэ мэцудзай-но тэра" ("Храм "Сутры лотоса", грехи искупающей"). В мужских храмах должны были проживать 20 монахов, в женских - 10 монахинь. Для их содержания к храму приписывалось 50 дворов и выделялось 10 тё (1 тё = 13,2 кв. м) заливных полей. В женских храмах жило по 10 монахинь, и им жаловалось 10 тё земли. Вскоре нормы владений были увеличены до 100 дворов и 50 тё земли [Сёку нихонги, Тэмпё, 19 - 11 - 7, 748 г.], а затем достигли 1000 тё в мужских храмах и 400 тё земли в женских (Тэмпё сёхо, 1 - 7 - 13, 749 г.). Помимо этого управители провинций были обязаны выделять ежегодно храмам по 20 000 снопов риса, которые использовались как плата за строительство, ремонт и для иных хозяйственных нужд. При возведении храмов собирались пожертвования - как от крестьян, так и от знати, причем последние в обмен нередко получали повышение в ранге.

Кульминацией государственных усилий по внедрению буддизма стало строительство гигантского храма Тодайдзи. Храм правящего рода Исэ в VI - первой половине VIII в. так и оставался в основном родовой святыней, лишенной общегосударственного значения. Роль такого центра в VII в. выполнял буддийский храм Асука-дэра, а со второй половины VIII в. - Тодайдзи.

Сначала был провозглашен указ об отливке статуи космического будды Вайрочаны. В указе Сёму говорилось: "Я, недостойный, с благоговением взошел на трон. Всеми помыслами своими устремляюсь я к спасению и всеми силами своими лелею заботу о подданных. Хотя на окраинах уже процветает великодушие, Поднебесная еще не облагодетельствована Законом Будды. Воистину таинственное великолепие Трех Сокровищ приводит Небо и Землю в гармонию, осчастливливает десять тысяч поколений, твари и растения набирают силу. 15-го дня 10-й луны 15-го года эры Тэмпё... принес я великий обет бодхисаттвы и обещал отлить медную с позолотой статую будды Русяны [Вайрочаны]. Обещаю отлить статую из меди, что найдется в стране, срою горы высокие и отстрою храм и, обратившись ко всему миру, соберу общину, и тогда, как один, имея перед собой общую цель, все вместе устремимся к просветлению. Предержащий богатство в Поднебесной - это я. Предержащий силу в Поднебесной - это я. Этим богатством и силой этой будет воздвигнута досточтимая статуя. С легкостью свершается дело, и с трудом просветляется сердце. Но только боязно бесцельно утруждать люд, тревожить мудрецов и навлекать хулу - доброе дело обернется грехом. И посему сбирающиеся в общину с глубокими и серьезными намерениями - да достигнут они все счастья! День каждый следует трижды поклоняться Вайрочане и, все более укрепляясь в вере, силы свои положить на строительство статуи. Если кто-то пожелает помочь в том хоть травинкой, хоть горстью песка - быть по его воле. Управители провинций и уездов - да не ввергните вы люд в затруднения и страдания, да не понуждаете его силой. Да будет возглашена воля моя далеко и близко" [Сёку нихонги, Тэмпё, 15 - 10 - 15, 743 г.].

На пятый день после провозглашения указа в храме Когадзи, первоначально избранном для этой цели, начались работы по возведению статуи. К 11-й луне следующего года был готов деревянный каркас статуи. Но затем работы прекратились в связи с перемещением, правда кратковременным, дворца Сёму и возобновились теперь уже на территории Тодайдзи, где продолжались до 749 г. Строительство осуществлялось как на средства, выделенные непосредственно двором, так и на пожертвования. В храмовой хронике Тодайдзи ("Тодайдзи ёроку") указывается, что на возведение храма были собраны пожертвования от 51 590 человек, а на отливку статуи - от 372 075 человек, причем среди крупных донаторов храма было немало представителей провинциальной аристократии, носивших ранг ниже пятого [Хаякава, 1974, с. 273]. Строительство храма, занимавшего площадь в четыре городских квартала, общей площадью около 90 га, действительно потребовало гигантских усилий. Достаточно сказать, что размеры "золотого павильона" ("кондо"), ныне самого большого в мире деревянного сооружения, составляют: высота - 49 м, длина - 57 м и глубина - 50 м.

Для позолоты статуи требовалось золото, которого (как тогда считали) в Японии не было. Однако во 2-й луне 749 г. управитель земли Муцу преподнес Сёму 900 рё (около 34 кг) золота, найденного синтоистским жрецом в уезде Ода [Сёку нихонги, Тэмпё, 21 - 2 - 22, 21 - 4 - 1]. Выражая радость по поводу столь ценной находки, Сёму назвал себя "рабом Будды", что навсегда закрепило за ним славу самого преданного учению Будды правителя Японии.

Церемония "открытия глаз" (освящения) статуи Вайрочаны состоялась в 4-й луне 752 г. Руководили церемонией индийский монах Бодай, прибывший в Японию двумя годами раньше, и монах Рюсон, произнесший проповедь о "Сутре лотоса". В храм прибыли царица Кокэн и отрекшийся ранее от престола Сёму. Их окружали многочисленные чиновники и монахи (монахов собралось 10 тыс.).

Церемония происходила таким образом. Через южные ворота храма вошли высокопоставленные монахи. Затем из восточных ворот появился на паланкине Бодай с белым ритуальным зонтом в руках. Рюсон показался с западной стороны, а чтецы сутры - с восточной. Подождав, пока все участники займут положенные им места, Бодай подошел к статуе и поднял кисть, к которой было привязано 12 шнуров (один из них, длиной в 215 м, до сих пор хранится в сокровищнице Тодайдзи - Сёсоине). Все присутствующие взялись руками за шнуры, и тогда Бодай нарисовал в глазах статуи зрачки, и она таким образом стала "зрячей". На этом закончилась первая часть церемонии. Затем читалась сутра "Кэгонкё"¹ и были возложены приношения от четырех крупнейших храмов: Дайандзи, Якусидзи, Гангодзи и Кофукудзи, после чего исполнялись танцы и музыка (Тэмпё сёхо, 4 - 4 - 9; Хаякава, 1974, с. 178 - 179), в том числе и танец "сложенных щитов", который исследователи трактуют как изъявление покорности правителю [Нихон-но котэн гэйно, 1969, с. 56 - 58]. С тех пор Тодайдзи стал одним из основных центров государственной жизни: важнейшая церемония присвоения придворных рангов неоднократно проводилась в этом храме [Сёку нихонги, Тэмпё сёхо, 1 - 4 - 1, 750 г.; 1 - 4 - 14, 2 - 11 - 4, 3 - 1 - 14; Дзинго кэйун, 1 - 2 - 4, 768 г.].

¹(Несомненно, что для широкой аудитории понимание сутры, читавшейся на китайском языке, было невозможно. На особенности восприятия текста в подобной ситуации указывал Ю. М. Лотман: «Третье лицо, вовлеченное в такой коммуникативный акт, ценит в сообщении именно его непонятность — знак своей допущенности в некоторые тайные сферы. Здесь непонятность тождественна авторитетности» [Лотман, 1977, с. 58].)

Масштабность мер, предпринимаемых правителями Японии для укоренения буддизма, не могла не найти отражение и в народных преданиях, зафиксировавших складывание концепции идеального чиновника-придворного, главной добродетелью которого считается его приверженность буддизму. В "Нихон рёики" повествуется о деяниях Отомо Ясуноко (1 - 5). Его заслуги сводятся к следующему.

Благодаря стараниям Ясуноко были вырезаны три буддийские статуи, которые поместили в храм Тоюра. Ясуноко выступал против Мононобэ, когда тот потребовал отправить находящиеся в Японии статуи обратно в Корею. По предложению Ясуноко был введен институт контроля за монахами - "согосэй", а самого его назначили "содзу" (вторая должность в системе "согосэй"). За его заслуги и добродетели ему даровали высокие ранги и обширные земли. Легенда рассказывает также о временной смерти Ясуноко, во время которой ему посчастливилось встретиться с Сётоку-тайси.

Интересно отметить, что все эпизоды деятельности Ясуноко в той или иной степени находят отражение в "Нихон сёки". Имя же Ясуноко нигде не упоминается. Для наших целей важнее, однако, другое: в "Нихон сёки" действия Ясуноко приписываются нескольким лицам. В "Нихон рёики" - деятель один. Таким образом, народная легенда, в передаче Кёкая, рисует жизнь идеального придворного чиновника как совокупность деяний разных лиц. Такой подход знаменует собой начальный этап развития жанра житий, неизвестного в синтоистской традиции¹.

¹(Важно отметить, что в формировании концепции праведного чиновника имплицитно определенную роль играл и синтоизм. В I-25 повествуется об Омива Маро, который с усердием заботился о благе крестьян. Так, во время засухи воду со своих полей он отвел на поля крестьян, а в награду за то был ниспослан дождь, и дождь этот пролился только на его поля. Поступки Маро истолковываются в свете его забот о крестьянах, но современные изыскания показывают, что в этой истории Маро реализует функцию шаманов — заклинателей дождя, чьим прямым потомком он и являлся [Куросава, 1975].)

В "Нихон рёики" зафиксирована и вполне сложившаяся концепция правителя, отличающегося буддийскими добродетелями. В предисловии ко второму свитку Кёкай пишет о Сёму: "Бывший император Сёму отлил невиданно большую статую Будды, упрочил Закон на вечные времена, обрил голову, носил монашеское одеяние, получил посвящение, творил добро и справедливо управлял людьми. Его сострадание распространялось на животных и растения, и никто не превосходил его добродетелью. Он стал первым (в стране)¹, и судьба благоволила к нему... Добродетель его была такова, что порхающие в небе насекомые носили траву для крыши храма, а ползающие по земле муравьи собирали золотой песок на постройку пагоды. Высоко поднялись знамена Закона, и во все стороны развевалась их бахрома. Благословенная лодка [Закона Будды] скользила легко, и тень от ее паруса ложилась на девять небес. Множество цветов счастливых предзнаменований расцветало в стране, и приходило воздаяние за добрые и злые дела".

¹(Ср. с текстом более поздней легенды, где Каннон откликается на молитву монаха: «Если в этом рождении достигнешь десяти ступеней добродетели, то в будущем с помощью моей станешь правителем небольшой страны» [Дзися энги, 1975, с. 60].)

Кудара Каннон. VII в.

Имя Сёму, таким образом, прочно связывалось с постройкой Тодайдзи, а в истории последнего самую непосредственную роль сыграло синтоистское божество Хатиман. Его значение для религий Японии настолько велико, что мы вынуждены остановиться на его образе несколько подробнее.

Культ Хатимана был распространен на Кюсю. Ему поклонялись роды Уса, Карадзима и Омива. Провинция Будзэн, где находился храм Хатимана, известна своими ранними контактами с континентальной культурой вообще и с буддизмом в частности. В "Сёку нихонги" и некоторых других документах содержатся сведения, согласно которым к Хатиману обращались во время ведения боевых действий, подавления мятежей и заговоров [Бендер, 1979, с. 130 - 132]. После разгрома мятежников Фудзивара Хироцугу в 740 г. храму были пожалованы земли, слуги, кони, буддийские сутры. Возле храма построили буддийскую пагоду [Сёку нихонги, Тэмпё, 13 - 3 доп. - 24].

Для нашего исследования, однако, большее значение имеет расширенное толкование "военной" функции Хатимана. В истории буддизма Хатиман важен прежде всего как божество, оберегающее буддизм, покровительствующее ему.

Необходимо сказать, что ко времени указа 743 г. о строительстве Тодайдзи позиции монахов при дворе Сёму значительно усилились. Особенным влиянием пользовался монах Гэмбо, занимавший должность "содзё" - патриарха. В 737 г. в Нара разразилась страшная эпидемия, унесшая множество жизней. Но сам Сёму не пострадал. Его неуязвимость сочли за чудо, вызванное молитвами Гэмбо. Это еще более упрочило влияние Гэмбо при дворе. А несколько ранее, после возвращения его из Китая, где он учился в течение 18 лет, Гэмбо удалось добиться учреждения "найдодзё" - ведомства, объединявшего монахов, служивших при дворе.

Как уже указывалось, правление Сёму отмечено небывалой активностью по внедрению буддизма. И все это время храм Хатимана оставался объектом постоянного внимания двора. В 745 г. храму были посланы подношения и там воздвигли семь статуй будды Якуси (Бхайшаджьягуру) [Сёку нихонги, Тэмпё, 17 - 9 - 19]. В 748 - 750 гг. служители культа Хатимана из рода Омива получили повышение в рангах [Сёку нихонги, Тэмпё, 20 - 8 - 17; Тэмпё сёхо, 1 - 11 - 1]. К 750 г. жрица Хатимана носила четвертый придворный ранг, в то время как высший служитель храма Аматэрасу в Исэ - лишь пятый.

Деталь цоколя статуи Якуси. VII в.

В том же году в столице стало известно, что Хатиман выразил желание направиться в Нара. Множество придворных и воинов (каждая провинция, по которой проходил маршрут, выделяла 100 охранников) участвовало в процессии. В этих провинциях запрещалось убивать живых тварей, сопровождающим возбранялось пить вино и есть мясо. После прибытия Хатимана в столицу в Тодайдзи состоялась грандиозная церемония. "Сёку нихонги" описывает ее следующим образом: "Принявшая монашество служительница Хатимана по имени Омива-асоми-Моримэ молилась в Тодайдзи (ее паланкин был цвета сине-алого - такого же, как и у императора). Императрица [Кокэн], бывший император [Сёму] и его супруга также прибыли в храм: В этот день там собралось великое множество чиновников и людей неслужилых. Призвали пять тысяч монахов - они молились Будде и возглашали сутры... Затем Хатиману присвоили первый ранг... Левый министр Татибана-но-сукунэ-Мороэ зачитал указ и преподнес его богу. Император рек так: "В давние годы поклонялся я статуе будды Вайрочаны, пребывающей в храме Тисикидзи, что в уезде Огата провинции Кавати. И возжелал я воздвигнуть такую же статую, но не смог. И тогда обратился я к Великому богу Хатиману на дороге Тоёкуни, пребывающему в Уса, что в провинции Будзэн. Бог отвечал: "Я, направляющий и собирающий богов Неба и Земли, непременно исполню твое желание... Тело свое смешаю с травой, деревьями и землей - так завершим дело без помехи". Услышав ответ бога, я преисполнился радости. И смог я без задержки обет исполнить"" [Сёку нихонги, Тэмпё сёхо, 1 - 12 - 27].

Согласно одной из теорий происхождения культа Хатимана, он считался покровителем горного дела (добычи меди), что в целом объясняет не только его покровительственную роль при сооружении статуи Дайбуцу [Кагэяма, 1967, с. 94; Сайго, 1977, с. 97 - 105], но и его функцию защитника буддизма вообще.

После церемонии освящения Дайбуцу культ Хатимана продолжает увеличивать свое влияние при дворе, а предсказания его оракула имеют силу в решении важных государственных дел. Так, повышением с пятого ранга до третьего и назначением на пост "дадзай соти" Фудзивара Отомаро был обязан волеизъявлению Хатимана (оракулом бога служил тогда Омива Тамаро).

Так культ Хатимана оказался вовлеченным в хитросплетения придворных интриг. Жрецы из Омива недвусмысленно поддерживали род Фудзивара, который в то время оказался ненадолго оттесненным с первых ролей в придворной политике. Но уже в 755 г. Тамаро и монаха из храма Якусидзи обвинили в "колдовстве", и главным жрецом Хатимана стал представитель рода Уса, устами которого Хатиман провозгласил: "Я не желаю, чтобы ложные повеления оглашались от моего имени. Я не нуждаюсь в пожалованных мне лишних 1400 дворах и 14 тё пахотной земли... Я возвращаю их двору" [Сёку нихонги, Тэмпё сёхо, 7 - 3 - 28].

Имя Хатимана связано с еще одним значительным событием политической истории Японии VIII в. Речь идет о неудавшейся попытке переворота, предпринятого монахом Докё.

Докё наряду с Гэмбо, Гёги и Робэном был учеником Гиэна. В штате придворных монахов он появляется в начале 50-х годов VIII в. Японские графологи по сохранившимся образцам каллиграфии Докё утверждают, что он обладал "сильным и самоуверенным характером" [Бендер, 1979, с. 139]. За монахом утвердилась слава умелого целителя. Видимо, поэтому в 761 г. его направили к занемогшей бывшей царице Кокэн. Докё вошел к ней в доверие, и, по мере того как Кокэн обретала вновь влияние, усиливались и позиции Докё.

Деталь статуи монаха Гиэна VIII в.

В 762 г. он был назначен "сёсодзу" (третья должность в иерархии буддийских священнослужителей Японии после "содзё" и "содзу"), сменив на этом посту Дзикуна, ставленника всемогущего Фудзивара Накамаро (Эми Осикацу), фактически управлявшего страной при Дзюннине, который взошел на трон вслед за отрекшейся Кокэн (Накамаро было разрешено даже чеканить собственную монету). Правление Дзюннина в отличие от его непосредственных предшественников окрашено скорее в конфуцианские, нежели в буддийские, тона.

Летопись лапидарно отмечает, что "между императрицей Такано [Кокэн] и императором [Дзюннин] обнаружились разногласия, после чего Кокэн удалилась в храм Хокодзи" [Сёку нихонги, Тэмпё ходзи, 6 - 5 - 23, 762 г.]. Спустя некоторое время она публично объявила перед чиновниками, что принимает монашество, оставляя малые дела управления Дзюннину, а крупные дела - себе [Сёку нихонги, Тэмпё ходзи, 6 - 6 - 3]. Политическая борьба, продолжавшаяся в течение двух лет, окончилась битвой дружин Накамаро и Кокэн, в результате которой войска Накамаро потерпели поражение. Накамаро казнили, а Дзюннина сослали в Авадзи, где он вскоре и скончался при таинственных обстоятельствах. Посмертное имя Дзюннин, под которым он известен и ныне, было присвоено ему лишь в 1870 г., что, несомненно, свидетельствует о более чем тысячелетнем замешательстве двора.

Итак, место Дзюннина заняла вторично взошедшая на трон Кокэн - на этот раз под именем Сётоку. Государыня-монахиня пожелала иметь министра-монаха и даровала Докё титул "дайдзин дзэндзи" (что буквально и означает "министр-монах"), впервые введенный в придворный обиход. В указе говорилось: "Хотя я обрила голову и облачилась в одежды монахини, я должна повелевать Поднебесной. Согласно сутре, Будда рек: "О цари! Когда вы всходите на престол, вы должны пройти бодхисаттвы чистейшее посвящение". А посему для того, кто стал монахом, нет причин, чтобы отстраниться от управления. Почитаю потому за благо, чтобы у меня, императрицы-монахини, был министр-монах" [Сёку нихонги, Тэмпё ходзи, 8 - 9 - 20].

Так обосновывалась возможность занятия монахами самых ответственных государственных должностей. Призвав себе в помощь буддизм, государство обмирщляло монашество (по крайней мере некоторую его часть) и, отрывая его от созерцания мира, вовлекало в активный процесс формирования социальных отношений.

В 765 г. Докё был назначен на высшую государственную должность - "дайдзё дайдзин дзэндзи". Вместе с государыней Сётоку он возобновил меры по поощрению буддизма, частично приостановленные при Дзюннине. Сразу же после подавления мятежа Накамаро был издан указ, отменявший должность сокольничего при царском дворе. Вместо него назначался чиновник, ведавший церемонией по отпущению на волю живых тварей [Сёку нихонги, Тэмпё ходзи, 8 - 10 - 2]. Отменялись также приношения рыбой и мясом, доставляемые из различных провинций к царскому столу. Для ритуального очищения от скверны, вызванной мятежом Накамаро, через восемь лет после его подавления был вырезан миллион деревянных моделей пагод. В каждую из них вложили текст с оберегающими заклинаниями - "дхарани" (Хоки, 1 - 4 - 26). Указанная в источнике цифра может вызвать недоверие, однако до сих пор в храме Хорю дзи сохраняется 40 000 таких пагод.

Имея, по-видимому, почти неограниченное влияние на Сётоку, Докё всеми мерами способствовал строительству буддийских храмов (особенно известен среди них Сайдайдзи), увеличивал их земельные наделы. Ранее целинные земли передавались в вечное пользование тому, кто их освоил. Сётоку и Докё прекратили эту практику, отменив право владения такими наделами для одних категорий населения и ограничив их для других, но сделав при этом исключение для буддийских храмов. Главные провинциальные храмы могли владеть 1000 тё целины, Гангодзи - 2000 тё, Тодайдзи - 4000 тё и т. д.

Представители рода Фудзивара изгонялись с занимаемых ими должностей, а на них назначались сторонники Докё. К концу 60-х годов десять членов рода Докё - Югэ - имели пятый ранг или выше, в то время как до "эры Докё" ни один из них не принадлежал к придворной знати [Бендер, 1979, с. 140]. Однако Докё так и не удалось подчинить своему контролю среднее звено чиновничества, так что после смерти Докё род Югэ потерял свое значение.

Храм Хатимана между тем вновь стал увеличивать свое благосостояние. Пожалованные Сётоку земли были дарованы ему "в соответствии с пожеланием бога" [Сёку нихонги, Тэмпё дзинго, 2 - 4 - 12, 766 г.]. Тамаро вернулся из ссылки, возле святилища в Уса началось сооружение буддийского храма.

Запись "Сёку нихонги" за 766 г. сообщает о новоявленном чуде: в храме Сумидэра были обнаружены мощи Будды. Сётоку признала чудо за знак одобрения деятельности Докё: "Знамение сие дивное и чудесное явлено нам благодаря тому, что дайдзё дайдзин дзэндзи (т. е. Докё. - А. М.) возглавляет монахов всех, и ведет нас, и указует нам путь... Люди все да услышат слово мое: учителю нашему и министру главному даруется титул императора Закона [хоо]. И еще провозглашаю, что никогда не искал он мирских почестей, но устремлялся сердцем всем к деяниям бодхисаттвы, людей всех спасающего" [Сёку нихонги, Тэмпё дзинго, 2 - 10 - 20].

Докё в полной мере удалось использовать бытовавшие тогда при нарском дворе представления о счастливых предзнаменованиях. В 767 г. над провинциями Микава и Исэ были замечены пятицветные облака, что сочли за благоприятный для Докё знак. Название девиза правления изменили с Тэмпё дзинго (небо - покой - божество - защита) на Дзинго кэйун (божество - защита - благоприятный - облако). Пользуясь случаем, Докё назначил своего родственника в ведомство, занимавшееся толкованием знамений.

В 769 г. в столице стало известно, что бог Хатиман из храма Уса на Кюсю пожелал видеть Докё императором, обещая стране в этом случае мир и спокойствие. Царице Сётоку было явлено тогда видение: она должна отправить Вакэ-но Киёмаро на Кюсю, чтобы тот узнал истинную волю бога. Докё напутствовал его такими словами: "Несомненно, что великий бог призывает посланника, дабы объявить ему о моем избрании на престол. В этом случае я дарую тебе ранг и должность". Тот вернулся с таким ответом от оракула: "Со времен начала нашего государства и до дней нынешних определено, кому быть государем, а кому - подданным. И не случалось еще, чтобы подданный стал государем. Трон солнца небесного должен наследоваться императорским домом. Неправедный же да будет изгнан" [Сёку нихонги, Дзинго кэйун, 3 - 9 - 25].

Докё тогда сослал Киёмаро в Осуми, но и его могуществу вскоре был положен конец. За четыре месяца до кончины Сётоку правому министру Фудзивара Нагатэ и левому министру Киби Мабито удалось взять в свои руки командование пятью военными частями в Нара, оставив роду Югэ лишь одну. А после смерти Сётоку в 770 г. новый государь Конин изгнал Докё из столицы в храм Симоцукэ, где тот и скончался через три года. Возмущение, вызванное инновациями Докё, было настолько велико, что Конин счел за благо изменить прежний девиз правления, не дожидаясь конца года, что было совершенно недопустимым с точки зрения привычной царской этики.

След, оставленный Докё в умах современников, был неизгладим. Одно из преданий "Нихон рёики" также отразило амбиции Докё (III-38). В нем прозрачно намекается на интимную близость между монахом и царицей и без обиняков утверждается, что Докё "повелевал Поднебесной" вместе с монахом Инго из рода Камо, который в то время занимал должность министра Закона. Однако в отличие от официальной хроники "Сёку нихонги" деяния его в "Нихон рёики" никак не оцениваются.

С отстранением от власти Докё культ Хатимана утрачивает на время свое государственно-политическое значение. В VIII в. двор уже не совершал ему приношений. С этого времени правители Японии, видимо, окончательно осознали, что только идеологическая система синтоизма, подкрепленная конфуцианством, гарантирует надежность наследственного правления, а буддизм с его непременной установкой на всеобщую этическую оценку способен вносить дисгармонию в сложившуюся структуру власти.

Действия Докё навлекли гонения двора не только на него самого и его партию. При дворе усиливаются антибуддийские настроения, прекращается помощь буддийским храмам, вновь ужесточается государственный контроль за вступлением в монахи, что находит отражение и в преданиях "Сёку нихонги". В 772 г. удар молнии поразил западную пагоду храма Сайдайдзи. Причину бедствия признали в проклятии синтоистского божества из храма Оно в Оми, взбешенного якобы тем, что дерево на постройку буддийского святилища срубили в его владениях [Сёку нихонги, Хоки, 3 - 4 - 29]. В том же году разразился страшный ураган, который выворачивал деревья и срывал крыши. Для усмирения разгневанного божества Цукиёми синтоистско-буддийский храм ("дзингудзи") Ватараи из провинции Исэ перенесли в другое место (Хоки, 3 - 8 - 6). В самом храме сместили прежнего жреца, при котором в храме в правление Сётоку была сооружена статуя Будды. На его место был назначен представитель рода Накатоми, ставший отныне наследственным держателем этой должности [Такатори, 1979, с. 46].

Но, несмотря на явную опалу, культ Хатимана уже достаточно укрепился, чтобы развиваться далее вне зависимости от временных политических факторов (синтоистские храмы, посвященные Хатиману, наиболее многочисленны в современной Японии). Особенно интересна дальнейшая эволюция его культа с точки зрения контаминации буддийских и синтоистских представлений.

В 809 г. официальные хроники впервые называют Хатимана "Великим бодхисаттвой" [Нихон коки, 1982, Дайдо, 4 - 2 доп. - 21]. Наиболее ранняя по времени статуя синтоистского божества (конец IX в.) изображает Хатимана и носит на себе черты непосредственного влияния буддийской иконографии ([Кагэяма, 1978, с. 145 - 147], о его рисованных изображениях см. там же, с. 153 - 163). Связь культа Хатимана с Тодайдзи также оказалась весьма прочной. Когда в середине IX в. у статуи Великого Будды из Тодайдзи отвалилась голова, специальный посланник отправился в Уса, чтобы испросить помощи Хатимана для восстановления статуи [Нихон монтоку тэнно дзицуроку, Сайко, 2 - 9 - 6]. Затем в Хэйане (Киото) был основан храм Ивасимидзу, посвященный Хатиману, который в то время почитался как охранитель столицы, вновь обретя, таким образом, свойственную божествам синтоизма функцию оберегания определенного географического пространства.

В отличие от Индии, где буддийская община была независимой от государства, в Китае, Корее и Японии сангха попала под жесткий государственный надзор. Предание о введении такого контроля относится к 623 г. [Нихон сёки, Суйко, 31 - 4 - 3]. Сообщается, что один монах зарубил топором своего деда. Пользуясь случаем, Суйко созвала министров и держала перед ними речь, требуя, чтобы монахи неукоснительно придерживались заповедей. Уже через десять дней для наблюдения за поведением монахов были учреждены должности "содзё" и "содзу", на которые были назначены монахи. А на пост "хото" Суйко назначила мирянина, прекратив, таким образом, формально независимое от государства существование буддийской общины. В 9-й луне того же года были составлены списки монахов и храмов. Оказалось, что в стране насчитывается 46 храмов, 816 монахов и 569 монахинь.

Видя в буддизме идеологическую опору для своей власти, царский род пытался, с одной стороны, создать в стране мощную буддийскую общину, а с другой - поставить ее под жесткий контроль, потому что буддизм, приверженцем которого считали себя представители наиболее динамичных сил японского общества, со временем начинал приобретать самостоятельное политическое и экономическое значение.

Особенно активно меры по установлению контроля над буддийскими храмами начинают проводиться в жизнь с приходом к власти Котоку. 8-го дня 8-й луны 1-го года Тайка (645 г.) перед монахами страны был оглашен указ, в котором выражалась готовность способствовать процветанию учения Будды, учреждалась коллегия из десяти священнослужителей, ответственных за соблюдение монахами норм вероучения. Одновременно объявлялось, что сам царь будет оказывать помощь по поддержанию в порядке и ремонту всех буддийских храмов. Для этого вводились должности специальных чиновников и настоятелей храмов. Им вменялся в обязанность надсмотр над монахами, храмовыми полями и рабами. Таким образом, государство пыталось поставить под свой контроль все храмы, включая и родовые ("удзидэра").

Для того чтобы принять монашество, требовалось согласие соответствующих государственных ведомств. Обычно тот, кому родители предназначали стать монахом, покидал дом еще ребенком и несколько лет проводил под наблюдением наставника из числа монахов. В возрасте около 15 лет он держал экзамен и проходил первое посвящение ("токудо"), после чего становился послушником ("сями"). Еще через год послушник принимал окончательное посвящение - "дзюкай" (до середины VIII в. было достаточно лишь первого посвящения).

Подобная двухступенчатая процедура, дополняемая целым рядом поведенческих ограничений, фактически превращала монахов, принявших официальное посвящение, в разновидность чиновников, умевших возносить молитвы, оберегающие царя и государство. Для более строгого наблюдения за поведением монахов Гандзин (688 - 763), специально приглашенный из Китая, построил при Тодайдзи "алтарь посвящений" ("кайдан"). Несколько позднее подобные алтари были воздвигнуты при храмах Якусидзи в Симоцукэ и Кандзэондзи в Тикудзэн. Эти центры монополизировали право посвящения в монахи.

Деталь статуи монаха Гандзина VIII в.

Проверка соблюдения монахами заповедей и положений "Сонирё" ("Закон о монахах и монахинях") возлагалась на Сого - орган, в котором было три должности ("содзё", "содзу" и "рисси"), назначаемые из числа самих монахов, а также из чиновников управления по делам монахов и чужеземцев ("гэмбарё"), непосредственно подчинявшегося Приказу управления ("дзибусё"). Таким образом, контроль за поведением монахов осуществлялся как государством, так и самой общиной - из центра, не говоря уже о непосредственном надзоре в самих храмах.

Стремление средневекового государства к построению стройной иерархии всеобъемлюще. И поэтому вполне естественно, что и буддийские монахи в конце концов были включены в общегосударственную систему ранжирования. Указом 760 г. для них вводились ранги [Сёку нихонги, Тэмпё сёхо, 4 - 7 - 23], соответствовавшие шкале рангов государственных чиновников, что превращало монахов крупных государственных храмов в таких же чиновников, ответственных за благополучие царя и государства, обеспечиваемое магическими средствами.

Концентрация земель в руках буддийской общины была настолько значительной, что в "Сёку нихонги" мы постоянно сталкиваемся с указами, ограничивающими землевладение буддийских храмов. Возрастание экономической мощи общины сопровождается и усилением политической активности приверженцев буддизма. Помимо Докё, можно назвать имя еще одного монаха, замешанного в дворцовых интригах. Речь идет о Гэмбо. С 717 по 734 г. он находился в танском Китае, обучаясь у монахов школы Хоссо. В Китае Гэмбо удалось завоевать значительный авторитет: сам император Сюань-цзун пожаловал ему третий ранг и фиолетовое монашеское одеяние. Возвратясь на родину с многочисленными сутрами, шастрами и священными изображениями, Гэмбо был приближен царем Сёму, который в 737 г. назначил его "содзё" (патриархом). Доверие к нему особенно возросло после того, как Гэмбо удалось с помощью заклинаний излечить наложницу Сёму по имени Фудзивара Мияко. Именно Гэмбо во многом способствовал успешному проведению пробуддийской политики при Сёму. Некоторые историки даже предполагают, что Гэмбо пытался основать "духовную", буддийскую столицу страны, оставив за Нара административные полномочия [Хаякава, 1974, с. 267 - 268].

Влияние Гэмбо в придворных кругах было настолько велико, что в 740 г. Фудзивара Хироцугу составил заговор, ставивший целью устранение Гэмбо, который стоил Хироцугу жизни [Сёку нихонги, 12 - 8 - 29, 12 - 9 - 3].

Впоследствии Гэмбо впал в немилость и в 745 г. был отправлен в Цукуси для возведения храма [Сёку нихонги, Тэмпё, 17 - 11 - 2], что фактически означало ссылку. Там, согласно официальной версии, он был убит духом Хироцугу (Тэмпё, 18 - 6 - 18).

Предания "Нихон рёики" также отразили притязания монахов на царский престол. 39-я история третьего свитка повествует о монахе Дзэнсю, достославном своей ученостью и добродетелями. Когда монах находился при смерти, позвали прорицателя. Божественный дух вселился в него и изрек: "Я вселюсь в живот государыни Тадзихи-но омина и буду рожден царевичем. Меня узнают по родимому пятну". И действительно, на следующий год Тадзихи родила царевича, на шее которого было такое же родимое пятно, как и у монаха Дзэнсю. Однако через три года ребенок умер. Через прорицателя его дух сообщил: "Я - монах Дзэнсю. В течение некоторого времени я был царевичем. Воскурите благовония и совершите мне приношения".

Обращает на себя внимание тот факт, что, согласно современным этнографическим данным, родимое пятно служит отличительным признаком происхождения от змея [Нихон сякай миндзоку дзитэн, 1957, статья "Хэби"], культ которого был столь популярен в Японии на всем протяжении ее истории. В контексте приведенной легенды "Нихон рёики" наличие родимого пятна можно, по всей вероятности, истолковать и шире - как признак божественного происхождения: зафиксированы случаи, когда родимое пятно может служить знаком божественного избранничества при назначении на должность синтоистского жреца [Хагивара, 1963, с. 223]. Избранность монаха обосновывается, таким образом, не только его буддийскими добродетелями, но и (в неявной форме) происхождением от синтоистских божеств.

В той же истории "Нихон рёики" сообщается о монахе Дзякусэне, который долгое время подвижничал на горе Ивадзути. Она называется так потому, что там обитал бог Ивадзути. Эта гора так высока и крута, что только тот, кто очистился в самосовершенствовании, мог взобраться на нее и жить там. Когда Дзякусэн почувствовал приближение смерти, он написал для передачи своим ученикам: "Через 28 лет после моей смерти я буду рожден царевичем по имени Камино". Через 28 лет на свет появился наследник, которого действительно назвали Камино. Он правил Поднебесной в течение 14 лет под именем Сага. Кёкай признает его священным правителем.

В этом предании, так же как и в предыдущем, право на престол определяется не только буддийскими добродетелями монаха. Долгое пребывание Дзякусэна на священной синтоистской горе свидетельствует, что его избранничество вызвано и общением на этой горе с божествами синтоизма.

Несмотря на отмеченную нами контаминацию буддийских и синтоистских представлений, важно указать, что приведенные выше предания "Нихон рёики" отражают значительно возросшую роль адептов буддизма в политической жизни японского общества. Буддизм фактически десакрализовывал синтоистские основы царской власти, превращаясь до некоторой степени из ее опоры в соперника. Буддизм изолировал царя от идеологической системы сакральных генеалогий, переводя царя в другую шкалу оценок, где определяющей является этическая, т. е. нефиксированная, оценка поступков. Только при этом условии Сёму мог назвать себя "рабом Будды" и помиловать монаха Тайкё, проклявшего царевича: "И я монах, и Тайкё тоже монах. Как может монах убить монаха?" [Нихон рёики, 11 - 35]. Только в этих условиях Кёкай мог позволить себе обсуждать достоинства и недостатки того или иного царя (III-39). Поэтому вместе с заботой о распространении буддизма правители Японии старались, чтобы его спонтанное развитие было бы сбалансировано их высочайшими указами.

Как было сказано выше, в каждой провинции предписывалось создание провинциального храма. В строительстве таких храмов можно видеть попытку ослабить на местах позиции родо-племенной аристократии, влияние которой на решение дел в провинциях оставалось очень значительным. Непосредственный контроль за этими храмами возлагался на управителей провинций и специальных чиновников, назначавшихся двором. Кандидаты на высшие должности буддийской общины утверждались правителем, и печать, удостоверявшая их назначение, передавалась им непосредственно во дворце. В своих действиях они должны были руководствоваться указаниями чиновников, на которых возлагалось ведение учета монахов и монахинь, контроль за их поведением, надзор за состоянием храмов, наличием в них сутр и т. д. Сами чиновники нередко становились во главе общины верующих. Согласно "Нихон рёики" (II-23), одному человеку удалось спастись из завала в шахте благодаря усердным молитвам, обращенным к Трем сокровищам. Когда чиновник из этой провинции узнал о случившемся, он был настолько поражен, что "возглавил общину, члены которой, помогая друг другу, переписали "Сутру лотоса" и совершали приношения".

Вся жизнь монахов подвергалась детальной регламентации. Даже церемония посвящения в монахи до 748 г. проходила при дворе. В "Нихон рёики" (II-21) сообщается, как Сёму, пораженный добродетелями и удивительными способностями упасаки Консу, лично разрешил ему принять монашество. В "Нихон рёики" и "Сёку нихонги" содержится значительное количество указов, касающихся поведения монахов, из которых видно, что прежде всего от них требовалось единство в повиновении правителю. Так, в указе Гэнсё осуждаются монахи, проводящие время в спорах о карме, а не думающие о соблюдении заповедей. "Главным они считают святое учение, а не планы императора" [Сёку нихонги, Ёро, 6 - 7 - 10, 722 г.]. В другом указе осуждается раскол, вызванный спорами о сути вероучения [Ёро, 2 - 10 - 10, 718 г.].

Вообще говоря, государство придавало соблюдению монахами заповедей первостепенное значение. Видимо, именно заповеди, пришедшие на смену табуациям синто, считались одной из главных мер в процессе социализации. В умах современников соблюдение заповедей и повиновение государственным законам находились в неразрывной связи. Кукай гневно обвинял одного нерадивого монаха: "Ты не соблюдаешь заповедей и не повинуешься законам... Это замутняет Закон Будды и подрывает государство" [Хакада, 1972, с. 247].

Надзор за монахами осуществлялся вначале на основе отдельных рескриптов, а позднее в соответствии с "Законами о монахах и монахинях" ("Сонирё"), входившими в свод законов "Ёрорё" (757 г.). Некоторые из законов являются переложением соответствующих положений заповедей, другие - определяют вопросы взаимоотношений между монахами и властями (порядок регистрации монахов, их обязанности по отношению к чиновникам и т. д.).

Необходимо отметить, что, согласно "Нихон рёики", многие положения этого свода (всего в нем насчитывается 27 пунктов) нарушались монахами. Так, § 22 запрещает деятельность монахов, не прошедших обряда посвящения. Материалы "Нихон рёики" показывают, однако, что значительное число таких монахов путешествовало по стране или же предавалось самосовершенствованию в горах. Поэтому зачастую возникали конфликты между странствующими монахами и чиновниками. Если официальные хроники осуждают таких монахов, то "Нихон рёики" всегда стоит на их стороне. В III-14 "Нихон рёики" сообщается, как чиновник, ответственный за поимку бродяг, схватил странствующего монаха и обвинил его: "Ты - бродяга. Почему ты не платишь налогов?" Монах же упорно отказывался от участия в общественных работах. Тогда чиновник привязал сутру, которую монах носил с собой, к веревке и стал волочить ее по земле. Когда он доехал до своего дома, неведомая сила подняла его в воздух вместе с конем. Так он провисел день и ночь. На следующий день чиновник упал на землю и разбился насмерть.

Сам Кёкай, как это явствует из III-38 его сочинения, был женат, имел детей, жил в миру и вел домашнее хозяйство.

В средневековой Европе "теологическая система централизовала силы небесные, народная фантазия их партикуляризовала" [Гуревич, 1981, с. 289]. В Японии VII - VIII вв. еще не сложилось сколько-нибудь развитой религиозно-философской традиции, и заботу по сохранению "централизующего" момента в буддизме взяло на себя государство, которое пыталось удержать буддизм от распада на множество местных культов, становившихся до определенной степени субститутом прежних родовых и локальных святынь, чему с неизбежностью способствовали монахи, вышедшие из-под государственного контроля.

"Сонирё" (§ 7) не разрешает употребления острой пищи, но в одной из историй "Нихон рёики" содержится такая фраза: "Есть пять видов острой пищи, запрещенных проповедями Будды, но если их поедает святой, то греха на нем нет" [Нихон рёики, 1 - 4]. "Сонирё" также повторяет заповедь буддизма, запрещая употребление мяса и рыбы. В III-5 "Нихон рёики" повествуется, как монах попросил своего ученика достать ему рыбы. Тот купил восемь кефалей. По пути с рынка он встретился с мирянами, которые, пытаясь уличить его, заставили ученика открыть корзину. Рыбины при этом превратились в восемь свитков "Сутры лотоса". Данная история делает акцент не на том, что монах нарушил заповедь и закон "Сонирё", а на том, что благодаря удивительной силе Трех сокровищ монаху и его ученику удалось обмануть мирян: "Точно известно: Закон спасает тело. Даже яд в пище превращается в росу. Если святой ест рыбу, греха на нем нет".

Народное и официальное восприятие буддизма зачастую не совпадали. Не совпадала поэтому и оценка тех или иных личностей, участвовавших в процессе создания японского буддизма. Народная и официальная традиции формировали каждая свой собственный канон поведения.

Для доказательства этого положения обратимся к фигуре Эн-но Сёкаку (известного также как Э-но Оцуну, Эн-но гёдзя, Э-но Убасоко). В "Сёку нихонги" о нем сообщается: "Эн-но Сёкаку сослан на о-в Идзу. Поначалу он жил на горе Кадзураки и прославился своими заклинаниями. Научился он этому у Каракуни-но-мурадзи-но-Хиротари, носившего младшую степень внешнего пятого ранга. Затем [Хиротари] сказал, что искусство [Сёкаку] ложно, и обвинил его в колдовстве. Поэтому [Сёкаку] сослали в далекую землю. Люди передают, что Сёкаку повелевал духами и богами, заставлял их таскать воду и собирать хворост" (Момму, 3 - 5 - 24, 699 г.).

Государство пыталось сосредоточить всю магическую силу у себя в руках и не допустить ее распыления. Этим и объясняется поведение Хиротари, служившего при дворе заклинателем. Согласно "Сонирё", "колдовство" было уже законодательно квалифицировано в качестве преступления.

Однако в легенде "Нихои рёики" (1 - 28) отражена точка зрения второй части записи хроники, выражающая веру простых людей в "белую магию" Сёкаку. Превозносятся его достоинства (в их формулировании заметно сильное влияние даосизма). Центральным эпизодом легенды является изображение противостояния праведника и синтоистского божества Хито-кото-нуси-но-ками, которое ослушалось Сёкаку, отказавшись перебросить мост между горами Кадзураки и Канэ-но такэ. Бог донес царю Момму, что Сёкаку собирается занять престол. Тогда его сослали на Идзу, но через некоторое время ему было даровано разрешение вернуться в столицу.

Таким образом, официальная трактовка "персонажа" оказывается не в состоянии повлиять на осмысление образа в народной его передаче, зафиксированной Кёкаем. В данном случае "слово" оказывается сильнее "буквы".

Вопрос о способе бытования и хранения тех или иных текстов в раннее средневековье чрезвычайно сложен. Но в данном случае с уверенностью можно отметить одно обстоятельство: буддийская народная традиция эмансипируется от официальной идеологии, приобретает самостоятельное значение и сама из себя генерирует новые тексты. Если летописи повествуют о замирении царя Юряку и Хито-кото-нуси-но-ками [Кодзики, 1969, с. 360 - 361; Нихон сёки, Юряку, 4 - 2 - 0], то буддийская легенда решительно противопоставляет божество праведнику. И в дальнейшем народная версия показала свою стойкость и жизнеспособность. В "Кондзяку моногатарисю" (XI-13) сообщается, как после описанных выше событий монах Досё отправился в Силла и встретил там Сёкаку. Сёкаку сказал ему: "Боги в Японии одержимы духами, а сердца людей неправедны". В словах Сёкаку слышится отзвук прошлых событий, где боги олицетворяются в Хито-кото-нуси-но-ками, а люди - в Хиротари [Сайго, 1977, с. 33].

Эн-но Сёкаку в отличие от другого знаменитого монаха - Гёги (668 - 749) - не занимался проповедничеством: он жил в горах, предаваясь самосовершенствованию. Гёги же известен в истории прежде всего благодаря своей прозелитской деятельности. Однако обвинения в "колдовстве" также сыграли определенную роль в его судьбе.

Предки Гёги были выходцами из Пэкче. Сам Гёги, став монахом еще в 684 г. (но не приняв официального посвящения), длительное время занимался проповеднической деятельностью, переходя с места на место, что навлекло на него гнев властей [Сёку нихонги, Рэйги, 3 - 4 - 23, 717 г.], ибо это противоречило установлениям "Сонирё". Как видно из содержания указа "Сёку нихонги", его положения фактически применялись еще в начале VIII в. и входили в корпус "Тайхорё". Согласно § 5 и § 23 "Сонирё", монахам запрещалось покидать храм, к которому они были приписаны, и уж тем более проповедовать за его пределами.

Способствуя строительству храмов, государство поощряло и движение паствы по направлению к этим религиозным центрам, но стремилось ни в коем случае не допустить обратного движения - от центра к периферии.

Проповедник - всегда учитель. Синтоизм не знает этой фигуры, ибо социализация в добуддийском обществе осуществляется внутри коллектива (семьи, рода, общины). В условиях, когда коллектив уже не может в силу своей традиционной ориентированности социализировать индивидуум полностью, эта функция начинает выполняться наставником, авторитет которого (особенно в условиях малой распространенности письменности) носит непререкаемый характер. Поэтому государство, не будучи в состоянии (из-за ограниченности коммуникационных средств воздействия) контролировать проповедника, налагает строгие ограничения на его перемещения.

В указе, осуждающем Гёги, утверждалось также, что он вместе со своими учениками бродит от дома к дому, выпрашивая подаяние сверх необходимого, в то время как в "Сопирё" разрешалось принимать в качестве подаяния лишь самый минимум (§ 5).

И наконец, осуждались методы религиозной практики (аскеза, умерщвление плоти), к которым якобы призывал Гёги. Утверждалось также, что он "занимался колдовством".

Однако, несмотря на столь решительное осуждение Гёги, властям пришлось смириться с его постоянно увеличивавшейся популярностью. После того как во время постройки царского дворца 750 его последователей приняло участие в сооружении моста, им всем было разрешено стать монахами [Сёку нихонги, Тэмпё, 13 - 10 - 16, 742 г.; Хаякава, 1974, с. 294 - 295]. В 743 г., когда был провозглашен указ о строительстве статуи Будды во дворце Сигараки, Гёги призывал людей принимать участие в этом начинании [Сёку нихонги, Тэмпё, 15 - 10 - 19]. Теперь уже власти стали использовать Гёги для помощи в реализации своих планов. За свою жизпь Гёги вместе со своими последователями построил множество храмов, мостов, каналов, дорог и т. п.

В 745 г. Гёги был назначен патриархом ("дайсодзё"). Так бывший отступник превратился в высокопоставленного чиновника. И это не было случайностью, ибо содержание японского буддизма вместе с его растущей популярностью становилось шире тех государственных рамок, которые поначалу были уготованы ему устремлениями социальных сил, выступавших прежде всего за укрепление государственности.

Нетрудно представить, что стремительное возвышение Гёги вызвало бурное негодование "государственных" монахов. "Нихон рёики" (II-7) передает слова некоего монаха Тико, сказанные им при известии о назначении Гёги патриархом: "Я мудр, а Гёги только послушник. Почему государь хвалит его и жалует, а меня не принимает в расчет?" За хулу свою Тико вживе отправился в царство мертвых Ямы, где претерпел немало мучений, покуда не открылась ему святость Гёги.

Ко времени составления "Нихон рёики" Гёги уже стал любимым народным героем. В средневековых памятниках содержится множество легенд и преданий, восхваляющих достоинства праведника. Как заметил Футаба Ноританэ, в его деяниях в отличие от деяний других знаменитых монахов того времени более всего заметны не ученость и не чудотворные способности, а практический аспект его деятельности по непосредственному контакту с паствой [Футаба, 1967].

Буддийские храмы в экономическом отношении представляли собой крупные феодализирующиеся хозяйства. Они обладали значительными земельными наделами, которые они получали как непосредственно от правителя, так и от донаторов. Таким донаторам, в качестве которых выступали, как правило, богатые люди незнатного происхождения, нередко предоставлялся минимально высокий ранг (пятый), необходимый для занятия должности при дворе [Сёку нихонги, Тэмпё, 19 - 9 - 2, 748 г.; 20 - 2 - 22; Тэмпё сёхо, 1 - 5 - 15, 749 г.; 1 - 5 - 20; Тэмпё дзинго, 2 - 9 - 13, 766 г.; Дзинго кэйун, 1 - 5 - 20, 767 г.; 1 - 6 - 22; Хоки, 1 - 4 - 1, 770 г.]. Причем повышения в рангах бывали весьма ощутимыми - с седьмого по пятый, например. В середине VIII в., таким образом, в условиях слабой вертикальной мобильности японского общества обращение к буддизму служило действенным средством продвижения в социальной иерархии (в последней трети VIII в. эта практика была прекращена в связи с общим охлаждением правителей к буддизму).

Как отмечал А. Я. Гуревич, в доклассовом обществе "отчуждение имущества способствует приобретению и повышению общественного престижа и уважения, и подчас передача собственности могла дать больше влияния, нежели ее сохранение и накопление" [Гуревич, 1970, с. 65]. В Японии VIII в. мы уже встречаемся с практикой "мнимого дара", когда акту добровольной передачи имущества способствует рост общественного престижа (повышение в ранге), обеспечивавшего в дальнейшем гарантированный доход.