Неумолимое "колесо перерождений" [1973 Кочетков А.Н.

Обращаясь к массам, ламаизм приспособил абстрактно-схоластические догматы буддизма к уровню представлений неграмотных мирян и придал им образную форму, настолько конкретную, что стало возможным изложить основные положения учения графически. Мы имеем в виду так называемое колесо жизни (монг. сансариин-хурдэ), предельно наглядно изображающее основы учения о чувственном бытии, причинах страданий и пути к спасению^*.

^* (Некоторые элементы, составляющие это наглядное пособие по ламаизму, можно обнаружить уже в раннебуддийском искусстве. Так, среди фресок знаменитого пещерного храмового комплекса Аджанты в центральной Индии (начало сооружения - II в. до н. э.) имеется изображение разделенного на шесть отделений круга с фигурами, поврежденными временем. Предполагается, что эта фреска пыталась передать учение о цепи причин, вызывающих перерождения. Сам буддизм часто именуется "колесом закона", и на древнейших изображениях многорадиусное колесо символизировало новую религию.)

Наиболее раннее изображение сансариин-хурдэ в его северобуддийском варианте было обнаружено русским исследователем П. К. Козловым во время раскопок Хара-хото ("мертвый город") в северной части Монголии. Оно датируется X-XI вв. Впоследствии в ламаизме сансариин-хурдэ получило повсеместное распространение как в форме оттисков с доски-клише с последующей раскраской, так и в свободной живописной форме, достигая подчас значительных размеров (до 2 X 2 м и более), что позволяло художнику размещать на холсте множество деталей.

Легенда приписывает инициативу создания этой религиозной картины самому будде Шакьямуни, ученик которого - Маудгала, или Мудгальвана (монг. Молонтойон) - в поисках своей умершей матери в сопровождении Шарипутры* посетил все "разделы мира", в которых она побывала в своих перерождениях. По возвращении в общину они рассказали о своих странствиях, и Будда повелел изобразить виденное ими на сторонах цилиндра, вращая который, можно было толковать новообращаемым суть буддийского учения.

^* (Оба эти ученика Будды часто представлены на иконах как его свита.)

Изображенное на сансариин-хурдэ настолько тесно переплетается с важнейшими положениями Ламрима, что в дальнейшем изложении мы попытаемся сочетать рассмотрение этих двух основополагающих (графического и литературного) кредо ламаизма.

Монгольское словосочетание сансариин-хурдэ наиболее точно передается понятиями "круговорот чувственного бытия", "круговорот перерождений". Именно круг, колесо, у которого нет ни начала, ни конца,- удачно найденный символ абсолютности движения, характеризующего "чувственный", воспринимаемый нами мир, где все - сплошное возникновение и разрушение, непрерывная смена состояний, где нет ничего вечного и постоянного. Но есть и нечто неизменное, непреложное, господствующее над всем миром чувственного бытия, а поэтому и прямо противоположное ему. Это - сама неизбежность смерти, гибели всего возникшего. И коренная противоположность этих "двух начал" с большой выразительностью передана основной композицией сансариин-хурдэ.

Неизбежность смерти

Середину картины занимает большой круг, состоящий из трех неравной ширины колец и центрального круглого поля. Круг этот держит, охватив его руками и ногами, гигантский, отвратительный в своей злобной беспощадности дух мангус. По одним версиям, это слуга владыки смерти, по другим - символ страсти, привязанности к жизни. Мангусу придан образ человека с выпученными глазами, раздутыми ноздрями, острыми клыками и длинными когтями, с чудовищно развитыми мышцами, символизирующими всесилие смерти. Тело его обнажено и окрашено в кроваво-красный, черный или темно-синий цвет. На голове - корона из языков пламени и пяти человеческих черепов. На спину наброшена содранная с тигра шкура.

Сансариин-худра. Экспонат Музея истории религии и атеизма

Этот "вседержитель смерти", показанный во всем своем могуществе, с большой силой выражает один из важнейших догматов ламаизма. Он должен натолкнуть верующего на мысль о неизбежности смерти. Эта мысль проходит красной нитью через все канонические произведения ламаизма, и естественно, что Цзонкаба в Ламриме отводит ей и приемам внесения ее в сознание низшего разряда людей исключительно важное место.

Цзонкаба считал, что из отсутствия ясного понимания неизбежности смерти проистекает стремление к достижению блаженства и устранению страданий только в данной жизни, а это препятствует овладению открытыми буддизмом "законами спасения". Обманчивая надежда на длительность жизни на Земле ("сегодня я не умер, может быть не умру и завтра" и т. д.) влечет к земным наслаждениям, вызывает страсть к накоплению имущества, к почестям, что в свою очередь порождает гнев, гордость, зависть и т. д., т. е. неизбежно ведет к новым страданиям в новых перерождениях. И наоборот: тот, кто убедил себя, что смерть может настичь его в любой момент, может быть сегодня, не будет отдаваться дружбе, заботиться о приобретении имущества, он обратится к ламе за помощью, чтобы отвратиться от греховных поступков^*.

^* (Г. Ц. Цыбиков. Лам-рим чэн-по, т. I, вып. П. Владивосток, 1913, стр. 104-110.)

Причин смерти бесконечно много, а средств, поддерживающих жизнь, очень мало. Тело наше подобно водяному пузырю - достаточно пустяка, чтобы его разрушить. Сама возможность проснуться утром должна рассматриваться как чудо. Поэтому необходимо не откладывать ни на один час все то, что необходимо совершить, дабы обеспечить себе лучшее перерождение, приблизиться к спасению.

Образ мангуса на сансариин-хурдэ эмоционально и впечатляюще передает идею неизбежности смерти и вред иллюзии долголетия, подробно разработанные Цзонка-бой в его "руководстве к спасению". Подчеркнутая статичность фигуры мангуса - символ непреложности смерти, сама его поза - символ вездесущности смерти, весь его страшный облик - символ ее беспощадности. Все это образно выражает один из важнейших догматов ламаизма и служит исходным пунктом к учению о спасении.

Формы перерождений

Однако страх перед неизбежностью смерти, внушаемый ламаизмом, не должен иметь ничего общего с тем низменным страхом обычных людей, которые не хотят расстаться с благами жизни, родственниками, друзьями, со всем земным. Надо бояться смерти потому, что она является лишь рубежом "данного существования" и за ней наступает новое перерождение. А встретив смерть "неподготовленным", человек обречен будет в этом новом перерождении на еще большие мучения.

И если статична фигура самого мангуса, символизирующего неизбежность смерти, то бесконечно динамичен тот мир перерождений, который он цепко держит в своих объятиях. В этом мире все в движении, в непрерывной смене форм и есть только одно, что сопутствует неизбежно всем этим формам,- волнения, страдания, мучения. Утверждению этого коренного тезиса буддизма посвящено второе от внешнего края, самое широкое кольцо "колеса жизни". В этом кольце заключены (и здесь снова образ круга очень уместен, в нем нет ни начала, ни конца, из него нельзя вырваться) все те формы перерождения, на которые обречено живое существо после физической смерти в данном мире.

Круг разделен четкими радиусами на пять усеченных у центра секторов. В этих секторах расположены все шесть возможных форм перерождений живых существ. Они составляют две группы - "благоприятных, или блаженных, перерождений" и "несчастной, или дурной, участи".

К первой группе относятся люди, ассурии (духи) и тенгрии (боги-небожители).

Ко второй - существа, переродившиеся для мучений в аду, преты или бириты (человекоподобные с огромными животами, постоянно страдающие от голода и жажды) и животные. Иной участи, пока не остановлено круговращение бытия, у живых существ нет.

Прежде чем перейти к характеристике "дурной участи", занимающей весьма существенное место в догматике ламаизма, необходимо сделать одно замечание.

Религия является одной из форм общественного сознания. Следовательно, она отражает общественное бытие, но в специфической, искаженной форме. В классовом обществе - это в первую очередь религиозное отражение царящего над трудящимися гнета эксплуататоров, предстающего в сознании верующего в форме религиозных представлений и догматов. Ни буддизм в целом, ни ламаизм не составляют в этом отношении исключения. Само возникновение ламаизма, как мы видели, явилось результатом складывания, а затем и господства феодальных отношений в Центральной Азии, и учение ламаизма о страдании - это мистифицированное выражение царившего над крестьянскими массами гнета феодала. При этом страдание абсолютизируется, объявляется тождественным всем формам чувственного бытия, его определяющим всеобщим качеством. Естественно, что при конкретизации этого догмата материал черпается из реальной жизни даже в том случае, если речь идет о "мирах", целиком созданных религиозной фантазией. Поэтому описания адов, мучений животных и биритов гораздо более конкретны, красочны и впечатляющи, чем описания тех "положительных результатов", которые достигаются в будущих перерождениях соблюдением ламаистских добродетелей.

Небесная награда - это своеобразная форма религиозной утопии, а известно, что создать впечатляющую утопию гораздо труднее, чем критиковать превратный мир, даже в том случае, когда эта критика приобретает религиозную форму.

Чем шире распространялся буддизм в массах, чем глубже становились его социальные корни, тем сильнее на место туманной нирваны на первый план выступала вера в немедленное, так сказать, ощутимое посмертное возмездие в форме учения о рае и особенно об аде. Однако подробная "разработка" конкретных перспектив ближайших перерождений была произведена уже в выросших на почве феодализма формах буддизма и, в частности (лучше сказать, и в особенности), в ламаизме.

Один из секторов сансариин-хурдэ: мир людей. Иволгинский дацан. Бурятская АССР

Подобно христианству, расценивающему страдания как средство спасения, объявляя их "испытанием, которое господь в своей бесконечной мудрости ниспосылает людям во искупление их грехов"^*, ламаизм рассматривает страдания человека как неоценимый положительный фактор спасения: они уничтожают высокомерие, помогают избегать пороков и толкают к добродетели. Но этого мало. Они - тот чувственно переживаемый базис, на основе которого становится особенно плодотворным постоянное сосредоточение мысли человека на ужасах страданий в случае перерождения в сфере "дурной участи".

Формам перерождений в дурной участи отведены три нижних сектора "колеса жизни". Самый "почетный" нижний сектор отведен мучениям в горячих и холодных адах. Справа от него показаны страдания биритов, слева - животных*.

^* (На некоторых вариантах сансариин-хурдэ сектор животных располагается справа от ада, а сектор биритов - слева от него.)

Самыми страшными, естественно, являются страдания, ожидающие переродившегося в адах. Эти страдания религиозная фантазия делает особенно наглядными, прямо заимствуя арсенал пыток из реальных застенков, в которых феодальные правители Востока расправлялись с теми,- кто покушался на их владычество.

В центре отведенного адским мучениям сектора восседает на троне, совсем как средневековый вершитель правосудия, хозяин адов Эрликхан (Яма). Перед ним классическиц атрибут правосудия - весы. Злой и добрый духи, якобы сопровождающие каждого человека, вытряхивают на весы черные и белые шары - символы злых и добрых деяний грешника. Кроме того, в руках Эрликхана - волшебное зеркало (толи), в котором отражаются грехи и добродетели "подсудимого". По правому и левому краям сектора расположены разделы горячих и холодных адов. Обычно их бывает по восьми, но возможны и другие варианты.

Так как размеры сансариин-хурдэ ограничены и это не дает художнику возможности скрупулезно изобразить всю изощренность адских мучений, в некоторых дацанах встречаются крупноформатные картины или серии рисунков, специально посвященные этому виду страдании. Такая серия рисунков, например, хранится в Музее истории религии и атеизма. На каждом рисунке слева изображен Маудгала (Молонтойон) в смиренной позе ламы, наблюдающего за "работой" адских заплечных мастеров. Тут и истязание несчастного, зажатого в колодки, и массовая варка грешников в кипящих котлах, и распиливание сплющенных между двумя бревнами человеческих тел, и избиение подвешенного за ребро страдальца, и т. д.

Изображавшие адские мучения ламы-художники опирались на выразительные и подробные описания этих мучений в канонической литературе ламаизма. Тщательно анализируя эту литературу, Цзонкаба в своей характеристике "будущей жизни" использовал не какие-либо случайные или второразрядные сочинения, а те, которые вошли в канон или пользуются у ламаистов наибольшим авторитетом и почитаются наряду с каноническими.

Согласно этим сочинениям, существуют четыре категории адов: "великий ад живых существ", "сопредельные с ним ады", "холодный ад", "скоропреходящие ады". Каждая из этих категорий имеет несколько отделов, названия которых, как правило, отражают или применяемую форму мучений, или реакцию на них со стороны грешников.

Так, например, есть ады "горячие", "очень горячие", "невыносимые", "совокупно разрушающие", ады "рыдающих", "громкорыдающих", ады "лопающихся пузырей", "стука зубов" и т. д. В одних адах грешники убивают друг друга и снова воскресают для новых страданий, в других заживо сгорают и все же не гибнут, кипят в котлах, сажаются на раскаленные железные колья, раздавливаются горами, тонут в грязи из гниющих трупов и т. д. Только безудержная религиозная фантазия могла подсказать авторам цитируемых Цзонкабой произведений все эти ужасы.

Страдания в горячих и холодных адах бесконечно долги. Мучения длятся, пока не будет истощена сила деяний, вызвавших дурную участь,- "сотни десятков тысяч лет", причем это особые "годы": каждый проведенный в аду земной год считается там за один день.

Так называемые "скоропреходящие ады" не имеют точно определенного местонахождения. Они могут быть расположены и в окрестностях горячих и холодных адов (т. е. глубоко в недрах земли), и в "стране людей". Отсюда можно сделать вывод, что учение об этой категории адов тождественно учению о неизбежности страданий, сопровождающих любые формы бытия.

Описывая страдания животных, авторы религиозных сочинений указывают, что дело не ограничивается тем (как это изображено на "колесе жизни"), что более сильные убивают и пожирают более слабых. Часть животных становится жертвой охотников, а часть, став "имуществом небожителей и людей", подпадает под чужую власть, и их подвергают побоям, заставляют пахать и носить тяжести, изнемогая от голода, жажды, жаркого солнца и холодных ветров.

Еще хуже страдания претов (биритов). Перерождение в этой форме, как правило, является наказанием за скупость. Некоторых из них не допускают до пищи и воды особые существа. Некоторые - и это наиболее распространенный тип биритов, обычно изображаемый в соответствующем секторе "колеса жизни",- не могут насытиться, так как ротовое отверстие у них не более ушка иголки, а зоб и живот огромных размеров. По мнению Нагарджуны, страдания биритов "утвердились навсегда и неисправимы"^*.

Адские и другие мучения дурной участи описываются в литературе ламаизма так ярко, образно и подробно потому, что их "созерцанию", т. е. наглядному представлению о том, что именно ожидает после смерти нарушившего "слово Будды", отводится в учении о спасении первенствующее место.

В соответствии с утверждением "первой благородной истины" о том, что всякое бытие тоджественно страданию, даже перерождение в сфере "блаженных" не избавляет живое существо от волнений и страданий. Хотя попасть в эту сферу можно только в результате "добрых деяний" прежних перерождений, два класса небожителей - добрые (тенгрии) и злые (ассурии) - не лишены забот и волнений: на "колесе жизни" они изображены в состоянии постоянной вражды. Фронт против фронта стоят они и мечут друг в друга копья, стрелы и дротики. Кроме того, перерождение в сфере небожителей не содействует полной победе над страданием и потому, что, увлеченные блаженством своей небесной жизни, лишенные многих мучений, которые свойственны другим формам перерождений, они не заботятся о накоплении добродетели, не стремятся к спасению и поэтому не могут вырваться из рокового колеса сансары.

Фрагменты альбома, иллюстрирующего странствия Маудгалы (Молонтойона) по разделам ада. Бурятия, XIX в. Фонды Музея истории религии и атеизма

Все это приводит к выводу о том, что самым благоприятным для достижения спасения является перерождение в "стране людей". Хотя и людям свойственно страдание, составляющее сущность их "чувственного бытия" (на "колесе жизни" по нижнему краю "сектора людей" изображены рожающая женщина, больной, покойник), все же рождение человеком дает наибольшие "гарантии" возможности вырваться из "колеса перерождений". При этом особенно благоприятно возрождение в местах распространения буддизма. Это подчеркнуто архитектурными памятниками, символизирующими те страны, где распространен буддизм. В "секторе людей" можно найти "храм великого прозрения", воздвигнутый на месте, где, по легенде, Ситтхардха Гаутама достиг "просветления" (Будда-гая в штате Бихар, Индия), дворец далай-лам в Лхасе Поталу, юрты монгольских кочевников и даже (на экземплярах, созданных в 20-х годах XX в. бурятскими ламами) завод, школу с красным флагом, поезд и самолет!

Почему именно перерождение в "стране людей" наиболее благоприятно для спасения

В соответствии с догматом махаяны о возможности и необходимости спасения всех живых существ ламаизм подробно разрабатывает учение об особенностях человека, дающих ему наибольшие шансы на спасение по сравнению с другими живыми существами.

По учению ламаизма, перерождение в человеческом мире - редкость, не поддающаяся никаким измерениям. Так, один текст сравнивает счастье родиться человеком с удачей черепахи, сумевшей просунуть голову в отверстие блуждающей по океану колоды, надеваемой на шею раба или преступника. Другой текст сообщает, что после смерти в дурной участи случаи рождения в ней же равны числу пылинок в большой стране, а случаи рождения в счастливой участи равны числу пылинок, взятых с кончика ногтя^*. Вслед за беспощадным раскрытием страданий дурной участи ламаизм рисует поистине ужасающую картину безысходности мучений в случае, если только человек не поспешит использовать свое перерождение для спасения.

Важнейшим преимуществом человека являются его высоко развитое сознание, умение контролировать и направлять свои поступки, что отсутствует у животных, биритов и даже у небожителей, не говоря уже о мучениках ада. Человек сравнивается с драгоценным сосудом, способным вместить в себе учение о спасении. Однако пока он лишь "свободное основание", т. е. пустой сосуд (не вставший на путь спасения "человеческий комплекс"), спасение не будет гарантировано.

К "субъективным обстоятельствам", способствующим спасению, ламаизм относит само рождение человеком (что само по себе уже результат прежних добрых деяний); рождение там, где можно найти помощников в спасении, т. е. в странах распространения буддизма; нормальное физическое и духовное развитие; отказ от совершения грехов; благоговение перед учением.

К "объективным обстоятельствам" относятся: приход на землю Будды; проповедование "высших законов" им самим и его учениками; неослабное поддержание на земле "законов и учения", т. е. открытого Буддой пути "освобождения от скорби"; следование этому пути; помощь со стороны других людей данному человеку в его спасении.

Что же мешает, несмотря на наличие всех этих благоприятных обстоятельств, спасению человека?

"Десять черных грехов"

Со свойственной "колесу жизни" лаконичностью и образностью в самом его центре показаны "три яда", т. е. три основные причины, вызывающие новые перерождения-страдания. Это змея, символизирующая злобу; петух - символ сладострастия, понимаемого как всякая привязанность к жизни; свинья - невежество, тупость, заблуждения, незнание и неприятие высших законов^*.

^* (На некоторых экземплярах они располагаются художником по чисто формальным законам композиции (свинья обычно внизу, как наиболее крупное тело, а может быть, в какой-то мере как основа двух других зол). В некоторых вариантах "колеса жизни" эти животные как бы несутся друг за другом по кругу, каждое вцепилось в хвост предыдущего, и кажется, что именно это бешеное движение и приводит во вращение весь круговорот бытия, не давая ему ни мгновения покоя.)

Четкое графическое изображение причин греховных деяний на сансариин-хурдэ дополняется подробнейшими описаниями грехов "тела, мысли и слова", содержащимися в литературе ламаизма. Непреложный закон кармы, возлагающий всю ответственность за испытываемые страдания на самого человека, конкретизируется в ламаизме поистине скрупулезно составленным перечнем греховных деяний и полагающихся за них наказаний в данной и последующих жизнях.

Среди всех греховных деяний выделено десять наиболее тяжелых. Они названы "черными грехами". К черным грехам тела относятся убийство, кража и "неправильное" совокупление. К грехам речи - ложь, сплетня или клевета (сеяние вражды между живыми существами), злословие, пустословие. К грехам мысли отнесены жадность (зависть), злоба, ложные воззрения.

При подходе к каждому злому деянию подробно рассматривается не только самый ход этого деяния ("подлинный его путь"), но и различные степени как тяжести самого деяния, так и его последствий. При анализе каждого греховного действия выделяются его "объект", "моменты воли" (внутренние мотивы совершения преступления), "действие" и его "результат". Так, например, если анализируется убийство, то "объектом" его будет "существо, обладающее жизнью". "Моменты воли" распадаются на такие элементы, как "представление" - наличие сознания того, что перед тобой живое существо и ты его хочешь убить, "намерение" - самый позыв к убийству как результат одного из трех "природных зол" - страсти, гнева или невежества. "Исполнение" - само действие, приводящее к лишению жизни. "Результат" - смерть.

Такой подход к убийству, да и к другим грехам, каждый из которых рассматривается по такой же схеме, придает оценке тяжести греха, а значит, и его последствий большую гибкость. В этом отразился реализм в подходе к оценке тех или иных поступков, продиктованный классовыми интересами правящей верхушки феодального общества. Даже убийство далеко не всегда квалифицируется как грех. Это достигается подробно разработанными правилами рассмотрения внутренних мотивов и обстоятельств, приведших к лишению жизни. Так, например, убийство "в результате ошибки, совершенной другим" - не подлинный грех.

Так же подробно разбираются "объекты", внутренние мотивы, способы совершения и результаты при рассмотрении остальных черных грехов. Наряду с осуждением половых извращений и нарушения супружеской верности особенно тяжким "неправильным совокуплением" считается совершение полового акта вблизи ламы, священных сооружений и изображений божеств.

В понятие "ложного воззрения" входит в первую очередь отрицание важнейших догматов буддизма, касающихся сущности бытия и пути спасения.

Все грехи питаются "тремя ядами" - злобой, страстью и невежеством. Убийство, злословие и злоба "доводятся до конца" гневом; кража, греховное совокупление и жадность - страстью; ложь, клевета, пустословие и неправильные воззрения - невежеством.

Социальная направленность всего этого табеля о грехах совершенно ясна. Страх перед их свершением должен был удерживать трудящихся от всего того, что могло принести ущерб господству угнетателей и исключительному положению ламства, поколебать авторитет религии и власть имущих. Это подчеркивается акцентами при более детальной разработке учения о большей или меньшей тяжести каждого проступка. Так, к наиболее тяжелым прегрешениям относятся такие, как отказ принять в течение дня хотя бы одно поучение от ламы, пропуск поста, отсутствие заботы о раздаче милостыни (приношений ламам) и непроявление знаков почитания духовенства. К самым тяжким убийствам относится убийство ближайших родственников, лам, бодхисаттв, архатов. К наиболее тяжелым кражам относятся кражи у буддистов, духовных лиц, архатов и пратиека-будд и разграбление святилищ.

Так, в сочинении "Сердце солнца" сказано, что в случае кражи пищи у монашеской общины вор попадает в великий ад живых существ. Туда же приведет и кража имущества общины, даже если будет украден лишь один принадлежащий общине цветок! "Спастись" вор может лишь, пройдя через мир животных, рождаясь калекой, слепым, безруким и безногим претой, в местах безлюдных и пустынных. Порицание одного бодхисаттвы гораздо грешнее, чем "отнятие всего, что есть у живых существ Дзамбудвипа" (материка, населенного людьми). Даже одно мгновение гнева на Будду или ламу "разрушает все добрые поступки тысяч мировых периодов"^*.

"Десять белых добродетелей"

Содействуют спасению добродетели. Главных из них тоже десять, и - они называются "белыми добродетелями".

Они делятся на три группы - добродетели тела, речи и мысли. По существу своему - это действия, поступки и мысли, прямо противоположные грехам или мешающие осуществлению греховных деяний. Так, к добродетелям относятся препятствование к совершению убийства, кражи, неправильного совокупления. Это также правдивость, умиротворение, речь, доброжелательная и правильная по своему существу. Это отсутствие жадности и зависти, злобы и неправильных воззрений.

Все добродетели имеют также свои объекты, "моменты воли", ход исполнения и результат. Так же, как и в грехах, особое значение придается "моментам воли", т. е. сознанию, проявлению "свободы воли" в соответствии с внутренним импульсом. В основе их лежат отказ от злобы, страсти и невежества, внутренняя духовная просветленность, которую дают лишь "великие законы" Будды. Ибо только учение Будды способствует обретению блаженства, прерывает круговорот бытия, искореняет природное зло, не обманывает желающих спастись, одинаково благодетельно всем, очищает от недостатков, а учение иноверцев противоположно всему этому.

Главное в пути добродетели, как видим,- отказ от всего, что может поколебать строй социальной несправедливости, покорное перенесение всех мучений, которые он несет трудящемуся, во благо лучшего перерождения и конечного спасения в небытии.

Учение о рае

Тенденция к конкретизации общих положений буддизма, свойственная ламаизму, привела, в частности, к разработке учения о рае, оттеснившем в какой-то степени в сознании верующего туманную нирвану на второе место. Ламаистское учение о рае органически связано с учением об активном участии божеств и лам в спасении людей от страданий. На сансариин-хурдэ рай не изображен. Символом спасения на нем является бледный лучистый круг над головой мангуса. Возможно, что этот круг символизирует нирвану. На него указывает стоящая в правом верхнем углу картины фигура ламы.

Отсутствие рая на "колесе жизни" может объясняться действительно ранними истоками этой композиции. Учение о рае в ламаизме развивалось в тесной связи с развитием представления о будде Амитабе (Амида, Абида). Именно он уничтожил важнейшую причину страданий - сладострастие. В полном спокойствии высшей мудрости и бесстрастия восседает он в раю, где любое живое существо может удостоиться слушания его проповеди и тем самым сделать последний шаг на пути к окончательному спасению.

"Попав туда,- сообщает один из источников,- они (смертные) приобрели бы блаженную способность явиться в мир только один раз, как великие мудрецы и учителя, и тем достигнуть нирваны. А для этого достаточно добродетельным людям в течение семи дней призывать имя Амитабы-будды, сохраняя это время сердца свои чистыми от мирских помыслов".

Приведем отрывок из одного произведения обширной ламаистской литературы, посвященной описаниям рая Сукавади ("чистая земля"). "Почва его, состоя как бы из превращенных в муку и рассыпанных кораллов, лазурита, лазоревых камней, хрусталя, золота, серебра и других драгоценностей, очень плодородна. Большая часть страны, не имея ни возвышенностей, ни низменностей, очень ровна... Пыль не пылит там, а по виду похожа на пахучее масло... Предметов неприятных на вид нет вовсе. Там все прекрасно, и куда ни посмотри, ничего не найдешь нехорошего, что не было бы приятно для глаза, поучительно для ума и радостно для сердца. Если изучать нагие тела жителей страны той, то жесткого ничего нет в них, они мягки, как шелковые подушки, набитые ватой... Так как там постоянно блистает свет будды Абиды, то ночи и мрака нет там... Над водою летают разные птицы, которые только носят название птиц, а по цвету и голосу совершенно не похожи на наших... Нет там лжецов, клеветников, грубиянов, сплетников, умножающих зло и вред. Так как все имеют признаки мужчин, то женщин нет там. А так как существа появляются там из цветка лотоса, то и рождения из чрева нет там... Там называют друг друга словами "милый", "друг", а не говорят "неприятель", "враг"... При смерти там не бывает мучений, и с отшествием души исчезает и труп... Все тамошние обитатели обладают... свойством помнить прежние деяния, благодаря которому они могут помнить 180 000 миллионов своих перерождений,... и свойством знать мысли других, благодаря которому они знают все дела и мысли существ всех миров..."

^* (И. А. Подгорбунский. Буддизм, его история и основные положения его учения, вып. 2, стр. 72-78.)

Чтобы окончательно убедить в блаженстве пребывания в раю, автор текста, по-видимому не без влияния со стороны мусульманского представления о рае, добавляет в конце: "Сверх того, если есть охота, то обитатели того царства в каждом доме услаждаются пением и плясками, исполняемыми 7000 дев. Но это наслаждение удовольствиями не возбуждает в них страстей, и они всегда бывают тверды в законе",- спешит уже вполне по-буддийски оговориться автор.

Пропаганда идей достижения райского блаженства значительно усилилась среди бурят в конце прошлого - начале текущего столетия, т. е. в период нарастания революционного движения. В это время в ряде дацанов сооружаются объемные изображения рая (диваджина), сделанные из дерева, папье-маше, стекла и частично металла (бронзовые изображения божеств). Иногда (например, в 1904 г. в Янгажинском дацане) для диваджина строился даже специальный храм.

В центре макета помещалась крупная фигура восседающего на троне Амитабы. Вокруг него - божества более низкого ранга, его помощники. Они сидят во дворцах-храмах и проповедуют праведникам, удостоенным рождения в раю, учение Будды. Макет занимает несколько квадратных метров пола и достигает 3-4 метров высоты. Все пространство пересечено разноцветными радужными полосами, которые должны изображать чудесный свет. Звуки небесной музыки и пение птиц переданы фигурами летающих по воздуху музыкантов, магов и волшебников, ярко окрашенных райских птиц. По рассказам лам, в момент смерти праведника перед ним появляется Амитаба с цветком лотоса в руке. Погруженная в этот лотос душа переносится в рай. Макет снабжен застекленными участками пола - райскими озерами. На них распускаются цветы лотоса, из которых выходят новоявленные в раю души в виде маленьких человечков.

Объемное изображение рая Амитабы. Макет из дерева, папье-маше, бронзы и стекла. Экспонат Музея истории религии и атеизма

Понятно, что заманчивые перспективы райского блаженства в общем не противоречат основной теории спасения буддизма: ведь рай - только последний этап на пути к окончательному выходу из круговорота бытия. Эти перспективы были порождены религиозной фантазией людей, искавших близкого и сравнительно легко достижимого воздаяния за все перенесенные на земле страдания. Литературное творчество и изобразительное искусство ламаизма с готовностью шли навстречу этим исканиям, с большой эмоциональной силой воплощая в зримые образы награду, обещанную ламами за отказ от революционной борьбы, за безропотное выполнение всех требований религии.

Соблазнительные описания блаженства пребывания в раю не должны, однако, отвлекать внимания верующего от превратностей того существования, на которые обрекает его переживаемое им в "данной жизни" перерождение. И рассмотрению основных этапов каждого перерождения ламаизм уделяет очень большое внимание. Внешнее, узкое кольцо "колеса жизни" отведено образному изображению того круговорота бытия, из которого так трудно вырваться живому существу. Тем самым сансариин-хурдэ придает ощутимо конкретную форму одному из исходных положений буддизма, "учению о зависимом происхождении" и роли этого "зависимого происхождения", т. е. причинно-следственных связей, в ходе каждого перерождения каждого конкретного живого существа.

Основные звенья каждого перерождения

Первоначальное изложение учения о "зависимом происхождении" (пратитья самутпада) и об основных звеньях (ниданах), проходимых в процессе перерождения каждым живым существом, единогласно приписывается буддийской литературой самому Шакьямуни. Основное назначение этого учения показать, что каждое перерождение (а значит, и испытываемые в нем страдания) зависит от незнания, заблуждения (авидья).

В канонической литературе буддизма, в том числе и в сочинениях, вошедших в Ганджур и Данджур, неоднократно подчеркивается, что именно авидья вызывает появление всех последовательных и с неизбежностью вытекающих один из другого этапов, из которых складывается каждое перерождение. Соответственно "прекращение неведения" ведет к прекращению всех остальных этапов, т. е. к победе "над всей бездной страданий".

На сансариин-хурдэ первая нидана - неведенье - символически передается фигурой слепого, ощупывающего путь посохом. Это констатация наличия у данного существа непреодоленной зависимости от страстей, стремления к жизни, заблуждения ума, которые делают неизбежным новое перерождение.

Вторая нидана - волевые порывы (санскара или карма) - сила, определяющая конкретную форму нового перерождения. Это - по существу итог всех мыслей, поступков, чувства, привязанностей человека во всех его предыдущих перерождениях. Символом санскары является фигура горшечника, формирующего на гончарном круге горшки (иногда только горшки и гончарный круг): "Наш дух - лишь ком глины,- говорит древний санскритский текст,- которую судьба, суровый горшечник, держит на круге печали, и как хочет, так и образует"^*. Первые две ниданы охватывают как бы итоги всех предыдущих перерождений и тем самым неизбежность нового бытия.

Это новое бытие передается следующими восемью ниданами.

Начинается новое бытие с появления "сознания" (виджняны - третья нидана), которое и составляет первый момент жизни. Это только "чистое сознание", элементы его не оформлены, оно бессодержательно, неустойчиво, "как ум обезьяны". И передано оно всегда фигурой обезьяны, влезающей на дерево за плодами. Четвертая и пятая ниданы (нама-рупа и шад-аятана) протекают еще в период эмбрионального развития человека. Переживаний у эмбриона еще нет, но все элементы "чувственного" и "психического" в нем уже подготовлены. У него постепенно складываются "шесть баз", обычно называемых "органами чувств". Это не органы чувств в нашем понимании, а скорее способность выделять зрительные, слуховые, осязательные, обонятельные и вкусовые элементы в потоке сознания. Шестое чувство - манас - "сознание предыдущего момента". Психофизическое единство (нама-рупа) передается изображением человека, плывущего на лодке: человек отправился в путь по волнам житейского моря. Сложившиеся уже в потенции чувства, не начавшие еще, однако, функционировать, изображены в виде дома с шестью заколоченными окнами (шад-аятана).

Шестая нидана, соответствующая концу эмбрионального развития и первым двум годам после рождения ребенка,- "касание", "контакт" (спарша), символизируется обнимающимися мужчиной и женщиной. Это надо понимать как символ соприкосновения элементов чувства с сознанием. Но приятных или неприятных эмоций еще не возникает.

Седьмая нидана - чувство, ощущение (ведана), передаваемое изображением человека, в глаз которого попала стрела. Из чувства вырастает вожделение (тришна - восьмая нидана). Оно появляется в возрасте полового созревания и воплощено на сансариин-хурдэ фигурой человека с чашей вина.

Девятая нидана - стремление или привязанность к жизни (упадана), соответствующая периоду полного формирования человека с конкретными жизненными интересами и связями. Сознание живущего земной жизнью человека полностью сформировано, он погружен в неведение. Символ: человек, рвущий плоды с дерева.

Бхава - десятая нидана - последний этап данного перерождения. Это расцвет жизнедеятельности человека, ее упадок, старение и смерть. Человек все глубже захватывается вихрем бытия, его сознание все больше погружается в омраченность интересами земного существования. Символ - курица, сидящая на яйцах, ибо именно этот этап определяет неизбежность грядущего перерождения.

Будущая жизнь охватывается одиннадцатой и двенадцатой ниданами: "рождением" (джати) и "старостью и смертью" (джара-марана). Джати символизируется рожающей женщиной, джара-марана - фигурой немощного слепого старика. Рождение - это появление нового сознания с новой иллюзией бытия-страдания, старения и смерти - весь этап новой жизни, так как старение начинается с момента рождения, а жизнь снова порождает невежество, страдания, желания, неизбежность нового перерождения. И так снова и снова, без конца, если не найти способ прервать этот замкнутый круг причин и следствий.

Буддизм якобы и несет эту возможность прервать непрерывное, нарушить 'беспощадный закон "зависимого рождения", роковое действие кармы. Учение о двенадцати ниданах с особенной силой подчеркивает неведение как исконную причину страданий-перерождений и сознание как непосредственного носителя этого неведения, носителя, способного все же, как мы видели выше, воспринять открытую Буддой истину и обрести спасение в небытии.

Махаяна и опирающийся на нее ламаизм объявляют возможность спасения для всех. Сохраняя все основные догматы раннего буддизма, они с особой силой подчеркивают "пустоту" (шуньята) видимого, чувственного мира, отсутствие объективной реальности видимых предметов и подставляют на место этой "иллюзии" грандиозную картину мира, созданного религиозной фантазией, мира сверхъестественного, с которым, однако, тесно связана судьба каждого отдельного человека, от которого зависит его спасение. Главными помощниками людей в спасении становятся бодхисаттвы, а необходимым звеном связи с ними - ламы.