Опыт нового осмысления: доказательства

Ни Лев Диакон, ни автор Корсунской легенды не обращались к объяснению причин предпринятого Владимиром похода на Херсонес, хотя последний и имел в виду под таковой причиной особую роль провидения. Но каковы все-таки были действительные, так сказать, преходящие причины похода на Херсонес?

В противоположность тому, что пишется в литературе на эту тему, можно утверждать, что поход Владимира на Херсонес был направлен не против Византийской империи, а, напротив, имел целью поддержать законного византийского императора, шурина Владимира, и был направлен на подавление мятежа. Аргумент в эту пользу - хронология событий. Русское войско, посланное в Константинополь приблизительно в 988 году, помогло императору Василию подавить восстание Варды Фоки 13 апреля 989 года. Оно продолжало служить Василию в 989-м и в 990 году, подавляя продолжающийся мятеж в Малой Азии, особенно восстание иверийцев; участвуя в Болгарской кампании в начале 991 года, а с 995 года на восточных границах^*.

^* (Точная дата сражения при Абидосе дается только Яхьей.)

Согласно Льву Диакону, "огненный столп, появившийся в северной стороне глубокой ночью... был знаком взятия Херсонеса тавроскифами, что и случилось, и захвата Веррои мизийцами, то есть болгарами". "Небо наподобие огненного столпа" было видно в Каире 7 апреля, и до 12 апреля 989 года солнце меняло свою яркость^*. Появившаяся комета, которая была видна через определенные промежутки времени, вызвала тревожные предчувствия как плохое предзнаменование, которое и подтвердилось, говорит Лев, разрушительным землетрясением, случившимся накануне дня святого Димитрия. В результате этого землетрясения был разрушен величественный свод храма Софии. Существуют хорошо датированные подтверждения свидетельства Льва, поскольку, согласно Яхье, комета была видна в Каире в течение двадцати дней - с 27 июля по 15 августа. Последняя дата, когда была видна комета, приводится и у Асохика, который прямо связывает ее появление с землетрясением, которое вскоре произошло "в стране греков" и в самом Константинополе. Яхья относит дату землетрясения к четырнадцатому году правления Василия по армянскому летосчислению - 379 году (11 апреля 989 г. - 30 марта 990 г.), а в синаксарии константинопольской церкви записано под 26 октября: "В дни правления Василия и Константина, в 6498 году (то есть с 1 сентября 989 г. по 31 августа 990 г.), из-за многих грехов в этот день случилось землетрясение, ночью, в три часа, когда рухнул свод великой церкви господней, а вместе с ним было разрушено много и других стен и зданий". Здесь землетрясение отмечается ночью 25 октября и утром 26 октября, в день святого Димитрия, когда ощущались легкие подземные толчки, но свидетельство Льва, согласно которому землетрясение началось накануне дня святого Димитрия, следует признать более точным, если учесть дату землетрясения в Италии 25 октября, отмеченную в хрониках Монте-Кассино, Ромуальда Салернского и анналах монастыря Святой Софии в Беневенте.

^* (Яхья в: РО, 23, pp. 432-33; В. Р. Розен. Император. С. 28-29.)

Таким образом, следуя хронологии небесных явлений, приводимой Львом Диаконом в связи с имевшими место событиями, можно заключить не только что взятие Херсонеса произошло после 7 апреля, но и что оно произошло, несмотря на сомнения ряда ученых, до 27 июля 989 года. В свете этих фактов трудно согласиться с ситуацией, в которой войско Владимира сражалось за Василия и одновременно Владимир организовывал поход против этого императора и предпринимал осаду Херсонеса, чтобы обеспечить себе право на руку сестры императора. Отсюда можно было бы заключить, что русский князь действовал не против города, лояльного по отношению к императору Василию, а против мятежного. Крым, как и другие византийские владения на Черном море, признал власть узурпаторов, и Владимир, действуя как союзник Василия, помогая своему шурину, стремился установить там порядок. Необходимо рассмотреть аргументы за и против этого предположения.

Казалось бы, одно замечание Льва Диакона свидетельствует против этого тезиса. После утверждения, что победа при Абидосе прекратила хаос гражданской войны, он описывает как "последующие бедствия" взятие Херсонеса росами и захват Веррои болгарами. Эти слова - "взятие", "захват" - применены Львом, возможно, как стилистический прием, хотя следует отметить, что оба они в точности отражали действительное положение дел: в первом случае - военные действия, во втором - овладение городом. Война болгар против империи ясна по своему характеру. В том же плане Лев Диакон рассматривал действия русского войска в Крыму как тяжелый урон, нанесенный его стране. Прежде чем отвергать его взгляд, стоит постараться понять его точку зрения.

Лев Диакон не был ни официальным историографом, ни апологетом Василия II. Несмотря на то что благо империи он принимал очень близко к сердцу, не все действия Василия он одобрял. Он, например, возлагал вину на императора за поражение в войне с болгарами. Его умышленное умолчание о фактах бракосочетания багрянородной Анны и участия росов в сражениях при Хрисополисе и Абидосе можно объяснить его неодобрительным отношением к средствам, с помощью которых Василий старался спасти свою власть. С другой стороны, "История" Льва Диакона пестрит разного рода восхвалениями в адрес императора Никифора II Фоки (963-969 гг.): в конце истории правления Василия он рисует мрачную картину, противопоставляя ее картине благосостояния империи при Никифоре Фоке и Иоанне Цимисхии (969-976 гг.). Значительное место в его изложении занимает русско-византийская война в Болгарии. Сообщая множество подробностей о разного рода эксцессах во время кампании 969-971 годов, он изображает Русь в качестве злого и опасного врага. Не без умысла он обращает внимание на то, что Святослав, приглашенный участвовать в военных действиях против болгар в 968 году, кончил тем, что выступил против своего византийского союзника и потребовал ни много ни мало как того, чтобы он вообще покинул пределы Европы. Поэтому обращение Византии к своему прежнему врагу с просьбой о помощи, и к тому же во время гражданской войны, то есть ее сугубо внутреннего дела, было для Льва чем-то немыслимым, шокирующим. Он был особенно потрясен тем, что Херсонес, бывший для него прежде всего греческим городом и частью византийского государства, стал добычей варваров, чья жестокость запечатлелась в его памяти. Падение Херсонеса лишь усу-губило пессимизм Льва в отношении будущего империи.

В своих оценках Лев был не одинок. Иоанн Геометр (Кириот) в поэме, написанной им в 980-х годах, идеализированному образу Никифора Фоки противопоставляет расшатанное, готовое рухнуть священное здание империи при Василии. Тревога за судьбу своей родины сквозит в патриотических стихах Иоанна Геометра, описывающего события, имевшие место в 986-990 годах. Его подавленное настроение еще более усугубляется зрелищем братоубийственной войны ("О, горько так смотреть, как брат заносит топор над братом"), тогда как "благороднейшие города позорно попираются ногами чужестранцев". Помимо сдержанных критических упоминаний о Василии II в поэме Иоанна Геометра не исключено, что его парафраза церковного песнопения "трусливый император и тиран" тоже относится к Василию. Мрачное умонастроение поэта целиком и полностью отражено в стихах "Об отступничестве" и "Об изгнании", написанных после случившегося 25 октября 989 года землетрясения, следовательно, после победы Василия при Абидосе в апреле и заключения мира со Склиром 11 октября. Он не замечает никаких успехов и удач Василия, а видит только бедствия, испытываемые страной, грабежи, засухи, землетрясения, восклицая, что "Восток истекает кровью, Меч железный родных разделяет", что его отчизна "разрушена и безжизненна". Прослеживающиеся в стихах Иоанна Геометра антирусские акценты, видимо, связаны с появлением в Босфоре дружин с севера в новой роли союзников.

Что же думал поэт о тех, к чьей помощи обратились, дабы спасти трон и империю? Ответ, пожалуй, содер- жится в стихах

О болгарах

 До сей поры, фракийцы, вы друзей своих
 желали против скифов направить, 
 А теперь желаете, чтоб скифы как друзья
 напали бы на них. 
 Так что же, славные болгары, пляшите,
 хлопайте на радостях в ладоши,
 держите крепче скипетр и державу,
 порфиру царскую и алые одежды... 
 (строка пропущена) 
 ...но он сорвет с вас и одежды эти
 и головы не пожалеет ваши,
 к позорному столбу вас пригвоздив,
 и многих он изрубит на кусочки. 
 Так бросьте вы между собою распри
 и мужеством вы лучше запаситесь, 
 чтоб в мире жить и с гордостью и с честью,
 как истинно достойные мужи.

Фракийцы - это, безусловно, византийцы. Так как болгары названы здесь своим собственным именем, то имя "скифы", обычно употребляемое для болгар, может здесь обозначать только русов, отсюда ясно, что поэт стремился создать их образ, аналогичный образу болгар. Геометр, говоря о "друзьях, направленных против скифов", имеет в виду войну 969-971 годов, когда Фракии угрожал Святослав, а армяне ("друзья") сражались против русов. Φιλοι, "друзья"^* в данном случае совершенно точно обозначают "всю родню", что в точности соответствует по смыслу обозначению восставших народов, а именно греков, армян и иверийцев. Ситуация, в которой к русам обратились за помощью, чтобы прекратить братоубийственную резню в "семье" фракийцев, могла удовлетворить только болгар, которые могли приобрести имперские регалии. Затем, после пропущенной строки, поэт, обращаясь к фракийцам, предупреждает их о мрачном будущем и призывает закончить наконец ссориться (византийцам) "между собой", то есть между фракийцами и их "друзьями-родней" (Φιλοι). Мы можем только гадать о том, кто такой "он": болгарский ли правитель, угрожавший Фракии вторжением; русский ли, который, подобно Святославу, превратится из друга во врага; сам ли Василий, чья политика мезальянса с Русью могла угрожать фракийцам порабощением.

^* (Помимо приведенного существует и другой смысл этого слова. Историки отмечают, что представления об идеальной "семье", объединяющей правителей и их народы, весьма характерно для всего средневековья. Эта "семья" являлась реальным политическим институтом с четкой иерархической организацией межгосударственных политических связей двойного типа: император - его иноземный контрагент. Император - духовный "отец" "семьи". С членами этой "семьи" отношения строились следующим образом: на высшей ступени находились "братья" императора, затем его сыновья и на низшей ступени его "друзья". При этом важно, что духовные сыновья императора не становились его духовными братьями, а "друзья" императора могли оказаться между собою врагами.)

В содержании стихов сквозит явная озабоченность и беспокойство, и при этом Иоанн Геометр очень едок в отношении фракийцев. Если принять изложенное выше толкование, то можно допустить, что поэма была написана приблизительно в 987-988 годах, возможно, в связи с переговорами о заключении союза между Василием и Владимиром. Содержание этого стиха, как я его понимаю, полностью соответствует неодобрительному отношению поэта к событиям его времени, которые ему представлялись отрицанием блеска и великолепия, присущих времени Никифора Фоки. Распространилась ли приверженность поэта к умершему императору на его племянника Варду?

Другая поэма, возможно написанная Иоанном Геометром, могла бы пролить некоторый свет на отношение Византии к Руси, если бы можно было точно определить время ее написания. Это поэма о Никифоре Фоке, которая включена Скилицей в его хронику в качестве эпитафии и приписывается Иоанну, митрополиту Мелитены, который обоснованно отождествляется с Геометром. До сего времени считалось, что эта поэма была написана вскоре после смерти Никифора Фоки (11 декабря 969 г.) и была связана с походом Святослава на Византию в 970 году. По смыслу эта поэма представляет собой обращение к убитому императору - с просьбой восстать из праха и защитить город (Константинополь) от русов. Мы приводим наиболее интересный для нас отрывок:

 Армия русов грозит нам,
 племя скифское жаждет убийства,
 чужеземцы грабят твой город,
 чужеземцы, которых раньше
 лишь одна твоя статуя только
 пред вратами града Византия
 трепетать заставляла от страха.

Вряд ли достаточна ссылка на поэтическую вольность для объяснения присутствия русов в самом царственном городе. Верно, что Святослав для византийцев являлся достаточной причиной для беспокойства и страхов. Он обещал, если верить Льву Диакону, что "вскоре разобьет свой лагерь под стенами Константинополя"; но русские войска находились лишь в ста милях от столицы, где были остановлены под Аркадиополем весной 970 года. Одна из первых мер, предпринятых Иоанном Цимисхием как императором, - расположение в Мезии на зимние квартиры армии, которой командовал Склир; таким образом, с самого начала столица была хорошо защищена. Слова поэта, будто только Никифор мог спасти империю, не согласовывались, следовательно, с действиями, предпринимаемыми Цимисхием против русов. Мрачное воображение поэта можно было бы объяснить его чрезвычайно сильной антипатией, испытываемой им к новому императору и его любовнице Феофано (вдове Никифора и матери Василия II), но ложные обвинения русов в разграблении города только бы снижали политическую направленность поэмы. Ф. Шейдвейлер, находя, что подобные литературные опыты могут быть весьма опасны, предположил, что Иоанн Геометр мог скрывать эпитафию Никифору при жизни Цимисхия и, по-видимому, открыл ее, лишь став митрополитом мелитенским. Упрощая дело, можно предположить, что эта поэма была написана приблизительно лет двадцать после смерти Никифора Фоки. Каковы же аргументы в пользу этого тезиса?

В первую очередь это приводимое в поэме утверждение, что армия русов находилась в столице, что в действительности случилось лишь начиная с 988 года в результате заключенного между Василием и Владимиром соглашения. Что же делала там эта армия, согласно поэту? Она "грабит город", хотя "жаждет убивать". Это соответствует той ситуации, когда прибывший русский отряд квартировал в Константинополе перед сражением при Хрисополисе и Абидосе. Поведение союзнических войск всегда беспокойно для хозяев, и русы в этом случае не были исключением. Поэт же преувеличивает действительное положение вещей, сгущает краски, то ли отражая распространявшиеся слухи, то ли следуя своим собственным предубеждениям, что, разумеется, тоже не исключено.

Наконец, вся Малая Азия кишела слухами, враждебными Василию, его политике и его союзникам, а узурпатор Варда Фока и его сторонники были жизненно заинтересованы в их распространении. Истории, подобные рассказанной Львом, о том, что русы в 970 году в Филиппополе умертвили 20 тысяч жителей, сажая их на кол, неизбежно воскресали, будоража воображение византийцев. Если даже поэт и не был непосредственно втянут в борьбу между Василием и Вардой Фокой, то, без сомнения, был дружественно настроен к племяннику своего героя, то есть к Никифору Фоке.

Подобный призыв к герою мог быть выражен в стихах в любое время после его смерти, политическая же поэзия, адресованная современникам и ищущая общественного резонанса, изображает действительность такой, какой она выступает в результате осмысления ее поэтом. Во время правления Цимисхия обстоятельства для подобного обращения-призыва были неблагоприятными, однако вполне подходящими во время правления Василия, и особенно после поражения 986 года. В своих стихах "О комитопулах" Иоанн Геометр взывает к Никифору "встать из могилы хоть бы не надолго", чтоб проучить болгар. Недавно было убедительно показано, что время написания этих стихов относится приблизительно к 986-987 годам. Далее, в стихах Иоанна Геометра, где речь идет о поражении византийцев 16-17 августа 986 года, содержится несомненное указание на личность Никифора Фоки. Даже если Иоанн Геометр и не сочинял эпитафию Никифору, это обстоятельство может лишь усилить убеждение, что в то время, то есть в течение двух последних десятилетий X века, Иоанн Геометр и Лев Диакон были не одиноки в своей ностальгии по временам Никифора, ставшего символом процветания империи.

Имеется еще одно подтверждение существовавшего во времена правления Василия II предубеждения против русов, которое отражает скорее общенародное настроение, чем личные чувства историка и придворного диакона, поэта и митрополита. Внимание историков привлекло одно упоминание о русах в топографическом путеводителе по достопримечательностям Константинополя, в так называемой "Родословной Константинополя". Среди описаний различных памятников столицы названа скульптура на площади Тавра, в свое время доставленная из Антиохии. На ее постаменте находились, согласно "Родословной", барельефы, изображающие "последние дни Города перед разрушением его росами". Предсказание о разрушении Константинополя русами свидетельствует о страхе перед ними, который разжигал воображение народа даже больше, чем страх перед арабами или болгарами. Этот необычайно устойчивый, почти суеверный страх, вероятно, имел свое основание в совершенно неожиданном нападении русов на Константинополь в 860 году. Нам важно, что это убеждение существовало, когда составлялась после 989 года, приблизительно в 995 году, упомянутая "Родословная Константинополя"^*. Таким образом, несмотря на то что после битвы при Абидосе и в результате продолжавшегося участия отборного русского войска в битвах с болгарами и сирийцами между Василием и Владимиром сложились новые, дружественные отношения, общее настроение народного духа по отношению к русам оставалось неизменным. По-видимому, присутствие русских союзнических войск в столице в 988-989 годах было столь беспокойным для населения, что утвердило в нем давний апокалипсический взгляд на близящийся конец существования города, одной из разрушительных сил которого и будут русские войска.

^* (Preger Th. Beitrage zur Textgeschichte der Πατρια Κωνσταντινουπολεως (Munich, 1895), 4-6. Насколько мне известно, эта дата никогда не оспаривалась, но ученые в целом все-таки предпочитают употреблять менее точные описания, вроде "с конца десятого века" или "на исходе десятого столетия".)

Безусловно, эта навязчивая идея о "конце города и конце истории" была связана с суеверным оживлением в ожидании близящегося тысячелетия от Рождества Христова, но здесь важен факт, что жителями столицы империи будущее разрушение их города связывалось именно с русами, которые выступали как предвестники конца света. Нет сомнений, что новая политика Василия в отношении Киева была встречена многими с чувством опасения и тревоги за будущее империи, а среди простого народа этот страх перерос в эсхатологические пророчества.

Второй аргумент против выдвинутого здесь тезиса опирается на матримониальную традицию византийского императорского двора.

Запрет вступать в брак с варварами, то есть с иноземцами и язычниками, оговаривался неоднократно, хотя, исходя из разного рода политических соображений, византийские василевсы порою входили в подобные мезальянсы. Константин Багрянородный весьма твердо придерживался строгих предписаний, запрещающих членам царской семьи родниться с инородцами, особенно "с этими хитрыми и бесчестными северными племенами", и предупреждал, что "тот, кто осмелится нарушить запрет, будет осужден как чуждый христианской общине и предан анафеме как нарушитель отеческих постановлений и царских законов". Когда Лютпранд, епископ кремонский, прибыл в Константинополь послом от Оттона I в 968 году для переговоров о женитьбе сына (Оттона II) германского императора, то ему было сказано: "Неслыханнейшее дело, чтобы багрянородная дочь багрянородного императора могла быть выдана за иноземца".

Таким образом, в историографии сложилось убеждение, как будто для этого были непосредственные основания, что Владимир не мог быть удостоен подобной чести, не окажи он давления со своей стороны путем захвата Херсонеса. Однако тот факт, что двадцатью годами раньше в этой чести было отказано немецкому императору, который далеко превосходил русского князя и по международному статусу и влиянию, свидетельствует лишь, что византийский император Никифор Фока не был в столь отчаянно стесненных обстоятельствах, как Василий II. Эта резкая несхожесть их политического положения бросалась в глаза уже современникам обоих императоров. И потому в расчет следует принимать не официальные государственные доктрины, а политическую действительность.

Положение царствующего дома было критическим. В 987 году Василий оказался императором без империи. Все провинции, расположенные в Азии, подчинились мятежному Варде Фоке, а в большинстве европейских провинций хозяйничали болгары. Самым важным было то, что армяне и иверийцы (грузины) поддерживали Фоку; а ведь их отборные части, особенно иверийские, были основой военной мощи империи^*. Василий не мог полагаться и на греков. Михаил Пселл писал: "Большая часть армии изменила Василию и присоединилась к Варде Фоке, который склонил на свою сторону наиболее сильные и знатные семейства..." Император осознавал неверность ромеев. То что Варда Фока облачился в царские одежды, надел царский венец и другие царские знаки отличия, это было уже не сном, а реальностью^**. Для спасения своей короны Василий предпринял радикальные действия.

^* (Армяне, поддерживавшие Варду Склира, присоединились к восстанию с самого начала, тогда как иверийцы составляли существенную часть византийской армии, возглавляемой Вардой Фокой. Когда последний тоже восстал, он нашел поддержку у правителя Верхнего Тао Давида. См.: Асохик, III, § 24, 25; Яхья в: В. Р. Розен. Император. С. 22, 24, 26, 27; Иверийцы подавили мятеж Варды Склира в 979 г. См.: Н. Ломоури. К истории восстания Варды Склира//Труды Тбилисского гос. ун-та, 67 (1954). С. 29-46.)

^** (Psellus. Chronographya, I, § 10, 13.)

4 апреля 988 года Василий окончательно отменил закон, введенный Никифором Фокой в 964 году, против монастырских и церковных владений. Некоторые ученые высказывают сомнения в том, что хрисовул^* Василия подлинный, потому что этот указ был уже отменен Цимисхием. Кроме того, промонастырский акцент этого документа противоречит последующему указу от 996 года, в котором Василий старался ограничить размеры церковной собственности, явно игнорируя свое собственное решение от 988 года. Но поскольку существующая традиция изучения текстов документов свидетельствует в пользу надежности указа 988 года, противоречие, по-видимому, кроется не в документах, а в обстоятельствах времени. В 988 году Василий нуждался в поддержке церкви. Даже если указ Никифора был отменен или признан утратившим силу после 969 года, отмежевание Василия от него было сделано вовремя; он написал в своем хрисовуле: "...закон, который был несправедлив и даже оскорбителен не только для церкви и других церковных организаций, но для самого бога, явился причиной и источником настоящих зол и всеобщих перемен и беспорядков..." Эта весьма ясная и четкая декларация его церковной политики покончила со слухами, распространяемыми его врагами^**. К 996 году кризис был преодолен, и Василий мог принять некоторые меры против светских и церковных крупных феодалов. Но он избежал какого-либо упоминания о более радикальном указе Никифора Фоки.

^* (Хрисовул (буквально - золотая печать) - тип византийских императорских грамот. Подписывались собственноручно императорами и скреплялись золотой печатью на шелковом шнуре. В форме хрисовул публиковались законы, договоры с иностранными державами, важнейшие жалованные грамоты.)

^** (Чаранис (Charanis), доказывая подлинность указа от апреля 988 г., полагает, что указ Фоки против монастырей не был отменен до правления Василия II. Однако предположение, что он не мог быть отменен дважды, приемлемо лишь с юридической точки зрения. В декабре 969 г. новый император Иоанн Цимисхий, вероятно, отменил указ Никифора Фоки, хотя никакого письменного решения не было представлено на рассмотрение церкви до 988 г. Дата этого указа 4 апреля 988 г. рассматривается как дата, после которой войска русов прибыли в столицу, свидетельством чему служит, как принято считать, пессимистический характер этого указа. Но такой вывод проистекает из, во-первых, чрезмерно упрощенного взгляда, будто помощь Василию со стороны русов была решающей мерой, и, во-вторых, неспособности видеть другие аспекты деятельности Василия.)

В области международной политики Василий в период между сентябрем 987 года и апрелем 988 года вел переговоры о соглашении с Фатимидом Калифатом Египетским. Вовсе не случайно, что в то время, когда восточные части империи находились под властью Фоки, Василий отправил посольство в Каир и согласился, как свидетельствуют арабские историки, на "унизительные условия"^*. Это был, так сказать, дипломатический удар по узурпатору, но для военных действий против него необходима была сильная армия. Такой силой располагала Русь. Византийские императоры пользовались их помощью и раньше. Но в создавшемся положении, когда Василий лишился своих армянских и иверийских отрядов, он нуждался в надежной силе. Но мог ли Василий до конца полагаться на помощь Руси? В свое время русский князь Святослав преподал Византии горький урок: хотя Святославу щедро заплатили чистым золотом за обуздание болгар, русский князь проявил неожиданно свои собственные честолюбивые политические замыслы. Правда, в русско-византийском договоре, заключенном в июле 971 года, Святослав заявлял: "Если какой-нибудь враг вздумает напасть на Вашу византийскую страну, то я буду против него и буду сражаться с ним". Но обещание русского князя, убитого печенегами по подстрекательству Византии, вряд ли могло иметь большой вес для его сына.

^* (В. Р. Розен. Император. С. 202-205. Абул Макасин и ал-Айни посольство датируют по армянскому циклу 377 (3 мая 987-20 апреля 988); необходимость его возникла в связи с изменой Варды Фоки (14 сентября 987 г.). Однако неверно думать, что "Василий II был принужден подписать этот договор", ибо присутствие армии Фатимида на юго-восточных границах империи, то есть территории, подчиненной в то время Варде Фоке, отвечало целям Василия. Возможно, он просто хотел предотвратить соглашение между Фокой и Египтом. Не исключено, что и "император" Варда Фока тоже имел переговоры с Фатимидом Халифом; дело в том, что сведения, сообщаемые обоими арабскими историками, жившими в четырнадцатом столетии, имеют слишком общий характер и не сообщают имени императора.)

Мысль об обращении к Руси за помощью должна была бы вселить в императора и его окружение некоторые опасения, но у Василия не было другого выбора. Он понимал, что, ища помощи на Руси, он должен обезопасить себя от неожиданностей и полагаться на постоянную военную поддержку. Наилучшим из возможных решением было установление родственных связей между обоими правящими домами. Поскольку с некоторых пор Киев был готов и желал принять христианство, этот союз мог быть основан и на религиозной общности.

Разумеется, для Владимира этот родственный союз был исключительной честью, Василий же был жизненно заинтересован в нем. Незадолго до этого дед Василия Константин Багрянородный с нескрываемым отвращением замечал, что его тесть Роман Лекапин отдал свою внучку за болгарского царя. Но Роман был, пояснял он, "простым, безграмотным человеком... и пренебрегал чтимыми с древних времен обычаями ромеев...". Та же критика, без сомнения, была направлена и против Василия, но вскоре стало ясно, что он действовал исходя из интересов державы ромеев. Итак, действительным инициатором брака Владимира и Анны был сам император Василий. Корсунская же легенда в "Повести временных лет" обнаруживает лучшее знание имперской матримониальной доктрины, чем исторической действительности.

Проведенный выше анализ возможных контраргументов не доказывает и не опровергает выдвинутый выше тезис, хотя и восстанавливает тот исторический контекст, который делает это положение более убедительным. Какие же данные могут служить поддержкой в пользу того, что Херсонес примкнул к мятежу против Василия?

История Херсонеса показывает, что этот однажды ставший автономным греческий город никогда более не отказывался от своих сепаратистских стремлений, даже на протяжении X и XI веков. Эти стремления привели в конце концов к компромиссу: наличию двоевластия - имперского военного губернатора и прота - главы херсонесского муниципалитета. Ситуация была столь необычна и столь важна для империи, что Константин Багрянородный уделил большое внимание истории, а также государственной политике в отношении этого города в своем сочинении "Об управлении империей". Рекомендуя не доверять местным властям, он повторял совет, данный императору Теофилу: "Если ты желаешь полной власти и владычества над самим Херсонесом и всеми прилегающими к нему местами и хочешь, чтобы он не выскользнул из твоих рук, назначь своего собственного стратига и не доверяй его проту и знати". Самыми поучительными являются указания, в которых говорится о срочных и острых репрессиях, направленных против херсонесских жителей и их имущества в случае мятежа. В этом случае император приказал, что все херсонесские суда с грузом, плавающие вдоль побережья византийских провинций Армениака, Пафлагонии и Букелария, должны быть конфискованы. Затем "государственные чиновники должны запретить пафлагонийским и букеларийским купеческим и береговым суднам Понта доставлять в Херсонес зерно или вино или какие-либо другие товары". Заключительная часть императорского решения также заслуживает того, чтобы привести ее здесь: "Если бы херсонесцы не отправлялись в Ромею (то есть в Византию) продавать кожи и воск, которые они выменивают у печенегов, то они не могли бы выжить. Если бы хлеб не был поставлен из Амисоса, Пафлагонии и из провинций Букелария и Армениака, херсонесцы не могли бы жить". Таким образом, сам византийский император с предельной ясностью указывает нам экономический базис политической ориентации Херсонеса, то есть кто владеет вышеназванными провинциями на побережье Черного моря, тот располагает ключами к Херсонесу. С 987 года им был узурпатор Варда Фока, который, согласно Льву Диакону, занял все порты и прибрежные города в Малой Азии, за исключением только Абидоса. Поэтому одних только экономических причин было достаточно, чтобы Херсонес признал над собой власть фактического правителя Малой Азии.

Однако думается, что наряду с экономическими существовали также и политические причины поддержки Херсонесом Варды Фоки, с помощью которого город мог рассчитывать впредь на большую автономию. Отголоски напряженных политических отношений между Византией и Херсонесом отдавались в конце 60-х годов, когда Херсонес играл важную роль в русско-византийских отношениях. Калокир, сын херсонесского прота (похоже, что и он сам был главой городского совета), которого Никифор Фока сделал патрицием, нанял Святослава для похода против болгар, а затем, согласно Льву Диакону, с помощью русского князя стал сам претендовать на царский венец. Мы не знаем, что в конце концов произошло с Калокиром, поскольку об истории Херсонеса в то время, к сожалению, мало что известно. Запутанность экономических и политических отношений между Византией, хазарами, русами и, наконец, печенегами в Крыму была весьма выгодной для Херсонеса, позволяя городу, по-видимому, сохранять определенную автономию.

Накануне 989 года, во время гражданской войны, политическое положение Херсонеса должно было внушать больше беспокойства, раз даже в относительно спокойные времена при Константине Багрянородном в Константинополе считались с возможностью неповиновения и даже мятежа в городе. Это беспокойство выступает ясно не только в высказываниях самого императора, но и в русско-византийском договоре 944 года. Возврат города, разграбленного и частично разрушенного, под власть империи в 989 году не покончил с этими брожениями, которые позже вылились в открытый мятеж, подавленный, согласно Скилице, военным флотом Василия и с помощью Руси в 1016 году.

Возвращаясь к так называемой Корсунской легенде, теперь легко понять, почему она не дает объяснения похода Владимира на Корсунь. Поскольку жители Херсонеса не желали вспоминать об их неверности по отношению к законной императорской власти, постольку они хотели связать события в Херсонесе с обращением русов в христианскую веру и старались всячески подчеркнуть полезную роль их города для имперской политики на севере. Наиболее точна легенда в той части, где сообщается о захвате в Херсонесе различной церковной утвари и других (иконы, мощи святых и т. д.) ценностей в качестве добычи для новых церквей в Киеве. В легенде имеются подробности, касающиеся осады города, причем указание на то, что город подвергся морской блокаде, позволяет нам сделать вывод, что осада началась до зимы 988 года. Достоверны также данные о тайной информации, полученной Владимиром от корсунянина по имени Анастас, позволившей отрезать снабжение города водой и принудить таким образом его капитулировать. Анастас-корсунянин - это не выдуманная личность, но человек, сыгравший определенную роль в событиях 1018 г. в Киеве. В результате представляется возможным установить причину падения Херсонеса вскоре после 13 апреля. Когда весть о победе Василия при Абидосе достигла Херсонеса, сторонники императора воспряли духом. Они хоть и не обладали достаточной силой, чтобы изменить политику города, который мог рассчитывать на новое восстание Варды Склира, но были в состоянии помочь императору, способствуя капитуляции города перед Владимиром,