Кризис, длящийся столетие

Пока феодализм безраздельно господствовал в России, русское православие как феодальная идеология вполне устраивало эксплуататорские классы, оказывавшие церкви всестороннюю поддержку. Русская православная церковь, несмотря на ослабивший ее старообрядческий раскол XVII века, чувствовала себя достаточно прочно и не ощущала потребности в сколько-нибудь значительной перестройке.

С переходом России на путь капиталистического развития все явственнее обнаруживалось несоответствие традиционного русского православия новым историческим условиям, что породило в нем все усиливавшиеся кризисные явления. Возникла настоятельная необходимость в обновлении этой религии - превращение ее из феодально-крепостнической идеологии в идеологию буржуазную.

Первоначально этот кризис ощутили и о нем вслух заговорили в последней четверти XIX века и в самом начале XX века представители внецерковной ветви русского религиозного либерализма: славянофилы, Ф. М. Достоевский, В. С. Соловьев, а также деятели неохристианства (Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков и др.). Одни из них ратовали за возвращение церкви к мифическим "исконным началам", другие подвергали критике официальную, угодничавшую перед самодержавием церковность дореформенной поры и высказывались за обновление русского православия применительно к меняющимся условиям общественного развития. Однако в церковной среде эта инициатива отклика не нашла, и до начала XX века духовенство не выражало тревоги по поводу состояния русского православия.

Такая тревога возникла у церковных деятелей и богословов лишь накануне первой русской революции, когда явственно обнаружилась неспособность традиционного православия помочь господствовавшим классам царской России сохранить в стране прежние порядки. Начало революции 1905 - 1907 годов еще больше усилило эту тревогу, вызвав в церковных рядах состояние, близкое к панике. Духовенство опасалось, и не без основания, что тесная связь православия с самодержавием, равно как и феодально-крепостнический характер православной идеологии, приведут к серьезному ослаблению позиций церкви в том случае, если революция ликвидирует царизм и устранит остатки феодализма. Нужно было принимать срочные меры, которые позволили бы церкви не только уцелеть в обстановке революционных преобразований, но и максимально приспособиться к существованию в условиях капиталистического общества.

Необходимость перемен в ориентации церкви признавалась большинством православного духовенства. Однако характер и масштабы будущих преобразований различными группами священнослужителей и богословов представлялись по-разному. В недрах русской православной церкви, представители которой совсем недавно в целом были единодушны в определении церковной политики, появились различные группировки, каждая из которых предлагала свою программу приспособления православия к условиям капиталистического развития России. Возникло, говоря словами В. И. Ленина, "брожение среди духовенства, стремление его к новым формам жизни"¹.

¹ (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 10, с. 218)

Основная часть епископата, монашества и миссионерствующего духовенства, опиравшаяся на поддержку самодержавия, государственно-бюрократического аппарата и дворянско-помещичьих кругов, стояла на ортодоксально-консервативных позициях. Будучи реакционерами во всем, эти церковники являлись открытыми врагами революции и сторонниками неограниченной монархии. "Царское самодержавие, - заявляли их представители, - должно сохраниться в полной неприкосновенности и неограниченности" (Вера и церковь 1906 № 3, с. 500).

Преобразования в церкви мыслились этой частью духовенства как некоторая перестройка церковного управления, рассчитанная в конечном счете на то, чтобы усилить позиции иерархической верхушки. Что же касается проблем вероучения, то консерваторы требовали дальнейшего укрепления церковных канонов и отстаивали принцип незыблемости христианских догматов. Раскрывая причину такого требования, один из либерально настроенных богословов писал: "Церковные каноны - это та соломинка, за которую хватается утопающий, это последняя в глазах иерархии попытка, чтобы спасти старыми привычными средствами спокойствие и единство церкви. Задушенные путами бюрократизма, заваленные бумажными горами, владыки проглядели, куда и как пошла жизнь, и теперь, проснувшись от долгого сна, не могут понять жизни, ее требований и нужд. Они все еще живут старообрядной стариной, не хотят и не могут понять, что старое прошло безвозвратно. Они все еще верят, что пройдет современная смута и снова настанет блаженное время: владыки будут истолковывать церковные каноны, проводить их в жизнь, устанавливать порядки, властвовать, распоряжаться, учить" (Отдых христианина, 1906, № 11, с. 119).

Точку зрения реакционно-традиционалистских кругов русского православия разделяли многие священники, богословы и прихожане. Многие, но далеко не все. В церкви возникло либерально-обновленческое течение, представители которого смотрели на происходившие события несколько иначе, чем консерваторы-ортодоксы. Лучше разобравшись в обстановке, они почувствовали, что меры, предложенные церковной реакцией, не только не укрепят позиции православия в России, но, напротив, в самом ближайшем будущем окончательно дискредитируют церковь в глазах народных масс и демократически настроенной интеллигенции.

Либерально-обновленческое течение объединило часть городского духовенства (главным образом из молодых) и профессуру духовных учебных заведений, тяготившихся архаичностью многих компонентов вероучения и обрядности, общим застоем церковной жизни и засильем епископата. Из внецерковных кругов их поддержали представители буржуазии и либеральной интеллигенции - те общественные силы, которые были непосредственно заинтересованы в капиталистическом развитии России и рассчитывали придать русскому православию черты буржуазной идеологии.

Течение это зародилось в церковной среде еще в дореволюционное время. Плацдармом, на котором оно сформировалось, были организованные в конце 1901 года "религиозно-философские собрания", функционировавшие в Петербурге, Москве и Киеве. В собраниях участвовали представители неохристианства из числа либерально-буржуазной интеллигенции и духовенство. Задача собрания - сблизить интеллигентские религиозные искания с церковью.

Первая русская революция развязала руки начавшему набирать силы либерально-обновленческому движению, которое быстро прошло стадию программного и организационного оформления. На это обратил внимание В. И. Ленин, который писал в январе 1905 года: "Наличность либерального, реформаторского движения среди некоторой части молодого русского духовенства не подлежит сомнению: это движение нашло себе выразителей и на собраниях религиозно-философского общества и в церковной литературе"¹.

¹ (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 9, с. 211)

15 марта 1905 года группа молодых столичных священников представила петроградскому митрополиту Антонию (Вадковскому) записку "О неотложности восстановления канонической свободы православной церкви в России", в которой говорилось о необходимости "полного обновления церковной жизни" и предлагалась программа такого обновления. Эта группа вначале называлась "группой петербургских священников" и даже "группой 32-х" (по числу подписавших записку), а затем она стала именовать себя "Союзом церковного обновления". Столичных обновленцев почти сразу же поддержали многие представители московского духовенства и религиозной интеллигенции. Идею церковного обновления стали разделять и либерально настроенные провинциальные священнослужители.

Обновленчески настроенные богословы и священники считали: чтобы реабилитировать себя в глазах общества, русская православная церковь должна изменить свою социально-политическую ориентацию и прежде всего отказаться от обожествления самодержавия и рабского служения ему. Политические симпатии обновленчески настроенного духовенства были на стороне конституционной монархии, провозглашенной царским манифестом 17 октября 1905 года. Этот манифест устраивал либеральную буржуазию и буржуазную интеллигенцию, мечтавших о том, чтобы разделить политическую власть с царем, и не претендовавших на более радикальные перемены в общественном строе. Иными словами, церковные либералы поддерживали политическую платформу октябристов, которых В. И. Ленин назвал прямыми врагами народа, и кадетов - партии колебаний между властью народа и властью погромщиков¹.

¹ (См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 14, с. 109)

Вслед за требованием социально-политической переориентации церкви либерально-обновленческое движение предложило широкую программу перестройки всех сторон церковной жизни в соответствии с нуждами буржуазного развития России. Намечались модернизация норм церковной жизни (канонов), перестройка управления церковью (ограничение засилья монашествующих и расширение прав белого духовенства), обновление богослужебного уклада (сокращение богослужения и перевод его на русский язык, введение общего пения и пр.), разработка новой богословской аргументации православного вероучения и т. п. Реализация этой программы породила бы русский вариант реформации, призванной ликвидировать разрыв между капиталистическим развитием России и феодально-крепостническим характером господствовавшей в ней православной идеологии. Так характеризовала цели обновленческого движения и церковная печать того времени. "Едва ли можно сомневаться, - писал А. Аскольдов в статье "Христианство и политика", - что мы живем накануне общего религиозного обновления, быть может, даже религиозной реформации" (Труды Киевской духовной академии, 1906, кн. VI, с. 230).

И ортодоксально-консервативная, и либерально-обновленчески настроенная часть русского православного духовенства сходились на том, что необходимо созвать поместный собор, не собиравшийся с 1682 года, и на нем решить все назревшие проблемы, прекратив тем самым опасные для церкви "настроения". Консерваторы надеялись с помощью собора укрепить свои позиции и раз навсегда пресечь "смуту" в среде духовенства, а либералы рассчитывали провести через собор программу своих церковных реформ.

В конце 1905 года царь дал согласие на проведение поместного собора. Было учреждено "предсоборное присутствие", занявшееся непосредственной подготовкой собора: определением состава участников, выработкой программы и повестки дня и т. д. Однако наступление политической реакции изменило ситуацию. Воспрянувшее самодержавие нашло созыв собора несвоевременным, и он был отложен на неопределенное время. Верх в церковных делах взяли консерваторы-ортодоксы, разгромившие либерально-обновленческие группировки. Русское православие возвратилось на исходные позиции апологета феодализма, с которых его так упорно, но безуспешно пытались увести поборники церковного обновления. Кризис традиционного русского православия не преодолели, а лишь загнали вглубь.

Либерально-обновленческое движение начала XX века прекратило свое существование, и его участники были лишены возможности публично отстаивать свою точку зрения. Тем не менее они не отказались от надежд на модернизацию русского православия и лишь ожидали подходящего момента для нового организованного выступления. Таким моментом стало падение русского самодержавия, ставшее реальностью после отречения от престола последнего российского императора Николая II (Кровавого).

После победы Февральской буржуазно-демократической революции конфронтация церковных либералов с консерваторами вступила в новую фазу. Споры о дальнейших судьбах русского православия были перенесены на заседания поместного собора русской православной церкви, созванного с санкции буржуазного Временного правительства в августе 1917 года. Они обещали быть затяжными и малоэффективными, поскольку ни одна из спорящих сторон не шла на компромиссы.

Пока шли соборные дискуссии, увязшие в огромной массе второстепенных вопросов и частных проблем, произошло событие, снявшее проблему приспособления русского православия к условиям буржуазного развития, - свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция. Перед приверженцами русской православной церкви встала другая задача, решать которую настоятельно заставляла сама жизнь, - определить свое отношение к новой, социалистической реальности.

Верующие трудящиеся в своем большинстве решили эту задачу быстро, радикально и бесповоротно: они активно включились в революционный процесс, горячо поддержали утвердившуюся Советскую власть, приняли непосредственное участие в социалистическом строительстве, развернувшемся в городе и на селе. Сразу и однозначно определили свою позицию в данном вопросе и эксплуататорские классы, ставшие на путь открытой и прямой контрреволюции и призвавшие себе на помощь интервентов Антанты.

Что же касается церковного руководства и духовенства в целом, то у них поиски такого решения заняли годы и привели к резкому размежеванию в их рядах, к углублению раскола в русском православии. Не поняв серьезности свершившихся социальных перемен и не осознав необратимости проходившего в стране революционного процесса, иерархи и священнослужители русской православной церкви чуть ли не единодушно отвергли и саму пролетарскую революцию и те перспективы общественного развития, которые она открывала.

Патриарх Московский и всея Руси Тихон (Белавин), избранный на этот пост поместным собором 1917 - 1918 годов, предал Советскую власть церковному проклятию (анафеме) и призвал епископат, духовенство и всех "чад русской православной церкви" саботировать декрет "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" и другие законодательные акты народного правительства. Этот призыв нашел поддержку в церковной среде и подстегнул антисоветскую активность православного духовенства. Часть архиереев и священнослужителей открыто сотрудничала с белогвардейцами и интервентами, благословляя их и вдохновляя на кровавую расправу с приверженцами Советской власти. Другие тайно помогали внутренней и внешней контрреволюции, участвуя в заговорах против молодой Республики Советов. Третьи делали вид, что они нейтральны, но в действительности сочувствовали контрреволюционерам и старались пробудить такое же сочувствие у своей "паствы".

Служители русской православной церкви в своей основной массе в который раз продемонстрировали враждебность народным массам собственной страны. Они так или иначе пытались помочь силам контрреволюции и интервенции восстановить в стране дореволюционные порядки. Вызывались эти попытки боязнью потерять социально-политические ценности, созданию и закреплению которых содействовало православие со времени его утверждения на Руси, страхом перед будущим, в котором может не найтись места религии и церкви. Это были действия идеологов свергнутых эксплуататорских классов, которые хотели сохранить традиционную социальную базу русского православия, несмотря на то что такое сохранение шло вразрез с потребностями общественного прогресса и противоречило коренным интересам подавляющего большинства членов церкви - верующих трудящихся.

Лишь немногие служители культа сразу ощутили общенародный характер пролетарской революции, ее социальную прогрессивность и перешли на сторону революционных масс, среди которых были и их прихожане. Не все они понимали суть социализма и причины его неизбежности, не всем им ясна была перспектива функционирования русской православной церкви в социалистическом обществе, не все из них могли принять общественно-нравственные принципы социализма и совместить их с собственными религиозными убеждениями. Но они не хотели отрываться от основной массы своих прихожан, понимая, что такой отрыв грозит религии и церкви самоликвидацией, а значит, лишает русское православие не только отдаленной, но и ближайшей перспективы.

Победа Советской власти на всей территории бывшей царской России и успешное завершение гражданской войны отрезвляюще подействовали на многих епископов и священников русской православной церкви. Они начинали понимать, что к прошлому возврата нет, и для сохранения своего влияния на верующих трудящихся церковь должна принять новую социальную реальность, найти свое место в ней, адаптироваться к изменившемуся укладу жизни своих прихожан.

Наиболее радикально настроенные из них вновь вернулись к идее обновления русского православия, но теперь уже применительно к социалистическому этапу развития общества. Возникли обновленческие группы ("Живая церковь", "Союз общин древлеапостольской церкви" (СОДАЦ), "Союз церковного возрождения" и др.), предложившие широковещательные программы церковных реформ.

Некоторое представление о характере предполагавшихся перемен во всех сферах религиозно-церковной деятельности русского православия дает программа СОДАЦ, исходившая из следующих принципов: "Христианство есть религия роста. Поэтому оно не может быть задерживающим моментом в общекультурном развитии человечества. Необходима борьба с религиозными суевериями, поскольку они препятствуют общечеловеческому прогрессу. Все современное... православное богословие должно быть пересмотрено с высоты незыблемых норм великой евангельской истины. Поскольку в принципах Октябрьской революции нельзя не усмотреть принцип первохристианства, церковь религиозно принимает правду социального переворота и активно, доступными ей церковными методами проводит эту правду в жизнь".

В соответствии с этими принципами программа СОДАЦ предусматривала: "Очищение христианства от всего языческого, наслоившегося в процессе почти двухтысячелетнего существования христианства, борьбу с обрядоверием и предрассудками, борьбу с темнотой и невежеством, выяснение верующим причин тех явлений природы, которые породили многие суеверия и обряды. 2) Пересмотр догматики, этики собором с целью выяснения подлинных евангельских и апостольских принципов веры, нравственности, затемненных средневековой схоластикой и школьным богословием... 3) Очищение и упрощение богослужения и приближение его к народному пониманию: пересмотр богослужебных книг и месяцесловцев, введение древлеапостольской простоты в богослужении, в частности в обстановке храма, в облачении священнослужителей, родной язык взамен обязательного славянского, институт диаконис и т. д. 4) Выборность всех пастырей... 5) Отмена всех наград... 7) Устранение религиозного профессионализма... 9) Закрытие всех городских и сельских монастырей... Белый епископат... 10) Пересмотр всех церковных канонов и отмена тех из них, которые потеряли свою жизненность... 11) Церковь должна быть совершенно аполитична" (За Христом, 1922, № 1 - 2, с. 22, 23 - 24).

На базе этих групп в начале 1923 года образовалась так называемая обновленческая церковь, противостоявшая церковной организации, возглавлявшейся патриархом Тихоном (Белавиным), сторонников которого называли староцерковниками. Созванный обновленцами в апреле 1923 года поместный собор одобрил с религиозных позиций социалистическую революцию и осудил капитализм, "аннулировал анафему" в адрес Советской власти и высказался в поддержку политики народного правительства Республики Советов. На соборе была осуждена контрреволюционная деятельность патриарха Тихона (Белавина), а он сам лишен не только патриаршего сана, но и монашеского чина. Собор взял курс на модернизацию всего уклада церковной жизни, традиционной обрядности и даже православного вероучения.

Если политическую переориентацию русской православной церкви основная масса верующих советских людей встретила одобрительно и поддержала социальную позицию обновленцев, то к обновленческой программе церковных реформ она отнеслась настороженно, усмотрев в ее радикализме "порчу веры", полный разрыв с "религией отцов и дедов". Этим воспользовались низложенный обновленцами патриарх и его сторонники, не признавшие правомочности собора 1923 года. Декларировав вслед за обновленцами богоустановленность Советской власти и осудив свою былую враждебность по отношению к ней, Тихон вместе с тем выступил против радикальной ломки православных традиций и поспешной модернизации религиозно-церковного комплекса. Сделано это было в расчете на традиционалистски настроенных прихожан, считавших, что обновление русского православия не должно идти дальше политической переориентации русской православной церкви и одобрения ею социалистических общественных идеалов.

Началась борьба между обновленцами и староцерковниками за влияние на верующих, за церковные приходы. Это было противостояние сторонников быстрых и радикальных реформ в русском православии и приверженцев медленной эволюции данной конфессии. Патриарх Тихон (Белавин) умер в разгар борьбы, не дождавшись ее исхода (1925 г.). Его преемнику митрополиту Сергию (Страгородскому), возглавлявшему патриаршую церковь с 1927 года, удалось привлечь на свою сторону большинство епископата и духовенства, основную массу прихожан и тем самым преодолеть обновленческий раскол в русской православной церкви. Прекратили существование и различные церковные группки, возникшие в 20-е годы текущего столетия в лоне тихоновской церкви и занимавшиеся не столько религиозными проблемами, сколько общественно-политическими, которые решались ими в антисоветском духе. Реорганизованная Московская патриархия вернула русскому православию былую монолитность, но уже на новой социальной основе и при значительном сокращении числа его приверженцев.

Формально это была победа в русском православии традиционалистских тенденций, носителями которых в послереволюционные годы были староцерковники тихоновской ориентации. Фактически же митрополит Сергий (Страгородский), ставший в 1943 году патриархом Московским и всея Руси, и его преемники реализовали очень многие обновленческие проекты церковных реформ. Они не законсервировали русское православие в его традиционном виде, что было совершенно невозможным делом, а направили его на путь медленной и внешне незаметной, но тем не менее основательной и всеохватывающей перестройки практически всех компонентов данной религиозно-церковной структуры - от обрядности до вероучения.

Такая перестройка, продолжающаяся и поныне, не устранила и не преодолела кризис русского православия, поскольку в обществе массового атеизма религия и церковь любой вероисповедной ориентации не могут рассчитывать на прочные позиции в настоящем и надежную перспективу в будущем. Но она смягчила остроту этого кризиса и замедлила темпы его развития. И все это ценой освобождения от таких элементов духовного наследия времен "крещения Руси", ставших анахронизмами для социалистического общества, как освящение социального неравенства и других пороков классового общества, обожествление самодержавия, оправдание эксплуатации человека человеком, апология индивидуализма и эгоизма. Пошла Московская патриархия и на осторожную, чаще всего негласную, но тем не менее основательную модернизацию культа, уклада церковной жизни и даже вероучения.

Патриарх Тихон (Белавин) и его окружение, а также поддерживавшие его иерархи и священнослужители пусть и не сразу, но все же осознали бесперспективность своей конфронтации с Советской властью. Хотя и с некоторым опозданием, они поняли губительность для русской православной церкви отрыва от основной массы верующих и пришли к выводу, что у русского православия нет иных шансов на существование, кроме примирения с новыми условиями своего социального бытия и ориентации на удовлетворение духовных запросов верующих трудящихся.

Иначе повела себя в годы революции и гражданской войны наиболее реакционная часть епископата и духовенства, связавшая свою судьбу с судьбой свергнутых революционным шквалом эксплуататорских классов. Она считала, что кризис русского православия может быть разрешен лишь на основе реставрации "святой православной Руси", то есть восстановления дореволюционных порядков.

Епископы и священники, придерживавшиеся реакционных убеждений, не довольствовались идеологическим непринятием Великого Октября, они проявили политическую враждебность к Советской власти и стали на путь вооруженной борьбы с нею. Во всех белых армиях, пытавшихся свергнуть молодую Республику Советов, были учреждены существовавшие при царизме должности военного духовенства. Со всеми претендентами на роль "спасителей России" активно сотрудничали и местные иерархи, и архиереи, бежавшие туда из областей, где утвердилась Советская власть.

Для консолидации церковных сил и мобилизации их на помощь контрреволюции епископат оккупированных белогвардейцами и интервентами территорий созывал соборы, создавал временные органы высшей церковной власти, которые освящали своим авторитетом попытки свергнутых революцией классов восстановить буржуазно-помещичий строй, возродить былой союз православия с самодержавием.

В частности, в ноябре 1918 года такой собор состоялся в Томске, находившемся в то время под властью Колчака. В этом сборище участвовали 13 архиереев, 26 священнослужителей и мирян. Было образовано "Временное высшее церковное управление" (ВВЦУ), власть которого распространялась на епархии Сибири, Приуралья и других районов страны, временно захваченных колчаковскими бандами. Участники лжесобора в специальном послании призвали верующих к вооруженной борьбе против Советской власти и к поддержке правительства Колчака.

Особенно много антисоветчиков в священническом и епископском сане собралось на юге страны, захваченном деникинцами. Все они жаждали непосредственного участия в свержении Советской власти.

В мае 1919 года с санкции генерала Деникина в Ставрополе был созван церковный собор в составе 11 архиереев, 23 священников и 22 мирян, среди которых были только представители свергнутых эксплуататорских классов. Созданное псевдособором "Временное высшее церковное управление на юго-востоке России" помогало Деникину удерживать власть на захваченных им территориях. Находилось оно при ставке главнокомандующего "добровольческой армии" - сначала Деникина, а затем Врангеля.

В концу 1919 года к деникинцам сбежала почти треть епископата русской православной церкви, занимавшаяся активной антисоветской деятельностью. Главную роль в этом сборище воинствующих церковников- антисоветчиков играл митрополит Антоний (Храповицкий) - реакционнейший иерарх, черносотенец, богослов-консерватор, баллотировавшийся на поместном соборе 1917 - 1918 годов в патриархи и не попавший на этот пост только волею жребия. С ним сотрудничали митрополит Платон (Рождественский), архиепископы Анастасий (Грибановский) и Евлогий (Георгиевский), епископ Гермоген (Максимов) и другие политиканствовавшие иерархи. Все они были убежденными монархистами, консерваторами-традиционалистами и мечтали о восстановлении союза православия с самодержавием.

В храмах, подведомственных этим "владыкам", службы совершались по старой церковной традиции, культ и вероучение тщательно оберегались от новшеств. Однако читавшиеся там проповеди были не столько религиозными поучениями, сколько митинговыми речами на антисоветские темы. Свержение самодержавия и победа социалистической революции характеризовались в них как падение "святой православной Руси", а контрреволюционеры воспевались как идейные "борцы за веру", самоотверженные "сыны русской православной церкви".

Свое основное время иерархи-антисоветчики уделяли не проповедям, а откровенно подстрекательским акциям. Вот, например, как описывала эмигрантская печать деятельность епископа Гермогена (Максимова), который подвизался у генерала Краснова: "Поездка на фронт, посещение военных школ, беседа с войсковыми частями, издание и рассылка по полкам пастырских посланий с призывом твердо держаться заветов родной старины и, собравшись с силами, вместе с добровольческой армией идти на Москву для освобождения плененной Родины и поруганной веры стало теперь предметом его особых забот" (Церковные ведомости. Сремские Карловцы, 1927, № 3 - 4, с. 12). Тем же занимались и другие архиереи, находившиеся в расположении белых армий.

После разгрома "грабь-армии" Деникина красноармейскими войсками ВВЦУ перешло в услужение к Врангелю, перебравшись в Крым. Оттуда антисоветски настроенные иерархи и священники вместе с остатками разгромленных белых армий бежали за рубеж, унося с собой злобу на Советскую власть и жажду реванша. Там они создали не только православные приходы, но и церковные объединения.

Но об их дальнейшей судьбе мы поговорим особо. Здесь же подведем итог сказанному выше. Приведенные факты свидетельствуют: существенной особенностью религиозно-церковной жизни предреволюционной, революционной и послереволюционной России были следовавшие один за другим кризисы русского православия как феодально-крепостнической идеологии, антинародной по своей социальной сущности, и расколы церкви как феодального учреждения, отстаивавшего враждебные народу интересы. Продолжительность и острота, глубина и размах, отличавшие эти кризисы и расколы, сотрясавшие церковь в переломный момент отечественной истории, красноречиво говорят о том, что десятый век русского православия - это век идейной деградации данной конфессии и ее организационного упадка, век потери этой религией статуса господствующей формы духовной жизни и государственной идеологии и перехода ее в разряд пережитка прошлого, достояния немногих. Этот век предвещает русскому православию, может быть, и не очень близкий, но неизбежный и неотвратимый конец.

Доказательство тому - современное состояние русского православия как у нас в стране, так и за рубежом.