Часть первая

I. Господствующая церковь

Чтобы лучше понять мою идеологическую эволюцию от католицизма к марксизму, необходимо составить представление о среде, которая меня окружала в течение шестнадцати лет. Постараюсь быть объективным, хотя и не смогу быть бесстрастным, ибо обстоятельства, теории и факты, о которых пойдет речь, представляют собой плод личного живого опыта. Сама манера их изложения, искренняя и естественная, представляет, как нам кажется, лишнее доказательство осознанности этого процесса эволюции и замены одних идеологических взглядов другими.

Мы начинаем, таким образом, описание теоретических принципов и практической деятельности католической церкви, в которую, как частное явление, входит деятельность ордена иезуитов. Речь идет пока об исследовании вопроса в самых основных пунктах. Разумеется, оно будет неизбежно неполным. Впрочем, дальнейшие замечания постепенно дополнят его.

Перед теми, кто родился в такой типично католической стране, как Италия, или хотя бы там, где католическая церковь играет значительную роль, сам собой возникает вопрос: истинно ли то, чему учит церковь? Этот вопрос неизбежно встает перед теми, кто с рождения принимают католическое крещение, но в дальнейшем, становясь сознательными людьми, считают своим долгом не следовать слепо обычаю, а выяснить разумность своих убеждений и обязательств, принятых ими до того, как они получили возможность сделать сознательный выбор, и развитых воспитанием - убеждений и обязательств, которые до известного времени могли быть обыденным явлением, одной из привычек их жизни.

Этот вопрос для католиков является значительно более важным и актуальным, чем для людей, исповедующих другие религии, ибо эти последние, если говорить о степени их влияния на отдельную личность и коллектив, не имеют веса в государственных делах, то есть делах общественного значения, и не добиваются, словом и делом, политического господства над миром как средства достижения своих духовных целей, но стараются пребывать в области отвлеченных идей. И даже если эти религиозные культы приобретают конкретную форму, связанную с практической деятельностью людей, их влияние все же не распространяется за пределы отдельной личности или отдельной, пусть даже многочисленной, группы людей, духовные интересы которых, связанные с данным культом, всегда строго изолированы от их мирских интересов.

Католицизм, разумеется, занимает совершенно иное положение. Чтобы убедиться в этом, достаточно самого общего и беглого исторического исследования. Не говоря уже о "земном" характере организации церковного аппарата, всем известно, что папы были монархами политического государства и что они и сейчас ими являются, хотя географические пределы их владений сведены до минимума. Всем известно, что папы отлучали и низлагали королей и императоров, были зачинщиками сотен войн.

Таковы факты. Бесполезно дальше распространяться о них, так как они общеизвестны.

Но что известно не всем, так это учение, которое лежит в основе этих фактов. Ознакомимся коротко с этим учением.

Главный довод, на котором церковь основывает свои права, состоит в притязаниях церкви на то, что она была основана и организована Иисусом. Но Иисус - бог. следовательно, церковь основана и организована богом. По словам католиков, это якобы и есть то самое "царствие божие", о котором часто упоминается в евангелии.

Трудно сказать, какова должна быть по замыслу риста истинная природа этого "царства божия" и, следовательно, церкви. Для этого нужно было бы точно знать, что об этом думал и говорил сам мифический Иисус.

"Ортодоксы" утверждают, что решение этой проблемы - дело весьма нетрудное, так как, говорят они, достаточно открыть евангелие и прочесть то, что написано там по этому поводу. К несчастью, дело обстоит совсем не так просто.

Во-первых - об этом мы много говорили во введении, - никто еще не доказал, что евангелия являются документами правдивыми в каждой своей части. Кроме того, те места в евангелиях, где затрагивается вопрос о "царствии", явно противоречат друг другу.

То речь идет о "царстве" уже существующем, конкретном, земном, видимом, начальная - и несовершенная - стадия которого должна осуществиться в этом мире и которое будет существовать до скончания века. Царство это наступит не скоро и не вдруг, а только после того, как евангельская проповедь дойдет до всех людей. То, в других случаях, оно изображается как внутреннее и невидимое царство, еще не существующее, иначе говоря, которое придет с неизбежным концом света, но, во всяком случае, прежде, чем прекратится род апостолов.

Эти противоречия послужили предлогом для углубленного исследования проблемы, касающейся природы "царства", с целью выяснения, каково было в точности учение Христа на этот счет. Так появились многочисленные теории. Однако все они, как правило, более или менее согласны в том, что учение, проповедовавшееся Иисусом, претерпело эволюцию: первоначально он будто бы думал о царстве как о чем-то земном, начавшемся с его приходом и способном к грандиозному развитию (см., например, притчи о "горчичном зерне" и о "закваске" - Матф., XIII, 31 - 33), где миллионы несчастных того времени нашли бы мир и справедливость. Предполагают также, что это царство представлялось Христу, помимо всего прочего, средством воспитания (через испытание) основных добродетелей, особенно любви к другим людям, что подготовило бы их к обретению радостей загробной жизни.

Увидев, что из-за противодействия иудеев план подобного рода был невыполним, Иисус будто бы стал относить свой замысел и учение к будущему, но близкому царству, которое должно было прийти с "силой" ("эсхатологическое царство" - от греческого εοχατα) (см., например, "апокалиптический синопсис" - Матф., XXIV, 1 - 51; Марк, XIII, 1 - 37; Лука, XXI, 5 - 38).

После смерти Иисуса христиане, видя, что пришествие царства не сбывается ни в земном смысле, ни в смысле "эсхатологическом", мало-помалу стали относить его все дальше и дальше в будущее^*.

^* (А. Донини (Le basi sociali del cristianesimo primitivo, Roma, 1946, p. 6 - 8) пишет: "Религия является одной из важнейших форм, через посредство которых человек, не будучи еще способным к рациональному объяснению мира и жизни, вступает в контакт с окружающей его действительностью. Первые христиане, которые ожидали конца света и унаследовали веру евреев в пришествие мессианического царства, в этой форме выражали свое недовольство политическим и социальным гнетом, который сделал их рабами Римской империи; однако впоследствии это недовольство превратилось в самостоятельную силу. История происхождения христианства должна, таким образом, изучаться, с одной стороны, как история общественных и политических отношений, существовавших в Палестине между II веком до н. э. и II веком н. э., когда этот цикл мессианических надежд закончился; с другой стороны - как история экономического и социального положения греко-римских общин Средиземноморья (Антиохия, Коринф, Александрия, Карфаген, Рим, Фессалоника и др.), где утвердилась евангельская проповедь между бедными, "нищими", побежденными, рабами и т. п. Только таким образом можно составить ясное представление о христианском учении через посредство дошедших до нас текстов и документов, которые, будучи изучаемы с иных позиций и учитывая различную среду, в которой они редактировались, породили бы невообразимую путаницу. Если, например, сравнить проклятия и благословения из "текста" Нагорной проповеди в евангелии от Луки и в евангелии от Матфея, видно, что они существенно различны. В первом говорится: "Блаженны алчущие ныне; ибо насытятся"; и ясно, что здесь речь идет действительно о несчастных без куска хлеба и что это - обращение ко всем несчастным, ко всем тем, кто страдает в силу своих нищенских условий жизни. В версии Матфея мы, напротив, читаем: "Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся". Это отличие объясняется постоянным притоком в ряды первых христиан людей, которые уже не принадлежали исключительно к неимущим социальным кругам, но которые были богатыми или благородными по рождению; таким образом, голод, материальная бедность, бедность в прямом смысле слова превратились здесь в голод духовный, в бедность "духа".

То же самое относится и к концепции царства божия. Царство божие в более поздней интерпретации отождествлялось с неземным миром, с наградой после смерти, наградой для верующих; но для первых христиан эта была живая и реальная, можно сказать, почти материальная вещь, которая должна была, по их мнению, осуществится весьма скоро, на земле, благодаря прямому вмешательству божества. Это было средством, при помощи которого эти угнетенные общины, полисы, утратившие свою национальную независимость и свободу с приходом Римской империи и с попыткой введения языческого культа в центрах их религии, стремились реагировать на это, предвещая сверхъестественное божественное вмешательство, которое посредством космической революции должно было положить конец империи и римскому святотатству и установить царство справедливых. Когда ход исторических событий (падение Иерусалима, триумф Римского государства и т. д.) сделал очевидной беспочвенность этих конкретных ожиданий, представление о "царстве божием" все более спиритуализировалось и переносилось в другие области; теологи в конце концов отождествили его с церковью как царством божиим на земле или с раем на небесах как неземной наградой для верующего".)

В "эсхатологической проповеди" Христа, особенно в том виде, как ее передает Лука, ясно говорится о разрушении Иерусалима (Лук., XXI, 20 - 24). Но после этого события должны были бы наступить предсказанные конец света и установление царства.

"Очевидно, - замечает Амброджио Донини, - что евангелия были написаны, когда Иерусалим был уже разрушен; но это еще не значит, что Иисус ничего не говорил на этот счет, тем более, что уже несколько раз Иерусалим подвергался осаде и разрушению, и всегда это событие принимали за "dies irae" ("день гнева"), за кару разгневанного божества. Так как в то время, когда писал евангелист, конец мира все еще не наступил, несмотря на разрушение Иерусалима, он, чтобы спасти положение и оправдать несбывшееся пророчество, добавляет слова о том, что о часе конца света не знают ни ангелы небесные, ни Сын, но разве что только Отец (Марк, XIII, 32; Матф., XXIV, 36). Это очевидный плод теологической интерполяции"^*.

^* (A. Donini, Le basi sociali del cristianesimo primitivo, Roma, 1946, p. 86. )

Так подвергаются все большим изменениям срок пришествия царства и понятия о его природе. Однако в первые века еще не отказываются от надежд на земное, а не только духовное осуществление мессианических ожиданий, которые носят название "хилиазма" (παροδια - тысяча или "милленаризма").

"Он состоит в вере в наступление периода счастливой жизни и справедливости для угнетенных и эксплуатируемых, который на обновленной земле должен продлиться тысячу лет. Милленаризм представляет собой особую форму мессианических верований.

"Тысячелетие" должно наступить между двумя космическими событиями: разрушением Римской империи, святотатственной державы, которая препятствовала распространению благовествования, и воскресением из мертвых. Христос должен снова прийти на землю (παρουδτα), и в течение тысячи лет справедливые, воскреснув, будут царствовать с ним, а Сатана будет закован. После этого Сатана будет освобожден и в последний раз попытается напасть на город святых. Небесный огонь уничтожит его приверженцев, и сам Сатана будет низвергнут в огненный поток; все люди вторично воскреснут и предстанут перед последним судом; злые будут осуждены на вечные муки, а справедливые восторжествуют"^*.

^* (A. Donini, I.e basi sociali del cristianesimo primitivo, Roma, 1946, p. 47 - 48. )

Но даже это толкование, соответствующее учению пророков и раввинов^* (росту его влияния способствовал Апокалипсис Иоанна - XIX, 11 - 21, XX), со временем стало менее популярным.

^* ("Пророки предсказывали царство будущего Мессии как золотой век славы и счастья; раввины любили в радужных красках изображать это царство, особенно подчеркивая его материальные стороны и устанавливая для него тысячелетний срок, за которым последует всеобщий суд и конец света". (P. Parentee A. Piolanti,

Dizionario di teologia doramatica per i laici, Roma, 1943, p. 150).)

"Когда теория конца света и тысячелетнего царства, - отмечает Амброджио Донини, - потеряла свой непосредственный, животрепещущий характер, церковь стала истолковывать "царство божие как свой собственный триумф на земле, первое воскресение - как отпущение грехов посредством исповеди, второе - как последний суд и период в тысячу лет - как цифру, которая должна означать время неопределенной длительности.

Идея в ее первоначальном значении сохранилась только в некоторых небольших сектах среди американских протестантов, например адвентистов. Эволюция милленаризма начинается в конце III века н. э. и завершается в течение IV - V веков н. э."^*.

^* (A. Donini, Le basi sociale del cristianesimo primitiwo, Roma, 1946, p. 48. )

"Некоторые отцы церкви (св. Иреней, св. Юстин, Тертуллиан), - пишут католические священники П. Паренте и А. Пиоланти, - не отступая от буквы учения, допускали два воскресения (воскресение святых и всеобщее воскресение) и в промежутке между ними тысячелетнее царство Христа на земле. Другие авторы (Чиринт, Апполинарий) извратили представление об этом царстве, сводя его к периоду полового неистовства. Поэтому скоро начались протесты (римский священник Кай, Ориген); они достигли особой силы у св. Августина, который, толкуя Апокалипсис в символическом и аллегорическом смысле, навсегда устранил из ортодоксальной доктрины первоначальный милленаризм. Это тысячелетнее царство должно быть, по его мнению, не чем иным, как периодом, в течение которого Сатана будет терпеть относительное поражение под воздействием святых дел Спасителя и его Церкви. Когда наступит конец света, Сатана после короткой борьбы будет окончательно побежден. Первое воскресение, о котором говорит св. Иоанн, есть не что иное, как прославление душ святых, которые царствуют с Христом на небесах, а также известным образом и на земле, благодаря своему примеру. Церковь не выступила с определенным и ясно выраженным осуждением милленаризма (особенно в его смягченной форме), но молча встала на путь, подсказанный св. Августином, восприняв и соответственно приспособив его учение. Доктрины, содержавшие иное, противоположное толкование вопроса, никогда не встречали благосклонности церкви"^*.

^* (P. ParenteeA. Piolanti, Dizionario di teologia domrnatiea per i laici, Roma, 1943, p. 150. )

Резюмируем. В ходе описанного процесса представление о царстве божием проделало, повидимому, следующую эволюцию. Исходная концепция, которую, вероятно, можно отнести к так называемой первоначальной проповеди Иисуса, подразумевает что-то земное; с отвлеченно духовными представлениями уживаются представления о радостях и благах этого мира.

Убедившись, в силу противодействия иудеев, в невозможности осуществить замысел такого рода, Иисус в конце концов отнес его к будущему, к концу света, который он считал близким.

После его смерти христиане сохранили, в известном смысле, обе концепции: по их мнению, Христос придет дважды. Между первым и вторым пришествием он установит на земле царство духовного и материального блаженства.

Со временем стало ясно, что "тысячелетнее царство" никогда не придет, но двойная концепция не была оставлена: стали считать, что Христос возвратится только однажды - к концу света; ведь он уже приходил, когда, рожденный Марией, проповедовал людям. Поэтому "тысячелетнее царство" должно отождествляться с церковью; и так как последняя не обеспечивает земные блага, то следует понимать так, что речь шла лишь о духовном Царстве.

Прибегнув к этому объяснению, теология первых веков в конце концов отождествила церковную организацию с царством божиим, предсказанным Иисусом, и спиритуализировала его содержание^*.

^* (A. Donini, Le basi sociali del cristianesimo primitive", p. 8.)

Такова, в научном понимании, эволюция концепции царства божия. Однако, независимо от любой теории, абсолютно достоверным является тот факт, что идея царства, изложенная в евангелиях, запутанная, темная, почти не поддающаяся расшифровке, выступает ныне как идея духовного и, в некоторых отношениях, символического царства, идея, которую церковь выдает за истинную, полностью и непосредственно совпадающую с учением Христа. То, что тезис церкви научно бездоказателен, ложен, - это другой вопрос. В самом деле, можно ли доказать недоказуемое?

Так как мы ставили перед собой в этой главе задачу исследования церковной среды и представления, поскольку это возможно, ее картины, важно освещение следующих трех фактов:

1) "ортодоксальной" доктрины, согласно которой сущность и цели царства, с которыми церковь пытается себя отождествить, не имеют ничего общего с земными целями, являются духовными, только духовными, возвышенно-духовными;

2) юридических притязаний церкви, благодаря которым в резком противоречии с "ортодоксальной" доктриной, церковь осуществляет земные, политические права, не только равные правам государства, но и превосходящие их;

3) практической деятельности римской церкви, особенно в настоящее время, когда она всеми силами, под возвышенным прикрытием евангелия, стремится к достижению земных и исключительно земных выгод всякого рода.

В очень кратком исследовании этого вопроса - наша цель состоит в том, чтобы выявить, каковы в точности, поскольку это затрагивает нашу тему, учение и практическая деятельность церкви, - мы будем придерживаться преимущественно церковных документов. Толкование цитируемых нами (в тексте или в примечаниях) мест из писания является католическим, если нет специальной оговорки об обратном.

Это нисколько не повредит делу; напротив, это поможет лучше ознакомиться с позициями "ортодоксальной" доктрины.

Само собой разумеется, это толкование не должно приниматься за истинное, даже если церковь провозглашает его непогрешимым и навязывает его как таковое; в самом деле, научные выводы на этот счет показывают нам (впрочем, мы уже говорили об этом), что дело обстоит совершенно иначе.

Итак, начнем с первого факта. Согласно католической доктрине, церковь (εχχληοτα - ассамблея, объединение, собрание) есть "мистическое сообщество", духовное и невидимое, главой которого является Христос, то есть бог, а членами - все остальные; оно вышло из раны господа, когда он на кресте был поражен копьем; его цель - открыть всем людям путь к вечному спасению, добытому для нас Иисусом Христом, и к проистекающим от него благам, и в особенности отстаивать и распространять через истинных учителей и руководителей (папа и епископы) единственную истину, то есть учение Христа, чистое и целомудренное; это общество необходимо для достижения вечного спасения и поэтому "extra ecclesiam nulla salus" ("вне церкви - нет спасения") и отпущения грехов.

Короче говоря, церковь определяется этой доктриной как общество, учрежденное Иисусом Христом, чтобы в нем и исключительно через него люди достигали вечной жизни.

В общем, католическая доктрина учит, что сущность и цель церкви являются духовными и только духовными^*. Доказывать это, заявляют католики, означает доказывать очевидное. Всем известно, добавляют они, что церковь без устали побуждает людей к молитве, к глубокому внутренному созерцанию, что ее учение основывается на непостижимых таинствах (единство и троичность бога; человеческая и божественная природа Христа; реальное присутствие Христа при евхаристии; сверхъестественное действие обрядов, то есть "таинств"; ад, чистилище, рай и т. д.).

^* ( F. Сарреllо, Summa iuris publici ecclesiastici, Romae, 1923, p. 107.)

Достаточно, говорят они, войти в католический храм, чтобы убедиться в этом. У входа дети и взрослые принимают крещение; вода, изливаемая на их головы, одновременно с таинственными фразами, произносимыми священником, незаметно совершает чудо - вселяет "освящающую благодать" (иначе говоря, нечто такое, что в какой-то мере заключает в себе божественную природу) в душу человека, возвышает его до сверхъестественного, делает его наследником вечных благ.

В храме, по мере продвижения, можно увидеть деревянные будки, где люди шопотом повепяют свои грехи священнику, этому всемогущему исполнителю божественной воли, который отпускает и уничтожает эти грехи навсегда.

Еще дальше находится алтарь, где возносится покрытый узорчатыми шелками престол, где бог Иисус Христос пребывает в своей человеческой природе, которую он двадцать веков назад принял на земле во чреве Марии; он пребывает там под видом белой облатки, и в таком незначительном по размерам убежище он присутствует всем своим человеческим телом нормальных размеров; даже если раскрошить облатку на мельчайшие части, он все равно будет присутствовать в каждой из них.

Одним словом, перед нами физический феномен: все законы нарушены; часть становится больше целого, химические вещества, входящие в состав хлеба, не существуют и, однако, реагируют при химическом анализе, как если бы они существовали. Таким образом, бог присутствует одновременно на тысячах алтарей в мире, и в то же время тело его не умножается и остается одним-единственным и находится к тому же на небесах.

Священник в церковном облачении восходит на алтарь и служит мессу: всемогущими словами он заставляет бога снизойти в облатку и вино, налитое в чашу; химические составные части облатки и вина исчезают: там пребывает Христос. Таково католическое "жертвоприношение", центральный момент культа, где невидимый Иисус по-настоящему приносится в жертву, хотя и бескровно.

В общем во всем господствуют тайна и чудо. Вот каковы, подчеркивают католики, сущность и деятельность царства, основанного Христом, то есть римской церкви. Такова "ортодоксальная" доктрина.

Да кто же после этого мог бы подумать, что подобная организация, сущность и действия которой, согласно ее официальному заявлению, лежат и совершаются в сверхметафизических, сверхъестественных сферах, вне времени и пространства, в области невидимого, непостижимого, сверхчудесного, организация, которая, по ее словам, живет в моральной атмосфере "блаженства", о котором говорит Иисус в Нагорной проповеди (Матф., V, 1 -12), и строго и, насколько это возможно, непогрешимо следует его добродетелям и добродетелям, указанным им, - кто, повторяю, мог бы подумать, что подобная организация смеет претендовать и действительно претендует в своем учении и общественной деятельности на земные экономические и политические права, равные правам государства и превосходящие их?

И, однако, это так. Трудно представить смиренного, кроткого монаха, который дал обет бедности и евангельского милосердия, ведущим предвыборную пропаганду, сжигающим живьем людей, благословляющим войны и участвующим в них, мечтающим о политическом господстве над миром и организующим для этой цели клерикальные партии и союзы с совершенно нехристианскими силами, живущим в изобилии и богатстве; трудно поверить тому, что наместники Христа на земле поощряют и побуждают к подобным вещам, являются повелителями целого государства, имеют в своем распоряжении тюрьмы и трибуналы, ведут войны.

И все же история засвидетельствовала этот непостижимый парадокс. Мало того, история засвидетельствовала и то, что, действуя таким образом, церковь продолжала проповедовать евангельское учение о добродетели и оправдывала расхождения между своими словами и делами уверениями, что она поступает так, чтобы лучше служить Христу.

Для оправдания этих очевидных уклонений от евангелия церковь хитроумно выискивала в христианском учении удобные для нее, но непостижимые толкования; если ей не удавалось оправдаться, она отрицала факты или, ловко маскируясь, снимала с себя ответственность за эти факты.

Мы не хотим этим сказать, что церковь не имела и не имеет добросовестных людей и даже людей величайших добродетелей; тем не менее это нисколько не скрашивает безотрадную картину, которая является плодом деятельности церковного аппарата, но, конечно, не евангелия.

Рассмотрим теперь некоторые факты, подтверждающие сказанное. Чтобы избежать чрезмерного разбухания текста, документы, подтверждающие правильность отдельных положений, приводим в примечаниях.

Прежде всего "ортодоксальная" доктрина утверждает, что церковь есть подлинное общество^*, публичное, духовное и сверхъестественное, необходимое для вечного спасения, и что оно является таковым по воле его основателя Христа, то есть по божьей воле.

^* (Под "обществом" здесь должен пониматься союз между людьми для достижения общей цели посредством использования общих средств. )

Вместе с тем церковь абсолютно отлична от гражданского общества, она гораздо выше его, это высшая форма общества^*, и поэтому она свободна и независима от любой человеческой власти.

^* (Исходя из установленных выше предпосылок, католикам не трудно доказать это положение. Божественное и сверхъестественное происхождение церкви, а равным образом ее организация, преследуемые ею цели и средства, применяемые для их достижения, абсолютная необходимость принадлежать к ней и т. д.- все это служит доказательством сказанному.

Позволительно усомниться, так ли все это на самом деле. Ведь для этого были бы необходимы правильные предпосылки, что вовсе еще не доказано. Наоборот, из текста и из предыдущих примечаний, имеющих отношение к данному вопросу, с совершенной очевидностью вытекает обратное. )

Понятно, что, исходя из этих положений, церковь требует, кроме "указательной" власти (относящейся к обрядовой деятельности и проистекающей из "священного указа"), полной и совершенной судебной власти.

Некоторые различают несколько видов власти церкви в зависимости от того, относятся ли они к религиозной службе (обрядовая деятельность, культ, отправление мессы), к наставлению (обучение тому, что относится к вере и обычаям) или к управлению (право власти, касающееся управления церковью); к власти управления относится законодательная, судебная и принудительная власть^*.

^* (Вот несколько текстов, касающихся законодательной власти церкви: "Если кто-нибудь сказал бы, что крещеные свободны от всех предписаний святой Церкви, письменных или устных, так что не обязаны их соблюдать, если по своей воле не пожелает им подчиниться, пусть будет предан анафеме" (Трентскии собор, 3 марта 1547 года, каноны, относящиеся к таинству крещения, кан. 8). "Если же кто скажет, что римскому папе принадлежит только обязанность надзора или руководства, а не полная и высшая судебная власть во всей Церкви и не только в делах, касающихся веры и обычаев, но также в том, что касается организации и управления Церковью во всем мире... пусть будет предан анафеме" (Ватиканский собор, сессия IV, 18 июля 1870 года, 1 Догматическая конституция, касающаяся Христовой церкви). )

Что касается наказаний, то церковь утверждает, что она имеет власть применять также и светские наказания, например штрафы, тюремное заключение и - невозможно поверить - смертную казнь^*.

^* (F. Сарре11о, Summa iuris publici ecclesiastici, Romae, 1923, p. 232. )

В отношении светских наказаний представители "ортодоксальной" доктрины единодушны. Вот один из их доводов: "Церковь, поскольку она есть совершенное общество, должна иметь все средства, необходимые для достижения своей цели. Но она является благодаря своим членам человеческим обществом и нуждается поэтому в человеческих и материальных средствах, иначе говоря, в светских наказаниях для принуждения сбившихся с пути и ослушников".

Так как цель церкви, как мы видели, состоит в освящении душ и достижении вечной жизни, она, по ее собственному заявлению, готова прибегнуть для этого к помощи тюрем, штрафов и т. п.; и, к сожалению, она так именно и поступала. И церковь отнюдь не скрывает, что делала бы это и сегодня, если бы имела к тому возможность и если бы ей это было выгодно.

Тем же, кто вздумал бы усомниться в этом, дает ответ Тридентский собор; "Если кто-нибудь скажет, что для того, чтобы заставить (верующих) вести христианскую жизнь, нет других наказаний, кроме отстранения их от причастия и других таинств до тех пор, пока они не осознают своей вины и не раскаются, да будет предан анафеме"^*.

^* (Тридентский собор, сессия VII, 3 марта 1547 года. Цит. по F. Cappellо, Summa iuris publici ecclesiastici, p. 233. )

Речь здесь идет о догмате веры - это доказывают слова: "пусть будет предан анафеме". Таким образом, кто осмелится отрицать это положение - тот "еретик". Комментарии излишни.

Тот же Тридентский собор установил, что "в гражданских делах, подлежащих церковному суду, надлежит возбуждать процесс против кого бы то ни было (хотя бы и против мирянина) и в качестве наказания применять денежные штрафы, опись имущества и даже тюремное заключение"^*.

^* (Тридентский собор, сессия XXV (см. F. Сарреllо, Summa juris publici ecclesiastici, p. 233). )

Но, спрашивается, какая необходимость для церкви иметь свой гражданский трибунал? Можно еще согласиться с существованием духовного трибунала, который занимается "духовными преступлениями", налагает толь-ко духовные наказания (то есть наказания, не имеющие "земных" последствий). Но если целью является освящение душ и направление их к вечным радостям, нет никакого основания для существования гражданского трибунала и соответствующих наказаний.

Бенедикт XIV в грамоте "Ad assiduas" 4 марта 1755 года осудил доктрину Ля Борда, который отрицал за церковью право налагать светские наказания.

Пий IX в энциклике "Quanta cura" от 8 декабря 1864 года предписывал "не оспаривать у церкви права принуждения нарушителей ее законов посредством светских наказаний".

Канон 2214, § 1, гласит по этому поводу: "Прирожденное и неотъемлемое право церкви состоит в том, чтобы независимо от любой светской власти наказывать своих подданных, совершивших преступление, посредством церковных или мирских наказаний". "Постоянное и универсальное применение этой власти, - заключает авторитетный юрист-иезуит отец Феличе Каппелло, - с очевидностью доказывает не только законность, но и божественное происхождение права церкви"^*. Нам кажется, что все это доказывает как раз обратное.

^* (F. Сарре По, Summa iuris publici ecclesiastici, p. 233 - 235. )

Как далеко простирается эта власть? Отец Каппелло говорит нам и об этом: "Фактически принудительная власть церкви обычно направлена только против внешне проявляющихся преступных действий, как открытых, так и тайных; но, вообще говоря, она может быть направлена также и против чисто внутренних актов и в действительности направлена против некоторых из них. Серьезно ошибаются авторы, которые ограничивают право церкви на наказание даже в отношении наказаний "latae sententiae" (например, многочисленные отлучения) действиями, относящимися к общественному благу. В действительности право, о котором мы говорим, отвечает всеобщей и прямой цели церкви, касающейся не только общественного блага верующих, но, кроме того, и их личного блага. Равным образом, ошибаются те, кто приписывает церкви право карать только тяжелые проступки. Ничто не мешает тому, чтобы при сохранении справедливости и беспристрастия карались соответствующими наказаниями также и небольшие проступки".

Такова судебная власть, кажущаяся неслыханной, применяющая светские кары ко всему, даже к убеждениям, к плодам размышления, к мыслям, ко всему тому, что происходит в глубинах сознания.

Теперь перейдем к смертной казни, то есть к "праву меча" (ius gladii). Вопрос, который нужно разрешить, может быть сформулирован следующим образом: принадлежит ли церкви ius gladii, иначе говоря, право калечить и даже убивать кого-либо за чисто церковные "преступления" (например, так называемые богохульства, ереси)?

Какой стыд, подумает читатель, - неудобно даже ставить такой вопрос! А вот католические законники, по правде сказать, кажется, не чувствуют особого стыда и невозмутимо отмечают, что нужно рассматривать проблему в двух аспектах: принадлежит ли ius gladii церкви непосредственно, то есть должна ли она прямым путем, при помощи собственного палача, производить смертную казнь, или же косвенно, посредством передачи преступника светским властям (государству), чтобы эти последние осуществили казнь.

По этому вопросу, который никому, вероятно, не покажется евангелическим, мнения теологов различны. Некоторые считают, что эта власть является непосредственной (например, иезуиты кардинал Тарквини, кардинал Манделла, отец Либераторе), другие считают ее косвенной (например, иезуиты Суарец, кардинал Беллармино (святой), кардинал Де Луго).

Очень небольшое число теологов, преимущественно в последнее время, стыдливо отрицают ius gladii в обоих аспектах; однако иезуит Каппелло говорит, что они делают это "без малейшего основания"^*.

^* ("Поэтому совершенно несправедливо Гейнер говорит: глупо до сих пор защищать право меча" (F. Саррello, Summa iuris publici ecclesiastici, p. 249).)

Впрочем, это праздный вопрос, так как церковь прямо и непосредственно осуществляла ius gladii в папском государстве в течение сотен лет, наказывая так называемые "духовные преступления". Здесь нельзя серьезно говорить (как это, однако, делают католики) о передаче "преступника" в руки светских властей, так как папы были светскими правителями в этом государстве.

Что же касается обычая передавать "преступника" светскому палачу, умывая, так сказать, руки, то мы думаем, что вряд ли католическим теоретикам стоит даже упоминать о нем: обычай этот вызывает подозрение в тонком лицемерии, которое выставляет церковь в еще худшем свете.

Некоторые возразят: зачем говорить о таких вещах? Для чего теологи ими занимаются? Рассуждать так, отвечаем мы, не умно. Основная сторона вопроса, действительно, другая. Так как, к сожалению, церковь осуществляла прямо и косвенно ius gladii, теологи были вынуждены находить аргументы для оправдания церкви, чтобы люди не могли заподозрить, что, вопреки догмам ее учения, церковь не является тем, чем она, по ее заверениям, является: истинным, единственным божественным обществом, основанным и организованным в своих существенных чертах Христом.

Как-то один иезуит, известный канонист, говорил мне: "Мы призваны затыкать бреши". Это верно.

Вот, например, аргумент (весьма мало приличествующий священникам Иисуса) в пользу непосредственного ius gladii. "Церковь, - утверждают авторы его, - поскольку она является совершенным обществом, должна располагать всеми средствами, необходимыми для достижения своей цели (которая, повторяем, состоит в освящении душ и обеспечении им средств для достижения вечных радостей). Но среди средств, необходимых совершенному обществу, имеется ius gladii. Поэтому..."

И они доказывают правильность своей точки зрения следующим образом: "Несомненно, встречаются неисправимые люди, которые совершают тяжелые преступления и наносят посредством своего общения с другими (сообщая, например, другим "ошибочные", "еретические" идеи) очень большой вред духовному обществу. Поистине при таких обстоятельствах для защиты невинных, для того чтобы помешать распространению зла (например, "ереси"), ощущается необходимость в смертной казни, посредством которой преступники полностью отсекаются от общества; для этого недостаточно тюрьмы, потому что через ее посредство нельзя ни в достаточной мере, ни навсегда помешать их общению с другими лицами и, таким образом, распространению зла".

Уместно добавить, что многие иезуиты, с которыми я в годы моих религиозных исканий часто беседовал по этому вопросу, приписывали церкви неоспоримое право и власть карать смертью нарушителей веры даже непосредственно. Некоторые добавляли: "Если сегодня это не делается, то только потому, что в данной политической обстановке это невозможно. Но если бы это было возможно, это делалось бы".

После рассмотрения католических теорий по данному вопросу последнее не кажется невероятным. Однако, слушая этих людей, я думал: "Возможно ли, чтобы все это находилось в соответствии с евангелием? Обладает ли истиной церковь и может ли правда находиться на стороне церкви, которая защищала и защищает подобные взгляды? Может ли быть таким общество, основанное, как говорят, Христом для дела любви и спасения душ?"

Пойдем дальше. Спрашивается, принадлежит ли церкви vis publica, то есть право иметь вооруженные силы.

Здесь опять-таки проводится то же различие. Что касается непосредственного обладания вооруженными силами, то некоторые отвечают на вопрос утвердительно, другие отрицательно. "То и другое решение, - говорит Каппелло, - возможно"^*.

^* (Однако, сам Каппелло, поводимому, не разделяет этих идей. Но он, хотя и в смягченном виде, допускает ius gladii (причем неясно, в косвенной или в непосредственной форме); в самом деле, он говорит: "Практически, осуществление права меча, вообще говоря, не принадлежит церкви ввиду отсутствия соответствия". Нo это только "вообще говоря". Поэтому, в порядке исключения, Каппелло допускает, что церковь может осуществлять ius gladii. Отметим, что в области церковного права Каппелло пользуется большим авторитетом у католиков.)

Однако все теологи допускают косвенное право использования вооруженных сил, состоящее в том, что церковь может требовать их у государства, причем требовать (отметим это) "авторитетно" (иначе говоря, церковь имеет право требовать, а государство должно предоставлять вооруженные силы без возражений).

"Противоположные доводы, извлеченные из свидетельств св. Отцов, из рассмотрения природы Церкви, из утверждений о бесполезности вооруженных сил для дела церкви и т. д., никоим образом не являются доказательными"^*.

^* (F. Сарреllо, Summa iuris publici ecclesiastici, p. 247. )

Комментарии излишни.

Рассмотрим теперь отношения между церковью и государством в толковании католической доктрины.

Так как церковь, как это уже отмечалось, считает себя не только независимой от государства, но и стоящей во всех отношениях выше государства, то ей, согласно "ортодоксальной" доктрине, принадлежит право диктовать свою волю.

Однако форма осуществления этой прерогативы является для церковников предметом споров. Некоторые способы решения вопроса допускаются, другие подвергаются осуждению; только один из них считается в настоящее время бесспорным.

До XVI века или даже немногим позже теологи проповедовали теорию, согласно которой церкви принадлежит непосредственная власть над государством, так как бог, по их словам, дал ей всю полноту общественной власти, духовной и светской. Таким образом, светские правители управляют народами благодаря власти, полученной от папы и только от папы; поэтому любое действие государства подпадает под папскую юрисдикцию^*.

^* (Теория непосредственной власти (гиерократия) имела некоторых весьма влиятельных сторонников; укажем на Фому, епископа Кентерберийского (ум: в 1170 году), Августина Трионфо (ум. в 1328 году) и его книгу "Summa de potestate ecclesiastica"; Альваро Пеладжо (ум. в 1346 году) и его книгу "Summa de planctu Ecclesiae", Николая, архиепископа Палермского (ум. в 1445 или 1446 году), Наварро (ум. в 1586 году) и др. )

Эта теория в настоящее время признана церковью ложной^*.

^* (F. Cappello, Summa iuris publici ecclesiastici, p. 263, 269 - 273.)

Другие католические теоретики ошибочно с точки зрения "ортодоксальной" доктрины утверждали^*, что церковь имеет над государством не юридическую, а директивную власть, то есть обязана предупреждать, увещевать, провозглашать моральные законы.

^* (Например, Bossuet, Defensio declarationis cleri gallicani, p. I i II, с 5; Dupin, Traite de la puissance ecclesiastique et temporelle, Paris, 1707, и др. )

Третьи защищали теорию координации; однако она неясно выражена авторами. Во многом она совпадает с идеей отделения церкви от государства. Обе эти теории церковь считает ошибочными. Особенно резкому осуждению подвергается последняя из них, как безбожная, пагубная, в высшей степени ложная и абсурдная^*.

^* (27 марта 1861 года в парламенте Сардинского королевства Камил Кавур дал свою формулировку теории отделения церкви от государства: "свободная церковь в свободном государстве". Эта теория подверглась осуждению в некоторых папских документах, в частности в многочисленных энцикликах. )

В настоящее время католики считают правильной доктрину косвенной власти: церковь имеет подлинную юридическую власть над государствами тогда, когда действия светских правительств, хотя бы и в отношении земных дел, затрагивают духовные или этические вопросы. Решение относительно законности вмешательства церкви в дела государства принадлежит не государству, а исключительно церкви. В подобных случаях правительство должно подчиняться и повиноваться решениям церковных властей, то есть папе, Ватикану.

Рассмотрим примеры, иллюстрирующие это положение. Когда разразилась война между Эдуардом I, королем Англии, и французским королем Филиппом Красивым, и тот и другой для покрытия военных расходов воспользовались богатствами церкви. Папа Бонифаций VIII выступил против этого. Последовали взаимные жалобы и бесконечные грубые оскорбления.

Таким образом, денежный вопрос был источником, первопричиной знаменитых булл Rem non novam (3 сентября 1302 г.) и Unam sanctam, (18 ноября того же года), в которых папа излагает некоторые положения доктрины косвенной власти церкви над государством, а по мнению многих католических исследователей (Хергенрётер, Пальмьери, Билло и др.), также и непосредственной власти.

"Два меча, - заявляет Бонифаций, - находятся во власти церкви - меч духовный и меч материальный. Но второй отстаивает интересы церкви, а первым владеет она сама. Первый вложен в руки священнику, второй - в руки королей и солдат, но и он применяется с соизволения священника. Необходимо, чтобы один меч находился выше другого и чтобы светская власть подчинялась духовной".

Этот документ, помимо его отношения к вопросу о косвенной власти святого престола над народами, приводится католиками для обоснования права папы распоряжаться вооруженными силами государств, когда это необходимо.

"Практика святого престола, - замечает Феличе Каппелло, - со всей очевидностью подтверждает это. Действительно, многочисленные исторические факты показывают, что римские папы осуществляли власть над королями и императорами, отлучая их от церкви или даже низлагая их и освобождая их подданных от присяги в верности. Например, Григорий VII отлучил Болеслава, короля польского, отлучил и низложил императора Генриха IV; Александр III отлучил от церкви Фридриха I; Григорий IX и затем Иннокентий IV на I Лионском соборе отлучили Фридриха II; Клемент VIII отлучил английского короля Генриха VIII, а Павел III объявил его низложенным; Пий V поступил так же в отношении английской королевы Елизаветы, одновременно освободив ее подданных от присяги в верности. Эту власть римские папы использовали не только в отношении императоров "Священной римской империи", которые были связаны специальными обязательствами повиновения и послушания святому престолу, или в отношении государей, которые объявляли себя вассалами святого престола, но также и в отношении других"^*.

^* ( F. Сарреllо, Summa iuris publici ecclesiastici, p. 292. )

III Латеранский собор (1179) освободил от присяги в верности подданных тех государей, которые покровительствовали еретикам. IV Латеранский собор (1215) установил это же наказание для правителей, которые не изгоняют еретиков со своих земель. I Лионский собор (1245) отлучил от церкви тех, кто продолжал повиноваться низложенному в то время императору Фридриху ΙΙ.

Констанцский собор установил в качестве наказания двухмесячное заключение для всех, кто попытался бы нарушить его работу, даже если бы это были короли или сам император.

Мы могли бы продолжить наш список. Нередко римские папы объявляли недействительными, не имеющими законной силы гражданские законы, предписания и распоряжения правительств^*.

^* (Там же, стр. 293. )

Картина весьма внушительная. Церковь, Ватикан постоянно вмешиваются в политические и экономические вопросы, в вопросы управления народами, создают клерикальные партии; духовные лица (даже монахини) прямо и непосредственно вмешиваются в избирательную борьбу, в государственные дела.

Непонятно, как все это может быть согласовано с евангелием, с подражанием добродетелям Христа, который сказал, что его царство не от мира сего (от Иоанна, XVIII, 36). Даже без детального изучения и анализа священных текстов, без углубления в исторические и филологические вопросы очевидна парадоксальность этого положения. Она настолько велика, что ее невозможно оправдать или скрыть. Усилия теологов и духовенства, привыкших ко всякого рода ухищрениям, ничему не могут помочь. Наоборот, всякие оправдания и ухищрения ввиду абсолютной ясности, окружающей личность Иисуса, его учение, только увеличивают этот контраст и усиливают неблагоприятный эффект.

В свете этих неоспоримых выводов, основывающихся на фактах, представляется, что первоначальный вопрос, от которого мы отправлялись, тождественна ли церковь с царством, основанным Христом (предположив на время, но, разумеется, отнюдь не соглашаясь с тем, будто Иисус в действительности хотел основать таковое), должен быть решен отрицательно.

Но не будем забегать вперед. В самом деле, остается рассмотреть еще один вопрос, вопрос о деятельности церкви на протяжении веков. Правда, когда мы говорили о действиях пап и соборов против королей, императоров и государств, мы уже с самого начала осветили некоторые существенные моменты данного вопроса. Следует, однако, рассмотреть его по порядку.

"В результате компромиссов и далеко рассчитанной политики в отношении Западной и Восточной Римской империи и в отношении государств, возникших на их месте, церковь приобрела огромные богатства и в конечном счете "светскую власть"^*.

^* (A. Tondi, Vaticano e neofascismo, Roma, 1952, p. 10. )

"Церковное государство, или светские владения папы, возникло, как и другие государства, на основе естественного развития исторических событий, но с одним весьма существенным отличием. Церковное государство выросло из "наследия св. Петра" - весьма обширного частного владения, которое в результате щедрых даров и мирных приобретений расширялось до 600 года под властью римского епископа и которое, распространяясь по Италии, Сицилии, Корсике, Сардинии, Галлии, Истрии, а также на Востоке, превратило папу в самого крупного и богатого собственника в мире. Ради этих владений папа проявлял живейший интерес к политическим событиям на итальянском полуострове, чувствуя себя обязанным делать все возможное для защиты собственности церкви...

Нельзя, кроме того, обойти молчанием тот факт, что римское законодательство дало епископам и, в первую очередь, папе немалые чисто политические права"^*.

^* (I. Marx, Storia ecclesiastica, Firenze, 1938, vol. I, p. 218. Необходимо отметить, что И. Маркс - католический священник, что его книга была разрешена к напечатанию церковными властями и что ею пользуются во многих немецких семинариях. )

"Владения римской церкви - "наследие св. Петра" - состояли из пахотных и луговых земель с деревнями, лесами и рудниками; некоторые города тоже оказались на положении собственности римской церкви. Самыми мелкими частями владений церкви были участки земли (fundi), обрабатывавшиеся номинально свободными, но прикрепленными к земле крестьянами (coloni, rustici). Определенное количество таких участков, от 5 до 34, составляло массу, которая обычно отдавалась в наследственную аренду (onductore massarurn); массы образовывали патримониум, который в. Италии обычно охватывал все владения одной из античных провинций. Так, существовали патримониумы Сиракузский, Панормитанский, Калабрийский, Апулийский, Самнитский, Неаполитанский, Кампанский, Этрусский, Иллирийский, Галльский и т. д. - всего 23 патримониума. Из следующих данных можно составить общее представление о владениях римской церкви: при Григории I она имела в Сицилии более 200 деревень (массы); когда Лев Исавр присвоил церковные владения в Сицилии и Калабрии, было подсчитано, что годовой доход с них составляет около 400 000 лир (огромная по тому времени сумма) ...Управление патримониумами осуществлялось администраторами, которыми были почти исключительно духовные лица римской церкви... "Подданными римской церкви" (Familia Ecclesiae Romanae) были рабы, колоны и свободные арендаторы"^*.

^* (I. Marx, Storia ecclesiastica, vol. I, p. 220 - 221. )

По мере того как этот процесс обогащения расширялся и совершенствовался, церковная иерархия все шире использовала религию как политический инструмент, чтобы завоевать благосклонность правительства и помочь господствующим группам держать в повиновении с помощью религиозных доводов неимущие классы (как это имеет место и в настоящее время в Италии и в других местах, где массы побуждаются голосовать за клерикальные партии под страхом ада и отлучения), всеми силами стараясь подавить попытки перевести церковь на путь евангельской бедности и простоты.

Да и сама церковь, обладательница огромных богатств, была крайне заинтересована в том, чтобы удерживать в подчинении низшие и порабощенные классы, которые трудились в ее бесчисленных владениях, где царили феодальные порядки; для достижения этого церков-ники использовали, помимо светской власти, невежество масс, религиозные суеверия. Монашество, которое вначале протестовало против этих не слишком похвальных нравов и которое посредством верного следования "евангельским заветам" стремилось вернуть церковь к первоначальной простоте и бедности, стало через короткое время богатым, перестало являться серьезным препятствием для церкви и в конце концов стало орудием в ее руках.

Для удержания своих владений церковь, как свидетельствует история, прибегала к оружию, а если собственных сил нехватало, - к иностранному вмешательству^*.

^* (Типичным является случай, послуживший поводом для знаменитого "дара Пипина". Лангобарды, которые были правоверными католиками, стремились объединить Италию, устранив всякую другую политическую власть с полуострова. Григорий III (ум. в 741 году) обратился к Карлу Мартеллу, "государю франков", за вооруженной поддержкой. Карл отказал ему, так как был другом лангобардов. Папа Григорий и его преемник Захарий пытались помочь делу дипломатическими переговорами и политическими компромиссами. Но так как король Астольф вознамерился завоевать всю Италию и в 751 году захватил уже Пентаполи и Равеннский экзархат, папа Стефан II отправился во Францию просить помощи у Пипина. "В Сен-Дени между папой и королем был заключен договор, который заложил основы политических отношений между папой и императором на протяжении всего средневековья. Были принесены взаимные клятвы в любви и покровительстве. Стефан II снова благословил короля, королеву и их детей, навсегда запретив франкским сеньорам под страхом отлучения от церкви выбирать короля, который не принадлежал бы к роду Каролингов. Со своей стороны, Пипин и его сыновья, получившие титул римских патрициев, обязывались поддерживать папу и римскую церковь всеми находящимися в их распоряжении силами.

Для выполнения своего обещания Пипин должен был отправиться в поход со своим войском - первый раз в 754 году, а когда Астольф не выполнил данной им клятвы вернуть земли, о которых шла речь, Пипин выступил вторично в 755 году. Дарственным актом были "отданы апостолу (Петру) и его представителю, папе, а также всем его преемникам в вечную собственность и владение эти города", то есть Равеннский экзархат и Пентаполи". (I. Marx, Storia ecclesia-stica, vol. I, p. 222.) )

Все те, кто пытался препятствовать церкви, кто хотел бороться, были принуждены к молчанию или устранены. Таковы Арнальдо из Брешии (ум. в 1155 году), Джоаки-но да Фиоре (1130 - 1201), Джованни да Парма (1208 - 1289), Герардо да Фиденца (1200 - 1276), альбигойцы (XIII век), "бедные братья лолларды" (XIV век), Джон Виклиф (1320 - 1384), гусситы (XV век), протестанты и т. д.

Об Арнальдо из Брешии Руджеро Бонги пишет: "Джованни Салисбуриензе, относившийся не к рядовым, а к выдающимся людям своего времени, ум острый и практический, высказал об Арнальдо правильную мысль, может быть самую правильную, которая когда-либо была высказана о нем: он говорил вещи, которые в высшей степени соответствовали закону христиан, но которые в то же время совершенно расходились с жизнью"^*.

^* (R. Bonghi, Arnaldo da Brescia, Milano, 1949, p. 70. )

Это представляется справедливым: Арнальдо и другие были люди, следовавшие Евангелию; они говорили на языке Евангелия (следовательно, не на языке теологов), за исключением некоторых, которые впадали в известные преувеличения, оправданные, впрочем, неприглядным моральным состоянием церкви и ее принципов, и утверждали, что для сильных болезней нужны сильные лекарства. Но официальная церковь не хотела их слушать.

Впрочем, подобные вещи происходят и сегодня: в Ватикане признают (и кто мог бы это отрицать?), что влияние церкви, ее авторитет постоянно уменьшаются; духовная деятельность, "религиозная" жизнь пользуются все меньшим успехом даже среди отсталых женщин.

Сегодня в Италии в относительных цифрах в шесть раз меньше духовных лиц, чем было в 1853 году.

Ватикан понимает опасность и ищет средство против нее. Однако не видно, чтобы он нашел что-либо эффективное. Поиски духовных экспертов, недели заседаний и все другие меры - это просто потеря времени. Все благоразумно обходят существо вопроса, боясь неприятностей со стороны святого престола.

Очевидно, недостаточно одеть монахинь в современные костюмы, снабдить священников велосипедами и подсказать им линию поведения, которая помогла бы их сближению с мирянами. Это внешние средства, которые ничего не дают, так как болезнь - внутренняя. Настоящее средство, говорят многие, состоит в том, чтобы духовенство совсем не занималось политикой, отказалось от своих богатств, в общем вело себя так, как предписывает Евангелие.

Эти факты не должны нас удивлять. Мы их встречаем не только у католиков. Действительную причину явления нужно искать в особенностях церковной экономики; это доказывается хотя бы тем, что то же самое происходило и в "еретических" церквях. В аналогичных условиях эти церкви также не пользовались популярностью среди народных масс и проводили в отношении угнетенных точно такую же политику.

Достаточно вспомнить о жесточайших репрессиях протестантов против крестьян в Германии во времена Лютера. Последний в конце концов передал дело "реформации" в руки немецких государей. В наши дни протестантская церковь, обладающая большими богатствами, всецело связанная с капитализмом, не имеет среди народных масс прежнего влияния.

Мы рассмотрели в основном политику церкви до кануна нового времени. Перейдем теперь к современной эпохе.

Позиция церкви не изменяется. Церковь попрежнему на стороне реакционных сил. Церковь борется с французскими революционерами, состоит в дружбе с контрреволюционными правительствами, с милитаристской Пруссией, с клерикалом и реакционером князем Меттернихом, с "православным" русским царем; она укрепляет "Священный союз" (в котором не было абсолютно ничего священного, но который проводил реакционнейшую политику), она всеми силами противится "объединению Италии и обращается с призывами к австрийцам и французам сражаться против итальянцев.

Как только возникает рабочее движение и появляются социалистические учения, церковь яростно выступает против них. Пий IX в некоторых документах, например в Syllabus и в энциклике Quanta cura (оба опубликованы 18 декабря 1864 г.), уделяет им большое внимание.

В Syllabus в параграфе 4, озаглавленном "Социализм, коммунизм, тайные общества, библейские общества, клерикально-либеральные общества", Пий IX заявляет: "Такого рода зараза часто и в самых строгих выражениях порицается в энциклике Qui pluribus от 9 ноября 1846 года (1); в обращении Quibus quantisque от 20 апреля 1849 года (4); в энциклике Nostis et Nobiscum от 8 декабря 1849 года (5); в обращении Singulari quadam от 9 декабря 1854 года (13); в энциклике Quanto conficiamur moerore от 10 августа 1863 года (28)"^*.

^* ("Acta Sanctae Sedis", 3, 1867, p. 161; "Pii IX Pontif. Maximi Acta", III, p. 689. )

В энциклике Quanta cura, цитировавшейся нами выше, коммунизм и социализм определяются как "пагубнейшее заблуждение".

Лев XIII, опять-таки по поводу социализма, говорит: "Из этой ереси (протестантской реформации. - А. Т.) возникли в прошлом веке и ложная философия, и так называемое новое право, и народный суверенитет, и эта чрезмерная распущенность, которую очень многие принимают за свободу. От этого пришли к следующей ступени, к заразе, именуемой Коммунизмом, Социализмом, Нигилизмом, которые представляют собой страшное зло и, по существу, смерть цивилизованного общества" (энциклика Diuturnum от 29 июня 1881 года).

И еще: "Итак, в первую очередь необходимо согласиться со следующим положением: человечество должно безропотно нести свое бремя; устранить из мира социальное неравенство невозможно. Правда, это пытаются сделать социалисты, но всякая попытка, направленная против природы, бесполезна" (энциклика Rerum novarum от 15 мая 1891 года).

Итак, по мнению папы, условия, при которых существуют эксплуатируемые и эксплуататоры - а в этом суть проблемы, - не могут измениться, так как они соответствуют природе или, иными словами, божьей воле, так как бог - создатель законов природы. Невозможно, казалось бы, договориться до подобных вещей, и, однако, это было написано черным по белому^*.

^* (См. также: Лев XIII, энциклика Quod apostolici muneris от 28 декабря 1878 года, энциклика Libertas от 20 июня 1888 года, энциклика Graves de communi от 18 января 1901 года. Относительно выступлений церкви против социалистических учений мы еще скажем.)

Когда пала светская власть церкви, ее реальное, земельное, экономическое могущество в Италии и во всем мире не исчезло; необходимо было, как и раньше, охранять его, обеспечивать и умножать. Но тут возникло серьезнейшее практическое препятствие: под влиянием идей и событий, вызванных французской буржуазной революцией, деспотические абсолютистские режимы, которыми церковь пользовалась для поддержания и укрепления своих интересов, или исчезли, уступив место республикам, или отказались от своих прежних методов правления. Правительства приходили теперь к власти только в результате выборов (хотя в них и участвовали почти повсюду лишь имущие классы) и деятельности политических партий.

Но политическая партия не может существовать, если она не имеет программы, выражающей социально-экономические требования известных слоев и дающей направление ее теоретической и практической деятельности.

Церковь не имела в то время ни партий, ни социально-экономической доктрины, которая могла бы положить начало их существованию и деятельности. Правда, церковные "ортодоксы" занимались юридическими и социальными вопросами, но фрагментарно, в абстрактной форме; теория и практика системы такого рода отсутствовала. Причину такого положения легко понять: церковь до того времени не нуждалась в подобной системе. Отныне такая потребность возникла. Следовательно, какую-то систему надо было соорудить, и побыстрее. Вот почему к середине прошлого века зарождается католическая социология.

Что это не голословное утверждение, видно из фактов. Социальные энциклики, папские документы такого рода встречаются действительно лишь начиная с Пия IX; строго говоря, даже только со Льва XIII.

Эта церковная социология, по всей видимости, не имеет другой цели, кроме оправдания существования и деятельности политических течений и партий, созданных и руководимых церковью в различных странах.

Исследование папских документов (от Льва XIII и далее) показывает, что мы основываемся на фактах, а не на произвольных заключениях. Речь идет о системе, которая с научной точки зрения не представляет чего-то органического, четко определенного и, в особенности, способного дать ответ на животрепещущие проблемы современной жизни. Однако у нее есть цель и даже весьма определенная цель, которая становится совершенно очевидной из анализа документов.

Папские энциклики основываются на весьма общих абстрактных соображениях (власть исходит от бога, а не от народа; церковь и государство должны сотрудничать,

хотя первая и выше второго; свобода должна сочетаться с умеренностью; повиновение установленным властям необходимо; зло и невзгоды являются результатом отрыва людей от бога и церкви и т. д.).

Когда же папы приближаются к конкретным проблемам, они обходят их стороной. Они не предлагают никакого серьезного средства, которое устранило бы причину социальной несправедливости, то есть эксплуатацию человека человеком, эксплуатацию, являющуюся результатом частной собственности на средства производства. Они игнорируют тот факт, что подавляющая часть богатств, произведенных работниками умственного и физического труда, попадает в руки собственника средств производства.

Напротив, основная забота католической социологии состоит в том, чтобы не замечать этой проблемы, замалчивать ее, предлагать для ее решения различные паллиативы. Это объясняется, повидимому, страхом, что любое значительное изменение в существующем положении вещей будет означать потерю экономических и политических привилегий и преимуществ церкви и нанесет ущерб ее интересам.

Разумеется, папские документы не говорят об этом открыто, но это видно из каждой их строчки, если только не поддаваться влиянию фраз, возвышенных, величественных и самодовольных, не допускающих и мысли о возможности противоречия или ошибки, фраз, то вкрадчивых и внешне мягких, то полных угроз - всего того, что составляет стиль энциклик.

Верно, что в энцикликах папы часто обращаются к богатым с порицанием и осуждением. Но нужно смотреть на существо дела.

"В данном вопросе, - говорит Лев XIII (энциклика Rerum novarum), - величайшей ошибкой является взгляд, согласно которому один общественный класс является естественным врагом другого, как будто бы богатые и пролетарии самой природой были созданы для того, чтобы вести между собой беспощадную борьбу. Это в высшей степени противоречит разуму и истине; наоборот, безусловно истинно, что подобно тому как в человеческом теле различные члены сочетаются между собой и образуют гармоническое симметричное целое, так и природа хочет, чтобы в человеческом обществе эти два класса находились в гармонии и чтобы результатом этого было равновесие. Для каждого из них другой абсолютно необходим; не может существовать ни капитал без труда, ни труд без капитала".

Да будет нам позволено сделать по этому поводу несколько замечаний. Непонятно, почему утверждение, что эксплуатируемые не живут в согласии с эксплуататорами, должно рассматриваться как "ошибка". Непонятно, почему это утверждение должно считаться обвинением по отношению к природе, к ее законам и богу, который является их создателем. Не бог, не природа, а человеческий эгоизм, как нам представляется, - причина этих ненормальных условий жизни.

Непонятно также, почему эксплуатируемые и эксплуататоры должны сосуществовать (по законам природы!), чтобы осуществилось "это гармоническое, симметричное целое".

Непонятно, кроме того, в силу каких законов природы капитал абсолютно необходим для труда. В самом деле, какова необходимость, абсолютная или относительная, для итальянского трудящегося зависеть от иностранного капиталиста, который, будучи владельцем акций, издалека и ничего не делая, прикарманивает большую часть богатств, производимых трудом первого? Это решительно непонятно и действительно противоестественно.

Папы стремятся устранить классовую борьбу, так как боятся, что она явится причиной социальной революции, в результате которой будет нанесен тяжелый ущерб интересам церкви.

Что касается классовой борьбы, всякий согласится, что все честные люди (и в первую очередь марксисты, которые, разумеется, не изобрели классовую борьбу, но научно доказали ее существование) стремятся ее уничтожить. С точки же зрения церкви - и с этим уже не все согласны - это уничтожение должно произойти исключительно ради того, чтобы церковные интересы остались нетронутыми.

Кроме того - и в этом состоит основное различие, - церковь хочет такого уничтожения классовой борьбы, при котором остались бы и эксплуатируемые и эксплуататоры. Они лишь должны достигнуть соглашения - при помощи церкви, разумеется. В этом все дело.

Для этого надо, во-первых, обращаться с порицаниями к богатым - и энциклики изобилуют грозными призывами. Но богатые - и церковь это знает - туги на ухо. Эти обращения предназначены скорее для бедных, которых убеждают, что церковь покровительствует им. Кроме того, обездоленных уверяют, что выхода не существует, что бы ни произошло; поэтому они должны довольствоваться своей участью и перенести надежды на счастье в потусторонний мир: "...надлежит поощрять ремесленные и рабочие общества, которые под покровительством религии приучают всех своих членов довольствоваться своей судьбой, с достоинством выносить тяжелый труд и всегда вести спокойную и тихую жизнь" (Лев XIII, энциклика Quod apostolic! muneris от 28 декабря 1878 года).

"Установив, таким образом, в первую очередь тот принцип, что человечество должно безропотно нести свое бремя, устранить из мира социальное неравенство невозможно" (Лев XIII, энциклика Rerum novarum). "...Горе никогда не исчезнет с лица земли, ибо суровы и трудно переносимы последствия греха, которые, хотят этого люди или нет, сопровождают человека до могилы. Поэтому страдать и терпеть - удел человека" (Лев XIII, энциклика Rerum novarum).

В энциклике от 1 ноября 1939 года, обращенной к епископам Соединенных Штатов Америки по поводу 150-летия учреждения церковной иерархии в США, Пий XII подчеркивает: "Свидетельства всех времен показывают, что всегда существовали богатые и бедные и что это навсегда предусмотрено неизменными условиями человеческого существования. Достойны почестей бедные, живущие в страхе божием, так как для них царствие небесное и на них в изобилии нисходит духовная благодать. Богатые же, если они честны и порядочны, исполняют обязанность распределителей и управителей земных благ, даруемых богом; в качестве слуг божественного провидения они помогают неимущим, через посредство которых они часто обретают духовные блага и чья рука, как они могут надеяться, приведет их к вечному престолу... Бог, который в своем высоком милосердии заботится обо всех, установил, чтобы для упражнения в добродетели и испытания достоинств существовали в мире богатые и бедные".

Поистине нам кажется, что богатые, согласно тому, что говорит о них Иисус в евангелии, не являются "посланцами божественного провидения". Более того, нам кажется, что не делает чести мудрости бога то, что он решил воспользоваться услугами богачей для распределения земных благ: только ребенок мог бы додуматься до средства такого рода, абсолютно бесполезного для достижения поставленной цели.

Мы также не убеждены в том, что богатые придают большое значение тем духовным благам, о которых говорится в энциклике, и что бедные очень заинтересованы в передаче богатым этих духовных благ.

Кроме того, мы не думаем, чтобы было достойно "высокого милосердия бога" устроить так, чтобы в мире были бедные, то есть люди, умирающие с голоду. Упражнение в добродетели и испытание достоинств, о которых говорится в папском документе, могли бы, согласно мудрости и благости божией, производиться иначе.

Мы убеждены, что существование обездоленных - это злосчастное следствие человеческого эгоизма. Мы охотно выносим эту нашу точку зрения на суд всех честных и здравомыслящих людей. Католическая церковь судит по-другому. И богатые - еще бы! - весьма довольны; действительно, таким образом все оказывается улаженным.

Однако если обездоленные и поверят, что не существует средств против социального зла, трудно надеяться, чтобы они покорились своей судьбе: напротив, они могут поддаться отчаянию и поднять то самое восстание, которое церковь стремится предотвратить любой ценой. Поэтому бедным говорят, что некое средство все же имеется, но, разумеется, не то, на которое указывают учения коммунистов и социалистов; энциклики совершенно недвусмысленно осуждают их, а некоторые, как, например, Divini Redemptoris (Пий XI, 19 марта 1939 года), целиком посвящены этому вопросу. В них нет и намека на осуждение частной собственности; говоря о последней и не делая существенного различия - а это исключительно важно - между "средствами производства" и "средствами потребления", Лев XIII призывает скорее к "милосердию", чем к справедливости. Богатые могут продолжать обладать всем, чем обладают; они должны, однако, подавать милостыню (Лев XIII, энциклика Rerum novarum, § 12). Богатые, которые неправильно используют свою собственность, не могут подвергаться никакому наказанию по закону, ибо это "зависит от личных добродетелей и нельзя юридически принудить человека придерживаться их" (Пий XI, энциклика Quadragesimo anno от 15 мая 1931 года).

Правда, в последние годы в энцикликах можно заметить некоторые уступки в пользу контроля над "средствами производства", их социализации, но крайне робкие и осторожные (см., например, энциклику Пия XI Quadragesimo anno, § 21, 22, 27, 29; речь Пия XII "Мир на земле и сотрудничество классов", обращенную к рабочим, собравшимся в Ватикане, во внутреннем дворе бельведера, 13 июня 1943 года, § 9; речь Пия XII "Христианский синдикализм", обращенную к представителям Католического действия 11 марта 1945 года, и т. д.).

Однако, прежде чем отнять у капиталистов "производительные богатства", необходимо подумать. В самом деле, в энцикликах не говорится, что частная собственность вредит общественному благосостоянию; считается, что нет ничего недопустимого или незаконного, если капиталист живет в праздности, присваивая ;труд рабочих; действительно, "по этому поводу случается наблюдать, что неуместно и весьма ошибочно применяют слова апостола: "кто не хочет трудиться, тот и не ешь" (Павел, Второе послание к фессалоникийцам, III, 10). В самом деле речение апостола направлено против тех, кто воздерживается от работы, когда могли бы и должны были работать, и увещевает бодро использовать время и телесные и духовные силы, не обременять других, если мы сами о себе можем позаботиться; но это речение вовсе не учит, что труд является единственным основанием для получения пищи и доходов" (Пий XI, энциклика Quadragesimo anno). Впрочем, "конечно, ошибаются те, кто без колебаний признает справедливость принципа, что труд стоит столько-то и должен оплачиваться соответственно тому, сколько стоят произведенные им продукты, и что поэтому лицо, ссужающее свой труд, имеет право требовать столько, сколько получено в результате этого труда; абсурдность этого принципа очевидна уже из сказанного нами по поводу собственности" (Пий XI, энциклика Quadragesimo anno).

И вот наконец мы приходим к перечислению средств против общественных зол. Капиталистам дается несколько добрых советов: быть справедливыми; стремиться к тому, чтобы заработная плата, если возможно, была достаточной для поддержания семьи трудящегося; не принуждать к работе матерей семейств и детей; не злоупотреблять слабостью детей и женщин (Пий XI, энциклика Quadragesimo anno, § 32).

Таких увещеваний бесчисленное множество в энци-кликах, их бесполезно перечислять. Все великолепно знают, что их воздействие на богатых, которым, согласно энцикликам, доверено практическое применение средств этого рода, равно или почти равно нулю.

Другими средствами являются общества взаимопомощи, частное страхование (для помощи инвалидам, пострадавшим от несчастных случаев, и т. д.), попечительства для детей, юношей и взрослых, ремесленные и профессиональные корпорации (Лев XIII, энциклика Rerum novarum), католические рабочие ассоциации (там же, § 34), народные секретариаты (католические, разумеется; Лев XIII, энциклика Graves de communi от 18 января 1901 года; о корпорациях см., например, Пий XI, энциклика Quadragesimo anno, § 36; энциклика Divini Redemptoris, § 32, 54, и т. д.).

Понятно, что общества, попечительства, профсоюзные объединения, корпорации и пр., ,о которых говорится в энцикликах, организуются католиками и являются католическими; только такие организации и рекомендуются.

И вот - да будет нам позволено это сказать - цель этих организаций, как нам представляется, не в том, чтобы действенно помогать рабочему, работнику умственного или физического труда: сама бесплодность рекомендуемых средств, плачевные результаты их применения и тот факт, что сами папы рассматривают их не более как второстепенные средства, паллиативы в решении наболевшей проблемы, ясно говорят об этом. Впрочем, сами папы объявили, как мы видели, что болезнь неизлечима, что богатые и бедные должны вечно существовать по закону природы и что поэтому единственно верное решение состоит в том, чтобы покориться. Сами папы не верят в предлагаемые ими средства.

Мы заканчиваем пока наше рассмотрение этого вопроса. В настоящий момент нам достаточно этого изложения социальных теорий католицизма.

Выше, когда мы говорили о клерикальных политических партиях и о том, что церковь выработала экономические требования, программы этих партий, когда мы говорили обо всем этом, мы отмечали, что только к середине прошлого века зародилась "католическая социология". Из изложенного ясны идеологические, программные требования политических партий, находящихся на службе церкви (в Италии, например, партии, которая обычно называет себя христианско-демократической).

Особо отметим, что, по мысли пап, положения этой социологии не подлежат обсуждению и являются обязательными. Действительно, Пий XI объявил: "Нам принадлежит право и обязанность судить с высшей авторитетностью о социальных и экономических вопросах" (энциклика Quadragesimo anno, § 17).

Теперь закончив этот обзор идей и текстов, рассмотрим современную деятельность церкви, ее политику. О ее политической деятельности в прошлом мы уже говорили.

Так как невозможно дать исторический очерк политической деятельности церкви в каждой стране даже в течение последних десятилетий, ограничимся лишь некоторыми странами.

Начнем с Италии. Утратив "светскую ; власть", церковь сразу же принялась за разработку методов возвращения того, что было у нее отнято. Однако эти методы не предусматривали создания собственной политической партии, считалось, что существуют более эффективные средства, требующие меньших затрат и подготовленные самими условиями, создавшимися в стране после 20 сентября 1870 года^*.

^* (20 сентября 1870 года гарибальдийцы заняли Рим и присоединили его к Италии, ликвидировав светскую власть папы.- Прим. ред.)

Ватикан считал, что оккупация Рима должна продлиться недолго и что "пьемонтцы" под давлением иностранных держав будут вынуждены оставить город и территорию папской области с границами, установленными после Кастельфидардо. Но этого не случилось. Поэтому пытались помешать "савойцам" править Италией, запретив католикам доступ к избирательным урнам.

Эта политика, начатая еще. Пием IX, была санкционирована Львом XIII в 1886 году в энциклике Non expedit. Но очень скоро и эта надежда исчезла; и тогда, создав так называемую народную партию, Ватикан разрешил католикам доступ к урнам и в законодательные палаты^*.

^* ("... начиная с 1900 года по указанию Пия X католики стали принимать все более активное участие в парламентской жизни. Действие энциклики Non expedit временно было приостановлено во время выборов 1904 и 1909 годов, для того чтобы протащить в пар-ламент кандидатов либерально-консервативной и демократической партий; она была фактически отменена во время выборов 1913 года, когда Джолитти ввел почти всеобщее голосование. Тогда так назы-ваемый пакт Джентилони... привел впервые к появлению в палате группы депутатов-католиков (не просто депутатов католического вероисповедания) в количестве девятнадцати человек" (S. Jacini, Storia del Partito Popolare Italiano, 1951, p. 8 - 9). )

Клерикальные партии, хотя они и состоят из людей, которые в силу "веры" или других мотивов послушно служат церкви, в руках Ватикана играют роль инструментов, используемых, пока они полезны, и отбрасываемых прочь, как только появляется лучшее политическое орудие, пусть даже не христианское. Это не голословное утверждение. В самом деле, в Италии народная партия была принесена Ватиканом в жертву фашизму, а ныне правящая христианско-демократическая партия - чему я был свидетелем - едва не была принесена в жертву блоку фашистов, либералов и монархистов^*. Но последнее слово еще не произнесено. Впрочем, это соответствует политической линии, которой церковь неуклонно следует начиная с эдикта Константина и которая требует использования любых сил, какие окажутся полезными для достижения ее целей - для защиты интересов Ватикана.

^* (См. A. Tondi, Vaticano e neofascismo, Roma, 1952. )

Создание народной партии, что было ясно с самого начала, не гарантировало Ватикану быстрого подчинения Италии клерикальному руководству. Вот почему при появлении на политической арене фашизма церковные руководители, признав его более подходящим инструментом для достижения своих целей, очень скоро стали оказывать ему полную поддержку и обязали народную партию сотрудничать с Муссолини (в первом фашистском правительстве было шесть клерикалов: Кавацонни, Гронки, Мерлин, Милани, Тангорра, Вассалло) и в конце концов довели ее до политического самоубийства.

На протяжении двадцати лет фашистского господства клерикалы, если не принимать во внимание их платонических вздохов, восхваляли и одобряли его; они делали это с таким энтузиазмом, так подчеркнуто, что самые снисходительные люди были вынуждены признать это неподобающим характеру и евангельской миссии церкви.

Рассмотрим некоторые факты, подтверждающие сказанное. Начнем хотя бы со следующего факта: 16 февраля 1924 года "Чивильта католика" (ведущий орган иезуитов в Италии, официоз Ватикана), воспроизводя положения статьи, появившейся 7 января того же года в газете Святого престола "Оссерваторе романо", намечала линию, которой следует придерживаться во время выборов в отношении кандидатов оппозиции. Газета учитывала тот факт, что антифашисты получили несколько мест в парламенте, и осуждала "плохую и неуместную открытую оппозицию правительству".

21 июня "Чивильта католика" подвергла : резкой критике членов народной партии за нежелание войти в фашистское правительство.

Когда был убит Маттеотти и Муссолини находился на краю пропасти, достаточно было решительного шага со стороны католиков, чтобы освободить Италию. Но "Чивильта католика" (5 июля 1924 года) заявила, что "крайне деликатные условия момента" требуют "зрелого размышления", и советовала "не доводить до крайности раздражительность и взаимную ненависть".

Между тем "Оссерваторе романо" в величайшем страхе писала (25 июня), что прогнать фашистов значит совершить "роковой прыжок в неизвестное". А "Чивильта католика" (19 июля), говоря о траурном шествии в память Маттеотти, писала, что "манифестация была бы еще более достойной, если бы газеты и ораторы... не впали по этому случаю в недопустимое злоупотребление священными словами, которые слишком диссонировали с воспоминанием о деятельности и идеалах жертвы", поскольку это был "человек, который хотел бороться за идеи, которые не были идеями мира и прощения".

Впрочем, редакторы "Чивильта католика" осмелились писать, опять-таки по поводу всенародных траурных манифестаций в память Маттеотти, и вещи вроде следующих: "Добросовестное исследование покажет, сколько крокодиловых слез скрывается во всех этих публичных манифестациях траура, сострадания, ужаса..." Комментарии излишни.

После соглашения между Ватиканом и правительством (11 февраля 1929 года), когда Пий XI указывал на Муссолини как на человека, посланного провидением (13 февраля 1929 года), "Чивильта католика", комментируя результаты выборов, писала (6 апреля 1929 года): "Подлинная новизна этих выборов состояла в живом участии католиков, вдохновленных призывами епископов и центральной комиссии католического действия сделать более торжественным плебисцит в пользу правительства, которое, освободившись от пут сектантских козней и скудости либеральничающей школы, мудро дало возможность прийти к такому желанному окончанию разногласий..."

Кардинал Ваннутелли, декан Священной коллегии, дошел до того, что заявил господину Стратту (корреспонденту одного из. североамериканских газетных объединений) : "Я большой поклонник Муссолини, государственного деятеля железной воли и огромного ума, унаследовавшего римский дух и римское величие" (из "Маттино", Неаполь, 13 марта 1930 года).

Когда разразилась война в Абиссинии, духовенство и иезуиты приложили все усилия для ее морального оправдания. "Чивильта католика" 15 февраля 1936 года писала: "Все придерживаются одного принципа: война справедлива, а следовательно, справедлива и аннексия, когда она носит характер средства, необходимого для наказания агрессора, кары за вину, восстановления несправедливо попранного права и установления порядка и справедливости".

И автор статьи, иезуит Мессинео, поучал: "Если исчерпаны мирные средства, допустимо, а иногда и должно прибегать к насильственным мерам, вторжению на чужую территорию, к ее оккупации и аннексии для поддержания порядка и обеспечения мира. Тот, кто в этом крайнем случае берется за оружие, выполняет роль судьи, которому природа предоставляет право наказывать и восстанавливать порядок, нарушенный врагом".

И добавляет: "В этом принципе заключена, как в зародыше, католическая доктрина наступательной войны, сформулированная впервые св. Августином (письмо 205 к Бонифацию; О граде божьем, XIX, 7, 12 - cfr. Vanderpol, Le droit de guerre, p. 34), развитая св. Фомой Аквинским в Summa Teologica и детально разработанная Виториа и Суарецем. С тех пор принципы этой теории остались неизменными и ее выводы стали частью международного права".

Всякому ясно, справедливы ли эти принципы в применении к абиссинской войне и согласуются ли они с евангельским учением!

Та же "Чивильта католика" писала 6 июня 1936 года: "Если народ спокойно принял и вынес все, то это произошло, утверждаем мы, в силу его убеждения, что он не хотел и, тем более, не вызвал катастрофы вместо мирного разрешения африканской проблемы, но должен был в силу священной обязанности принять этот неумолимый жребий, в результате которого единственным путем, тяжелым, но необходимым, пришел к справедливому и длительному миру. Этим объясняется огромная радость, безудержный энтузиазм, вспыхнувший повсюду в Италии, когда грандиозные события в Восточной Африке, благодаря талантам военачальников, были завершены так неожиданно, быстро и триумфально, что это казалось чудом".

Впрочем, кардинал Шустер, архиепископ миланский, обращаясь 25 октября 1935 года к войскам, отбывавшим в Абиссинию, говорил: "С божьей помощью примемся за дело все, как один. Выполним наш долг патриотов и католиков. Это особенно важно в настоящий момент, когда итальянское знамя на абиссинских плоскогорьях означает триумф креста господня".

"Оссерваторе романо" в это же время писала, что "колонизация должна сегодня рассматриваться как дело величайшей человеческой солидарности, требующее упорства и терпения, большого мужества и неисчерпаемой воли, братской любви". Список документов подобного рода можно было бы продолжить.

Поистине экзальтация католических кругов не знала границ. Кардинал Шустер, обращаясь к юношам, учащимся школ фашистской культуры (26 февраля 1937 года) , проводил параллель между Муссолини и - ни мало ни много - Цезарем, Августом и Константином Великим! "Подобно тому как бог, - говорил он, - с самых отдаленных веков подготовил, установил и взял под свое покровительство Римскую империю, так, говорю я, Иисус

Христос, сын бога, спаситель, отметил Бенито Муссолини что сближает эту историческую личность с великими умами - Августом и Константином. Со времени похода на Рим и Латеранского соглашения, которое возвратило бога Италии, а Италию богу, бог с небес дал свой ответ, вновь даровав рукою дуче, вновь даровав, говорю я, Риму и королю лавровый венок империи в "Римском мире".

12 января 1938 года 72 епископа и 2340 священников съехались в палаццо "Венеция" на прием к "дуче", который наградил их в связи с Зерновым конгрессом (Соп-gresso del Grano). Когда Муссолини вошел, они поднялись, с энтузиазмом аплодируя.

Архиепископ Ногара произнес речь, в которой, между прочим, сказал: "Дуче! Вы выиграли столько битв; и вы выиграли также битву за зерно. Да поможет вам господь, о чем мы молим его, и даст вам победу во всех битвах, которые вы мудро и энергично ведете во имя процветания, величия и славы христианской Италии".

Священник дон Меносси, взяв слово сразу после Ногара, сказал: "Ваше превосходительство! Священники Италии призывают и будут призывать на вашу особу, на ваши деяния восстановителя Италии и основателя империи, на фашистское правительство благословение господне и вечный ореол римской мудрости и добродетели. Дуче! Слуги Христа, духовные отцы крестьянства с преданностью воздают вам почести. Они благословляют вас. Они заверяют вас в своей верности. С духовным энтузиазмом, вместе с гласом и сердцем народным, мы провозглашаем: Да здравствует дуче! Ура!" И множество епископов и священников, встав, разразились криками: "Ура! Дуче! Дуче! Дуче!"

20 октября 1939 года Пий XII обнародовал свою первую энциклику Summi pontificatus, в которой иностранная печать, как ей показалось, разглядела осуждение фашистского тоталитаризма. Лучше бы не заводили об этом речи! "Чивильта католика" сразу же отвергла такое толкование энциклики (6 апреля 1940 года). Она писала: "Одно дело осуждение абсолютистского государства, как его понимает энциклика, и совсем другое - определение того, какое именно государство в своей структуре осуществляет это понятие на практике [вот вам пример элегантного и прожженного крючкотворства!- А. Т.]. Было бы поэтому оскорбительным адресовать осуждение, содержащееся в энциклике, государству (Италии), которое на более или менее длительный исторический период, в силу разумных оснований, например необходимости социального, политического и экономического пробуждения народа (итальянского), остававшегося прежде в состоянии спячки и инертности, с согласия большинства граждан и предоставив гражданам надлежащие гарантии свободы, религии, образования, семьи и т. д., сочло нужным принять систему, в которой власть несколько преобладает над так называемыми демократическими свободами".

Когда стало ясно, что конец фашизма близок, Ватикан ловко отмежевался от своих вчерашних хозяев, чтобы смиренно и восторженно принять покровительство американцев. И в соответствии с такой политикой, подобно тому как вчера Ватикан отделался от народной партии, чтобы опереться на фашистов, он сумеет отделаться и от христианско-демократической партии ради союза с сегодняшними фашистами.

В июне 1951 года я был вызван к Луиджи Джедда, бывшему тогда вице-председателем итальянского католического действия. Он сообщил мне о плане высших чинов церковной иерархии создать новую политическую партию, которая была бы способна заменить христианско-демо-кратическую партию и состояла бы из фашистов, либералов и монархистов под тайным руководством католического действия, то есть Ватикана. Я спросил, для чего нужен этот маневр. Джедда ответил мне, что "в верхах" партия Де Гаспери не считается более инструментом, способным обеспечивать в нашей стране интересы церкви. Тайный сговор, разъяснил он, христианско-демократической партии с капиталистами и масонами, помимо ущерба, наносимого итальянской политике и внутреннему управлению страны, сильно подорвал авторитет религии и церкви.

Когда я сказал, что новая партия, включающая фашистов, либералов и монархистов, ничем не отличалась бы от старой, так как в этих группах тоже имеются капиталисты и масоны, Джедда возразил, что "не следует смешивать одно с другим".

"Но ведь это, - заметил я, - все равно, что вступить в союз с коммунистами: они, подобно масонам, также отлучены от церкви". Джедда возразил, что "опять-таки не следует смешивать" одних отлученных с другими.

Чтобы успокоить меня, он сказал, что христианско-демократическая партия - "ничтожная партия", тонущее судно, что она ни на что более не годна. "Во всяком случае, - заметил он, - не волнуйтесь: когда мы будем у власти, те, кто сегодня нам помогает, не будут забыты".

Итак, вот в чем секрет! Эта фраза резюмирует все, что мы до сих пор стремились проиллюстрировать.

Рассмотрим теперь деятельность Ватикана в Испании.

Кто хочет понять деятельность испанской церкви и Ватикана во время франкистского мятежа, должен выяснить ее побудительные мотивы. Пропаганда нынешнего мадридского правительства и духовенства извращает и искажает факты. Вот что пишет по этому поводу Антонио Руиц Виллаплана (весьма известный юрист, очень далекий от коммунизма, находившийся в Бургосе во время войны, спровоцированной Франко):

"В этой ожесточенной борьбе духовенство ни на минуту не забывало о мести. Священник, который должен был бы выполнять миссию мира и милосердия, быть далеким от борьбы и стоять над ней, использовал свою кафедру для возбуждения и поощрения пагубных и земных страстей - ненависти и мстительности. Тот, кто должен был быть пастырем и руководителем народа, испускал воинственные призывы, подобно боевой трубе: "Мы не можем жить вместе с безбожником-социалистом... Война, кровь и огонь! Бейтесь без устали, не знайте пощады, пока не будет полностью обеспечена победа религии и порядка..."^*.

^* (A. R. Villaplana, Questo ё Franco, Roma, 1945, p. 139 - 40. )

"Однажды в воскресенье в церкви Всепрощения в присутствии властей и представителей привилегированных классов голос проповедника прерывает святую мессу: "Вы, называющие себя христианами, на вас тяжкая вина! Вы терпели рабочих, состоящих членами организаций, враждебных Религии и Родине, вы пренебрегли нашими предупреждениями... Мы и они - враги, как вода и огонь... С ними не должно быть никаких точек соприкосновения... Вырвем же с корнем это ядовитое семя, которое является семенем дьявола!.."^*.

^* (Там же, стр. 140. )

"Церковь принимает участие во всех воинственных анифестациях и даже руководит ими; она благословляет оружие и трофеи; она организует Те Deum ("Тебе, Господи"); публичные молебствия взывают не о мире, а испрашивают победу Франко и гибель его противников"^*.

^* (A. R. Villaplana, Questo е Franco, Roma, 1945, p. 143. )

Где причины всего этого? Испанская церковь убеждена, что государство и страна должны быть феодом католического духовенства. Эта идея возникла в те века, когда церковники и абсолютистское правительство, единые в своих действиях, были убеждены в скором создании всемирного католического государства.

Со времени Филиппа II духовные лица привыкли чувствовать себя хозяевами и руководителями Испании. Вот почему в этой стране всякая борьба за проведение политических реформ принимает форму религиозной войны.

Для осуществления господства над нацией церковь нуждается в огромных богатствах. Отсюда следует, что всякое "покушение" на церковную собственность представляет "ересь", "тягчайший грех", даже если это "покушение" необходимо для более правильного распределения земли в интересах миллионов голодающих.

Образчик таких взглядов мы находим в "корреспонденции", которую получала "Чивильта католика" от испанских иезуитов в период франкистского мятежа и даже ранее.

Так, например, имея в виду восстания, вспыхнувшие в Испании в конце 1934 года, восстания, вызванные произволом КЕДА (Испанской конфедерации автономных прав), иезуит отец К. Эгья писал в "Чивильта католика", что "в Бискайе... благодаря бдительности и расторопности губернатора бунт был легко подавлен и группы повстанцев, бежавшие в горнопромышленную зону, были рассеяны или уничтожены правительственной авиацией и войсками... Вполне заслуженными поэтому были похвалы и приветствия, которыми Бильбао встретил действия правительства и войск" ("Чивильта католика", 2 февраля 1935 года).

Автор называет рабочих, восставших против чудовищной эксплуатации, "убийцами", "поджигателями", "дикарями", "варварами". Он, конечно, не говорит о католиках, которые под руководством священников в Овиедо стреляли с башен собора (это полностью подтвержденный факт). Революционных руководителей автор именует "дегенератами", "лишенными всякого чувства любви к ближнему, веры, патриотизма" (стр. 325).

Причинами восстания, по словам испанских иезуитов, вовсе не были страшный голод и невыносимая эксплуатация трудящихся: "Что касается народа, то действительная и единственная причина... заключается не в чем ином, как в революционной заразе, которая охватила Испанию в результате лекций, книг и агитации левых демагогов и интеллигентов" (стр. 326).

Кроме того, "уже давно испанская молодежь бредит мифом революции, который она исповедует как своего рода культ, благодаря своему мятежному духу, восстающему против законного положения вещей" (стр. 326). Разумеется, объяснения эти безнадежно поверхностны, если не хуже.

Каковы же средства, предлагаемые автором? Они должны быть, говорит он, радикальными (стр. 327). "Надо запретить наглое и публичное провозглашение левыми своих подрывных идей..." (стр. 328). Нужны "коллективные наказания" (стр. 329). И это говорит священник!

В 1934 году были закрыты народные дома, распущена организация "Социалистическая молодежь Испании", уничтожен Астурийский профсоюз горняков. "Давно пора" (стр. 329), - писал иезуит; но надо было, по его мнению, ликвидировать и другие организации трудящихся; пора "наказать молодых социалистов, которые продолжают распространять листовки" (стр. 329); пора "разгромить социалистическую бюрократию, которая разрослась пышным цветом в министерствах" (стр. 329), то есть выбросить на улицу служащих; необходимо "издать наконец закон о запрещении профессиональных ассоциаций, чтобы одним ударом уничтожить опасности, угрожающие стране со стороны подобных организаций" (стр. 329).

"Кроме того, необходим закон о принудительных мерах, регулирующих деятельность печати" (стр. 330) и "большая бдительность в отношении книжной пропаганды, неумолимое подавление пропаганды через подрывную литературу, то есть всей большевистской и большевиствую-щей литературы".

И как программа действий звучат слова: "Мы не сомневаемся, что эти и другие меры были бы приняты без колебаний католиками, входящими в правительство (иначе говоря, КЕДА. - А. Т.), если бы они единолично держали в руках бразды правления и не были в силу обстоятельств связаны с другими правительственными партиями" (стр. 330).

В общем мы полагаем, что не ошибемся, если выскажем такое мнение: это призыв к инквизиции. Это - серьезное предупреждение для тех народов, у которых католики занимают ведущее место в управлении государством.

Перейдем к рассмотрению документов, касающихся франкистского мятежа. Духовенство представляет его как войну священную, законнейшую и необходимую.

"В событиях 17 июля... поведение армии сто раз благословенно и славно. Истинная, единственная законность стоит на стороне мятежников" ("Чивильта католика", 2 января 1937 года). Что касается "болезней" Испании, то в течение семи лет "диктатуры Прима де Ривера о них не было слышно. Этот благородный генерал [который, как всякому известно, был субъектом продажным и невежественным. - А. Т.] сумел создать твердую власть. Если бы ему удалось точно так же задушить гнусную печать и разогнать социалистические организации!.. Однако терпимость де Ривера оказалась роковой..." ("Чивильта католика", 2 октября 1937 года).

"В настоящий момент... все честные граждане должны забыть все свои разногласия и распри и сплотиться в едином стремлении вышвырнуть вон новых варваров, не знающих ни родины, ни бога (!), не задумываясь о том, что будет после этого" ("Чивильта католика", 20 ноября 1937 года).

Церковная верхушка сделала все возможное, чтобы скрыть массовые убийства, совершенные франкистами. Но, на ее несчастье, франкисты были изобличены в журналах и газетах, совершенно не связанных с Народным фронтом, например в "Espana evangelica" от 20 августа 1936 года, в "Tablet" за июнь и июль 1937 года (см. также Light and truth, World dominion press, The spectator того времени).

Что было на это ответить? "Чивильта католика" с неохотой признавала, что "испанские националисты, может быть, перешли или переходят в пылу борьбы границы законной обороны"; газета осуждала одного французского католика - "влиятельного литератора и члена Французской академии Франсуа Мориака. Последний в

"Фигаро" от 13 октября 1937 года опубликовал достойную сожаления статью, которая звучит как резкая критика разумного и миролюбивого голоса испанских епископов... Из этого видно, что он ставит на одну доску революционеров и их сторонников, гибнущих под ударами националистов и их союзников", и павших франкистов, "если даже не жалеет по преимуществу первых как жертв иностранных бомбардировок".

Таков краткий очерк политики церкви, Ватикана в Испании.

Теперь несколько самых общих замечаний о политике Ватикана по отношению к Соединенным Штатам Америки.

В 1940 году Ватикан был сторонником Муссолини и фашизма. Мало того. Эта дружба, поскольку речь шла о совместной эксплуатации Италии, была исключительно сердечной. В том же 1940 году Соединенные Штаты были фактически противником Муссолини и его правительства. Несмотря на это, в феврале 1940 года Ватикан с исключительной пышностью принял г-на Мирона К. Тэйлора, эмиссара Рузвельта.

"Одна из целей, которую преследовал Тэйлор, состояла в сборе максимума возможных сведений о борьбе с нацизмом и непосредственной подрывной деятельности против немецкой военной машины на оккупированной территории Европы и, кроме того, сведений о моральном состоянии гражданского населения и вооруженных сил в райхе, в Италии и в странах, присоединившихся к трехстороннему пакту... Дело в том, что с самого начала войны Ватикан все время располагал весьма значительной и бесперебойно поступавшей информацией о внутреннем положении в различных районах Европы, исключая СССР. Священники... самых небольших сельских приходов, как и священники больших городских центров, посылали епископам своих епархий точные доклады, которые тем или иным способом все достигали Рима... Если не считать очень немногочисленных церковных сановников, никто не знал, как они проникали через границы стольких стран... Можно безошибочно утверждать, что в распоряжение Тэйлора была предоставлена масса сведений, которые сразу же были переданы президенту Рузвельту...

Без сомнения, на нашу пропаганду [то есть пропаганду Соединенных Штатов. - А. Т.], предназначенную для заграницы, оказала глубокое влияние эта конфиденциальная осведомленность о внутреннем положении в европейских странах. Благодаря этой осведомленности мы могли сделать нашу тактику наиболее способствующей достижению того психологического эффекта, на который мы рассчитывали для подрыва военных усилий противника".

В общем, по вышеприведенным словам Чанфарра, американского журналиста, католика, церковь в одно и то же время стремилась не испортить отношений с Муссолини и доставляла сведения его противнику. Все мы знаем, что такое нацизм и фашизм, однако трудно отрицать, что поведение Ватикана, как его описывает Чанфарра, не слишком согласуется с функциями, которые должна была бы иметь церковь.

Сообщение Чанфарра, впрочем, не имело бы большого значения, если бы оно было единственным. Но это не так. От многих влиятельных лиц из церковной верхушки я получил на этот счет подтверждения еще более точные и подробные, чем сообщения Чанфарра, чья осведомленность не простиралась так далеко.

Впрочем, речь идет о вещах вовсе не составляющих тайны, а, напротив, довольно известных в кругах Ватикана. Совершенно понятна причина этой тайной помощи церкви американцам: в то время церковные руководители уже были убеждены, что проку от фашизма больше не будет, что дни фашистов сочтены. Поэтому нужно было, и поскорее, примкнуть к противнику, но сделать это незаметно, так, чтобы не нажить каких-либо неприятностей с правительством Бенито Муссолини.

Чтобы войти в милость к руководителям Соединенных Штатов Америки - это мне сообщали некоторые сановные лица из государственного секретариата его святейшества, - Ватикан не скупился на обещания и дела. Поэтому никогда не была подвергнута осуждению атомная бомба, примененная американцами в Японии.

Зверства интервентов в Корее никогда не осуждались Ватиканом ни с политической, ни с моральной точек зрения; никогда не было подвергнуто порицанию употребление напалма и бактериологического оружия. Ватикан никогда не проявлял интереса к тому, как обращались в "лагерях смерти" с корейскими и китайскими военнопленными.

Эти и другие факты в беседах со мной, как ни в чем не бывало, признавали лица, которые руководили церковной политикой. Они добавляли, что в дружбе между Ватиканом и Соединенными Штатами Америки не все обстоит так хорошо, как думают: иными словами, Святой престол вынужден сносить унижения и притеснения со стороны своих заокеанских друзей.

Так, например, Мирон К. Тэйлор 18 января 1950 года был своим правительством неожиданно отозван на родину только потому, что Ватикан выступил против протестантских пасторов, работавших среди населения "Кастелли романи", особенно во Фраскати.

20 октября 1951 года президент Трумэн объявил о назначении генерала Кларка послом Соединенных Штатов в Ватикане. В Риме это известие было встречено "с удовлетворением". Наоборот, в Америке прошли манифестации протестантов, поднялись дикие вопли против папы. И Трумэн должен был отменить назначение.

В Ватикане - мы это великолепно знаем - ни у кого нет иллюзий относительно дружбы Америки и Святого престола. В действительности речь идет скорее об американском руководстве: "протестантская опасность" уже вырисовывается со всеми последствиями религиозного и экономического характера.

"Если бы, - говорил мне монсеньор Фаллани из государственного секретариата, - в результате успешной войны американцам удалось стать хозяевами мира (хозяевами Италии они фактически уже являются), экономическое положение Ватикана и католицизма стало бы весьма шатким и трудным. Сейчас Америка снабжает нас долларами в неограниченном количестве, так как она нуждается в нас как в политической силе. Завтра же, наоборот, протестанты завладели бы всем".

"Что же мы будем делать тогда?" - спросил я. "Мы будем искать кого-нибудь, - ответил он, - кто сумел бы противостоять Америке, как сегодня мы обращаемся к Америке для борьбы с коммунизмом. Может быть, мы будем опираться на Англию, может быть - на Германию. Кто знает? Важно выжить".

Иезуит отец Лейбер, особый секретарь папы, говорил мне: "Америка со временем может стать еще более опасной, чем коммунисты, так как последние руководствуются гуманной идеей, а первая, напротив, думает только о своих интересах. Но сегодня папе кажется более страшной коммунистическая опасность. К сожалению, - продолжал он, - мы получаем из Соединенных Штатов много денег и мы нуждаемся в этом. Кардинал Спеллман, а также Белый дом всеми силами помогают нам". "Отец, - заметил я, - вы говорите - к сожалению. Почему к сожалению? Разве не хорошо, что нам посылают доллары?" "Нет, - ответил Лейбер, - нет. Было бы лучше, чтобы нам ничего не посылали. Было бы гораздо лучше, если бы церковь не занималась ни Америкой, ни Россией, вообще никем, но, свободная от любой зависимости, возвышаясь над всеми, выполняла только свои духовные функции. Но сегодня это невозможно". "Почему невозможно?" "Потому, - ответил он, - что для этого нужно иметь веру, верить в обещания Иисуса Христа и, если надо, подобно ему, пойти на крест. Но теперь никто больше не верит в подобные вещи; и никто не хочет идти на крест".

"Дружба с Соединенными Штатами, - говорил мне один немецкий иезуит, - дорого нам обходится. Она является причиной неприязни к нам со стороны народных масс, унижений в настоящем, опасностей в будущем. Мы извиняли и оправдывали все действия Америки - от атомной бомбы до корейской войны, но и этого ей мало".

Я спросил, не пойдем ли мы на дальнейшие уступки. "Невозможно, - ответил он. - Впрочем, если даже Ватикан будет содействовать США в тысячу раз больше, все равно для американцев этого будет недостаточно. Так бывает, - заключил он, - с теми, кто воздает Цезарю то, что принадлежит богу".

Теперь, прежде чем закончить, кратко о нацистской Германии.

В течение пятидесяти лет, вплоть до прихода Гитлера к власти, одной из наиболее влиятельных буржуазных партий была католическая партия, "центр", которая со времени ноябрьской революции 1918 года до 1933 года участвовала во всех правительственных комбинациях и которая была представлена в первом кабинете Гитлера одним из своих лидеров, фон Папеном.

На фон Папене лежит личная ответственность за установление в Германии национал-социалистского, режима. Именно он убедил Гинденбурга, который не питал доверия к деятельности генерала Шлейхера и других, передать власть Гитлеру.

Акционерами центрального органа этой партии (католической партии) ежедневной газеты "Германия" были принцы, бароны банкиры; главным акционером был фон Папен. Наиболее видными руководителями партии были Брюннинг и глава католических профсоюзов Ште-гервальд. Ее председателем был непримиримый консерватор священник Каас, человек, близкий к папе (личный друг Пия XII).

Ныне считается установленным тот факт, что католическая партия ("центр") помогала Гитлеру и расчистила ему дорогу. Помощь, оказанная фон Папеном Гитлеру, решила дело.

Существовали веские причины, толкавшие католическую партию в объятия национал-социалистов, Ватикан надеялся, что ему удастся заключить с ними весьма выгодный конкордат.

Напомним обстановку того времени. Гитлер не имел в рейхстаге большинства, которое сумело бы автоматически привести его к власти. Он нуждался в поддержке. Фон Папен и партия центра обязались помогать ему при условии, что Гитлер будет содействовать Ватикану. Гитлер взял на себя такое обязательство. 30 января 1933 года при помощи католиков он стал хозяином Германии.

В марте того же года, а именно 23 марта, Гитлер официально, в правительственной декларации, подчеркнул свое намерение заключить конкордат с Ватиканом. После этого центр и народная баварская партия голосовали за предоставление Гитлеру всей полноты власти и 5 июля 1933 года самораспустились.

Еще раньше Каас в своей речи в рейхстаге заявил: "в этот час партия центра протягивает руку своим недавним противникам" во имя "национального спасения".

Конечно, когда нацизм стал покушаться на церковные собственность и привилегии, Ватикан и немецкая католическая иерархия стали выражать неудовольствие. Но это делалось с осторожностью: Ватикан стремился убедить Гитлера в огромном, неоценимом преимуществе иметь такого союзника, как церковь.

Кроме того, Ватикан в страхе перед большевизмом и еред всякой попыткой защиты прав трудящихся всеми способами избегал неприятностей с Гитлером.

Подтверждение этому можно найти, например, в "Форин афферс" (январь 1938 года, Нью-Йорк, стр. 270):

"Ватикан стремится избегать любого жеста, который может быть истолкован как участие в антифашистском фронте... Ватикан не выступает против Гитлера из боязни, что подобное выступление явится косвенной поддержкой большевизма"^*.

^* (См. также "Ambassador Dodd's Diary", New York, p. 185, 220. )

Действительно, гитлеровские заправилы никогда не подвергались никакому осуждению или отлучению, даже когда они уничтожали в концентрационных лагерях миллионы людей.

Сказанного достаточно. Наш теоретический и исторический очерк в тех пределах, в каких мы предполагали его осуществить, можно считать законченным.

Такова церковная среда, в которой я провел шестнадцать лет жизни.

Простые люди, непосвященные, совершенно не подозревают обо всем этом. Они ходят в церковь, молятся, исповедуются, ищут хотя бы небольшого утешения и поддержки в личных горестях, в своем одиночестве. Жизнь в среде, где нет мира и братства, безрадостна и беспросветна. Единственный проблеск, далекий и таинственный, - это загробная жизнь. Отсюда их вера, их привязанность к официальному католицизму, "непогрешимому" распределителю единственно возможной надежды.

Вообще говоря, у забитых людей нет ни времени, ни желания, ни способности к глубокому размышлению. Они нуждаются, чтобы был кто-то, кто думал бы за них. Они стремятся к безопасности и спокойствию и в особенности к счастью.

Но в жизни при существующих условиях счастье найти почти невозможно. Может быть, оно будет за гробом? Это трудный вопрос, который многим не удается не только решить, но даже правильно поставить. Как же разрешить эту проблему?

И вот тут-то на сцену выступают так называемые исторические религии. В их распоряжении имеется все необходимое для успокоения души. Они обладают, в том или ином виде, "божественным" и, стало быть, безошибочным "ответом" на эту проблему. Они совершенно точно знают, поскольку сам бог сообщил им это, что должен делать каждый, чтобы достичь блаженства на том свете. Кто доверяет им, тот становится на правильный путь, так Как здесь все уже давно безошибочно предустановлено. Не нужно думать, хотеть, рассуждать: все уже продумано, предусмотрено, обосновано.

Такова точка зрения любого из известных в истории религиозных культов. Так обстоит дело и с католицизмом. И в католицизме - больше чем где бы то ни было, так как характерные черты, о которых мы говорили, приобретают здесь абсолютный характер, доведены до крайности.

И люди поручают себя религии.

Священник, Ватикан, папа решают за других. Они решают безошибочно и обо всем. Послушайте их: они вам скажут, что вы должны думать о боге и о загробном мире, о политике и о вашей личной жизни. Все предусмотрено: когда вы должны молиться и как вы должны молиться; когда и где вы должны присутствовать при отправлении культа; кому вы должны отдавать ваш голос на выборах; что вам необходимо думать в области политики и экономики; и даже - как вы должны вести себя в интимных отношениях со своей женой. Над супружеским ложем невидимо склонилась церковь. Она указывает вам, не допуская возражений, что хорошо и что плохо; в особенности же - кто хорош и кто плох.

И люди верят церкви.

"Человечество, - говорил мне один иезуит, - спит уже двадцать веков и не хочет проснуться. Вот уже шестьдесят веков, а может быть и больше, оно живет в рабстве и несчастии. Никто не хочет думать, хотеть. Все устали. Католическое христианство все решило и все установило; поэтому оно превратило этот сон в еще более глубокий. Возможно, что церковь перестаралась. В самом деле, евангелие - закон жизни, самосознания, борьбы. Вероятно, что в силу излишнего усердия мы остались по ту или по эту сторону евангелия".

Совершенно справедливо. Но ведь у церкви были серьезные основания для этого. В самом деле, церковь не столько религиозная, сколько политическая сила. Усвоенные церковью методы обеспечили ей огромную власть над людьми, и она этой властью пользуется, ибо это выгодно. Поэтому возвращение к первобытному христианству невозможно.

Большинство людей не подозревает, что церковь является организацией, которая страшно далека от евангельских принципов и которая преследует цели, не имеющие ничего общего с христианскими идеями. Если бы простой человек (I'uomo della strada) знал это, он не вверял бы себя церкви и строил бы свою личную жизнь без религиозных посредников.

Экономические отношения, борьба за власть породили и развили церковный аппарат. Духовные запросы людей, возникшие из этих отношений и борьбы, помогли развитию этой огромной силы.

Для меня, вступившего в лоно церкви и в орден иезуитов с верой и надеждой, но, в отличие от простых людей, выяснившего действительное положение вещей, проблема очень скоро представилась в её истинном свете.

По этим причинам я вышел из Ордена и порвал с церковью. Тот факт, что другие - например, священники-иезуиты из папского Грегорианского университета, мои коллеги - не пошли по тому же пути и не приняли аналогичного решения, не имеет значения для существа вопроса.

В самом деле, как показывают документы (и как с еще большей очевидностью подтверждает это моя жизнь), положение дел таково, как я его описал. Возразить на это нечего.

То, что эти люди остались на другой стороне, объясняется другими, не теоретическими, а психологическими факторами. Действительно, решение, принятое мною, требовало большого мужества.

Оставить церковь сегодня в Италии - значит пойти навстречу опасностям и всякого рода трудностям, значит оказаться врагом власти, которая правит нашей страной. Это значит бросить вызов общественному мнению.

Но истине, я полагаю, должно следовать в любом случае. Подводя итоги сказанному, надеемся, что читатель может составить достаточно четкое представление о церковной среде; и, кроме того, что он, возможно, уже и сам сумеет ответить на поставленный нами вопрос: истинно ли то, чему учит церковь, или нет.