"Благоверие его со властью сопряжено"

Это цитата из "Слова о Законе и Благодати" киевского митрополита Илариона, выдающегося писателя, оратора и церковно-политического деятеля Киевской Руси. "Слово" - апология христианской Руси, а в своей заключительной части - прославление Владимира, крестителя, и Ярослава Владимировича, твердо противостоявшего сильному давлению Византии.

Иларион, вспоминая крещение киевлян, пишет, что не было никого, кто противился бы этому, но пишет и о тех, кто крестился из-за страха перед князем.

В литературе о крещении Руси стала общим местом мысль о том, что христианизация встретила упорное сопротивление масс. Количество свидетельств этого сопротивления в источниках невелико, в ходу оказывается ограниченный материал: "Добрыня крестил новгородцев огнем, а Путята мечом", сюда же относят восстания волхвов на севере, выступление-"пророчество" волхва в Киеве (1024 и 1071 гг.).

Сюда же относят и двух варягов, принесенных в жертву, - свидетельство антихристианской настроенности даже в самом Киеве.

Варяги конечно же принесены в жертву Перуну не случайно, но, вероятно, это больше показатель враждебного отношения именно к богатым варягам. Напомним, что в это время Владимир решительно избавляется от варяжской дружины. Напомним, что и отношение к "своим" варягам в эту пору в Киеве и в целом на Руси становится резко отрицательным. Это прослеживается и по летописи, в характеристике Свенельда и действий его дружины. Летопись сочувствует юному Олегу, который убивает в своих владениях Свенельдича. Сохранилась не только летописная оценка: народная былина о Вольге (Олеге) Святославиче - "ясном соколе", который бьется с "черным вороном". Убийство Люта Свенельдича, по мнению Б. А. Рыбакова, было "первым открытым выступлением против самой знатной и сильной части киевских варягов, что и давало основание народу воспеть его в былине". Здесь же исследователь отмечает именно антиваряжский характер "принесения в жертву богам знатного варяга, проживающего в боярской части Киева"^*.

^* (Рыбаков Б. А. Древняя Русь, с. 50-53. )

В смысле оценки сопротивления христианству интересен факт проповеди волхвов в Киеве в 1071 году (хотя факт, заметим, слишком поздний для того, чтобы связывать его с крещением).

В "Повести" "волхв, обольщенный бесом", пришел в Киев и "рассказывал людям, что на пятый год Днепр потечет вспять и что земли начнут перемещаться, что Греческая земля станет на место Русской, а Русская на место Греческой...". Далее Летописец не преминул подчеркнуть, что волхва слушали невежды, а верующие предупреждали: "Бес тобою играет на погибель тебе". Отметим пока, что "невежды" - люди непросвещенные, а с позиции Летописца, это и не христиане, живут в Киеве спокойно на девятом десятилетии после крещения Руси, по крайней мере в третьем поколении. Это, конечно, работные люди, ремесленники, отнюдь не верхи Киева.

Но и в проповеди волхва сталкиваются не две веры. Волхв не язычество проповедует, пророчествует он об ином. Он говорит и предупреждает о греческом засилье, о том, что на Руси стало не так, как прежде, и настолько все перевернулось в жизни, что не удивительно будет, если даже Днепр потечет вспять. И прямое указание: настолько греки взяли силу, что, того и гляди, сами земли переместятся и уже никто не поймет, не стала ли Русь Грецией...

Таков образный смысл речей волхва. Да и не одного его, объявившегося в Киеве. В конце 60-х годов волхвы, которых давно уже не было ни слышно ни видно, появляются и в Новгороде, и на Белоозере. Предсказывают грядущие перемены, перемены к худшему. И действительно, обстановка на Руси сложная. В 1061 году на русские земли впервые вторгаются половцы. Князья борются друг с другом за власть. С крестными целованиями и изменами русские князья осаждают русские же города, в усобицу втягивается Польское королевство. Половцы в жестокой битве на Альте наголову разбивают соединенные русские войска. События грозные. Незадолго до этого (в 1055 году) патриархат смещает русского митрополита Илариона и вынуждает Киев принять византийского епископа Ефрема. Ликвидируется относительная самостоятельность русской церкви, которая существовала со времени крещения до княжения Ярослава Мудрого, поставившего на кафедру Илариона без участия Константинополя.

В речах киевского волхва нет "сопротивления христианству". В них - тревога за происходящее. И может быть, не прозвучавший, но ощутимый фон речи волхва, ее подтекст - укор христианству. Реальные жизненные невзгоды для волхва-язычника, похоже, приобрели христианскую окраску. Мудрено ли, что пророком оказался не волхв, а тот, кто предупреждал его: "Бес тобой играет". Предупреждение оказалось вполне пророческим. Летописец сообщает, что как-то ночью волхв "исчез". Сообщает без комментариев, но их и не требуется.

После крещения на Руси долго не было того нетерпимого отношения к язычеству, к "бесовским суевериям", которое характеризует церковь более позднего времени. Волхв проповедует в Киеве свободно, не будь его проповедь резким отрицанием греческой экспансии, дело не окончилось бы так трагически.

В те же годы происходят выступления волхвов в Ростовской земле и в Новгороде. (Летописец сюжетно объединил в "Повести" события нескольких смежных лет под одним 1071 годом.) "Однажды, во время неурожая, - начинает он рассказ о ростовских волхвах, - явились два волхва из Ярославля". Волхвы заявили, что знают всех, кто в этот голодный год припрятал запасы. И действительно, "куда не придут в погост, тут и называли знатных жен, говоря, что та - жито прячет, а та - мед, а та - рыбу". Смерды приводили к ним этих "жен", волхвы с каким-то колдовским обрядом "прорезали за плечами и вынимали оттуда либо жито, либо рыбу и убивали многих жен, а имущество их забирали себе". Дошли так до Белоозера, "и было с ними людей триста". Это уже восстание: - конфискуется имущество богатых, изымается продовольствие, многих знатных убивают.

На Белоозере оказалась дружина Яна Вышатича, собиравшего дань князю Святославу. Вышатич прежде всего разузнает, чьи смерды эти волхвы, "и узнав, что они смерды его князя, послал к тем людям, которые были около волхвов, и сказал им: "Выдайте мне волхвов". Их, конечно, никто выдавать не собирался. Осерженный Ян пошел было со своим требованием к лесу, где засели восставшие смерды. Дружинники остановили его: "Не ходи без оружия, осрамят тебя". Осрамят - это значит откажутся повиноваться, заставят отступить. Ян понял и пошел с группой воинов, держа в руке боевой топор. Навстречу вышло трое., Остановили Яна, хотели припугнуть: "Идешь на смерть, не ходи". Никаких предупреждений Яну было не нужно: воин, глава княжьей дружины - и какие-то смерды. Порядок следовало навести немедленно и жестоко. Устрашить, а потом не дать опомниться. Смердьих парламентеров убили на ходу и двинулись на оставшихся. Ян шел впереди, на него кто-то кинулся, кто- то швырнул в него топор, но промахнулся. "Ян же, оборотив топор, ударил того обухом и приказал отрокам рубить их".

Как все-таки в летописи на месте каждая деталь и как каждая деталь точна! Ян идет впереди - воин и власть, - ему ли бояться, да и кого, смердов? И как убил: обухом топора. Не зарубил, похоже, что он, княжий "лучший муж", просто не хочет марать боевого оружия смердьей кровью. Смердов рубят отроки. Повстанцы бежали, и не Вышатичу было гоняться за ними по лесам, да и как взять их в лесу? Ян вернулся в Белоозерск и заявил горожанам, что если те не схватят и не выдадут ему волхвов, то он "весь год" проведет в городе. Кормить весь год дружину, которая к тому же распояшется - это очевидно, - белоозерцев такая перспектива напугала. Трудно сказать как, но волхвов Вышатичу привели. Из допроса вышел поначалу богословский спор, волхвы сначала убеждали Яна: "...перед тобою вынем жито, или рыбу, или что другое". Вышатич не поддается на уговоры колдунов и утверждает, что это ложь, что человек состоит "из костей и жил кровяных, нет в нем больше ничего, никто ничего не знает, один только бог знает".

"Теология", как видим, очень несложная. Ян - христианин того начального периода, когда "весь крещеный мир" Руси, по сути, полнейшие язычники, научившиеся двум-трем молитвам да крестному знамению. Этого хватит с избытком: сам факт крещения в языческом всеобщем сознании вполне достаточен для того, чтобы далее не особенно беспокоиться о религиозных вопросах. И вместе с тем эта "теология" - шаг вперед по сравнению с языческими верованиями. Ян отказывается верить в традиционное ведовство, это для него уже ложь. Но если это и шаг в познании мира, то даже для Вышатича шаг небольшой. Христианство прекрасно позволяет ограничить кругозор и меру жизненной ответственности человека: "никто ничего не знает, один только бог знает". Тезис Вышатича вполне христианский, делает религию средством интеллектуального застоя, которым она по сути и явилась. И опять же обратимся к словам Яна; особенно ярко проявлялась христианская косность тогда, когда стали развиваться естественные наукн. "Все знает бог, человеку незачем и греховно мудрствовать" - этот тезис на века станет опорой религиозного невежества. Как скоро он, оказывается, прозвучал в христианской Руси...

Дальше пошел спор о сотворении человека. Волхвы утверждают, что им лучше, чем Яну, известно, как был сотворен человек: из грязной тряпочки, которой бог отерся в бане. Ян только что, по Библии, утверждал, что "сотворил бог человека из земли", и он обвиняет волхвов: "Прельстил вас бес". Опять же первый на Русской земле теологический диспут содержит тот основной аргумент, к которому богословы будут прибегать и столетия спустя. Его можно выразить по-разному, но его суть всегда не в доказательстве, а именно в этом - "бес прельстил", и это - ultima ratio теологии. Но Вышатич не богослов и спор прекращает, сведя его с неба, где бог, на землю, где он, Ян Вышатич. Волхвам, подводит он черту, придется "здесь принять муку от меня".

Волхвы, как ни странно, упорствуют: "Не можешь нам сделать ничего". Речи нет о теологических категориях: смерды убеждены в том, что их право - предстать на суд князя, а не княжьего слуги, хотя бы и самого Вышатича. Он же уверен (с этого и начиналось), что раз они смерды его князя, то они и его смерды. Следовательно, он волен вершить суд. Не наша задача вдаваться в правовые отношения Древней Руси. Смерды стоят на своем, Вышатич на своем. Даже после пытки - волхвов били, выдирали им бороды - Ян издевается: "Ну, что вам молвят боги?" Они тверды: "Стать нам перед Святославом".

Волхвам заткнули рот кляпом, привязали их к мачте ладьи. Отправились по реке и остановились в устье Шексны. Ян за свое: "Что же вам теперь боги молвят?" Волхвы уже понимали все и отвечали: "Так нам боги молвят: не быть нам живыми от тебя". Ян усмехнулся: "Вот это-то они вам вправду поведали". Волхвов убили и повесили на дубе. Так было подавлено это одно из первых народных выступлений против "знатных". Это не выступление против христианства. Вышатич спокоен в богословской части дискуссии. Она идет без каких-либо угроз с его стороны. Волхвы свободно излагают свои взгляды на мир, не отрицая и христианского бога. У Вышатича лишь христианское презрение к "невеждам", но не более того. Казнь волхвов - кара за то, что они возглавили восстание, за то, что отказались признать власть Яна. События на Белоозере не спор язычества с христианством и потому, что само христианство еще не укрепилось настолько, чтобы у него оказались рьяные сторонники, жаждущие кар и казней язычникам, еретикам, богохульникам и т. д. - все это придет позднее. Пока же где было взять таких фанатиков благочестия? Среди вчерашних язычников? Сам Ян - христианин всего во втором поколении.

В этот относительно краткий период новая вера не ощущала особой нужды в борьбе со старой.

Обе религиозные системы отражали разные стороны бытия. Язычество прежде всего соотносило человека с природой, определяло его место в мире природы, христианство - отражало социальную сущность человека и общества и место человека среди людей. Оба отражения были, разумеется, не истинными, превратными отражениями реальных связей человека с природой и обществом. "Круги охвата" этих систем не совпадали, но они пересекались. И это - одна из причин православного двоеверия. Многое совпадало: вера в загробную жизнь, вера в сверхъестественное - чудеса, в возможность умилостивить высшие силы. То, что одни называли "свои" силы богами, а "не свои" - бесами, дела не меняло. В бесов тоже верили.

В стихийном народном двоеверии есть примечательное определение - один православный поинтересовался: "Кто такой шайтан?" "Не нашего бога черт", - получил он в ответ.

Остается добавить, что спустя примерно лет тридцать старый воин Ян Вышатич в Киеве, хорошо знает Нестора, дружен с ним. Рассказ о восстании волхвов попал на страницы "Повести" прямо со слов Яна Вышатича. Нестор в год смерти девяностолетнего Яна (1106 г.) посвятил ему несколько уважительных строк.

Под тем же 1071 годом летопись рассказывает о появлении волхва в Новгороде. Здесь дело обстоит серьезнее, чем на Белоозере. Волхв не только брался предсказывать грядущее - это тот же мотив, что звучал и в Киеве, и на Ростовской земле, - он делал это, "хуля веру христианскую". Волхв "обманул чуть не весь город", - сокрушается Летописец. "И был мятеж в городе, и все поверили ему и хотели погубить епископа". Волхв будто бы пообещал: "Перейду Волхов перед всем народом". Собирался, что ли, повторить чудо Иисуса Христа пройти "яко; по суху"? Доказать, что евангельский герой не герой? Но тут вышли князь, дружина, епископ в полном облачении. Сошелся едва ли не весь город. Епископ обратился к собравшимся: "Кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же верует богу, пусть по кресту идет". И разделились люди надвое. Князь Глеб и его дружина пошли и стали около епископа, а люди все пошли к волхву. И начался мятеж великий... Глеб, совсем не по-княжески, спрятал под плащ топор и пошел навстречу волхву. Диспут был краток. Речь о том же, о грядущем, и возможности его предсказания. Глеб настойчив: "Знаешь ли, что завтра случится и что сегодня до вечера?" Волхв ответил: "Знаю все".

Вероятно, волхв, как и в Киеве, пророчествовал о временах достаточно отдаленных, и князь своим вопросом хочет занизить его предсказания, хочет публично развенчать волхва. Он спрашивает не об отдаленном будущем, которое так нетрудно пророчествовать, и не удовлетворен слишком общим ответом. Глеб повторяет вопрос, ставит его более конкретно: "А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?" Волхву деваться некуда, хорошо уже то, что можно попробовать переговорить князя, и он стоит на своем: "Чудеса великие сотворю". Все это - сцена. Площадь, полная народу, напряженная, затихшая. XI век - информация идет только из уст в уста, и здесь не как на Белоозере, здесь не спор, а публичное выступление. Оба, наверное, выкрикивают свои слова, нужно, чтобы их слышали все. Волхв не знает, что этот ответ его - последний. Глеб добился нужной ему реплики. Наверное, была секундная пауза: князь убедился, что слова волхва услышаны и поняты. И тут он выхватил из-под плаща топор, свой решающий аргумент. "Разрубил волхва, и пал он мертв". Мятеж кончился. Не начавшись. "Люди разошлись", - подводит итог дня Летописец теми же словами, которыми закончил рассказ о крещении киевлян...

Аргумент Глеба убедителен для языческого сознания. Волхвы берутся предсказывать, а не предвидят сиюминутных событий, не знают даже своей судьбы. Во всех трех случаях (вспомним гибель Олега от "конского лба") волхв, колдун не предвидит собственной гибели. Церковь настойчиво монополизирует определение "божьей воли". Но для утверждения христианства топор Глеба и понятная всем собравшимся его решимость устроить побоище - аргумент грозный, но неубедительный. Для укрепления христианства потребуются свои чудеса.

За чудесами дело не станет, вскоре церковь даст их в изобилии, но пока круг замыкается: для веры в христианские чудеса нужны верующие христиане. Так определяется долговременная задача церкви - постепенное внедрение культа святых, которые вытеснят прежних перунов и велесов, сольются с ними, покроют их схимой или нимбом святости. Нужно думать о новой обрядности и о многом другом. Этим церковь в меру разумения и занимается. Не на годы - на века растянулось это "внедрение".

Пока же единственный случай организованного сопротивления именно крещению мы знаем со слов летописи в том же Новгороде. Правда, это не "Повесть". Обратимся к двум другим летописным сводам: Новгородской и Никоновской летописям. В Новгородской летописи (в ней, в частности, отразился Начальный свод 1093-1095 годов) о крещении сообщается под 989 годом. "И прииде к Новугороду архиепископ Яким и требища разори, и Перуна посече, и повеле влещи в Волхов". Перуна, как в Киеве, волокли по грязи, колотили жезлами и сбросили в реку. Здесь, как и на Днепре, было указано следить, чтобы идол не прибился к берегу.

Сюжетное сходство настолько велико, что может показаться прямым заимствованием киевской ситуации. На деле, вероятно, Новгородская летопись верна фактам: в Новгороде действо свержения идолов разворачивалось по тому же продуманному и подготовленному сценарию, по которому оно проходило в Киеве.

Детали отличают новгородское крещение от киевского: Перун, проплывая под мостом через Волхов, швырнул на него свою палицу, которая, по словам Летописца, какими-то "безумными" сохранялась в Новгороде. "Утеху творят бесам", - сокрушается он о языческом обряде, открыто продолжающем жить в Новгороде.

Вторая деталь - как бы бытовая сценка, подсмотренная Летописцем утром на Волхове. Какой-то гончар грузил в челнок глиняные горшки - собирался везти их на продажу - и тут увидел плывущего по реке Перуна. Течение подносило идола к берегу. Гончар оттолкнул его шестом, сказав: "Ты, Перунище, досыта ел и пил, а теперь плыви прочь!" Такое вот христианское назидание. Трудно не поверить летописи - рассказ вполне вероятен, и читатель в нескольких этих строках сразу видит и низменный, топкий берег широкого Волхова, раннее невысокое солнце, тяжелую темную колоду, которую речная струя выносит на плес, и горшечника-скудельника, как их называли, в белой рубахе, укладывающего свой хрупкий товар.

Летописи сохранили и прямое свидетельство сопротивления введению христианства. Относится оно к крещению Новгорода. Мы имеем в виду рассказ так называемой Иоакимовской летописи. Текст ее до нас не дошел, мы знаем его в изложении В. Н. Татищева, который этот текст имел и привел его в обширных выдержках в своей "Истории Российской".

Крестить новгородцев отправили из Киева Добрыню и митрополита Иоакима (это по догадке В. Н. Татищева), - известного нам Акима Корсунянина, которого Новгородская летопись также упоминает в статье 989 года о крещении Новгорода.

Новгородцы поклялись Добрыню в город не пустить. Разметали середину моста, с Софийской стороны поставили на нем два камнемета. "Со множеством камения поставиша на мосту, яко на сущие враги своя". Верховный жрец языческий Богомил, которого новгородцы за красноречие прозвали соловьем, собирает толпы, проповедует, запрещает покоряться Добрыне. Тысяцкий Угоняй вопил: "Лучше нам померети, нежели боги наши дати на поругание". Словом, бунт, причем участники - и массы, и верхи Новгорода. "Мы же, - речь в летописи от первого лица, по догадке В. Н. Татищева, это сам автор летописи, первый епископ Новгорода Иоаким, - на Торговой стороне ходили по торжищам и улицам, уча людей, елико можахом". Так шло два дня, "можахом" насильно и с большим трудом. Все же окрестили - заставили - несколько сот человек. Народ же там, на Софийской стороне, за Волховом, не бездействует. Начинают громить богатых. Разорили дом Добрыни, убили его жену и еще кого-то из родственников. Разметали, разнесли по бревнышку церковь Преображения.

И тут рассвирепел Добрыня. Тысяцкий Путята с дружиной в 500 воинов ночью переправился через Волхов и устроил побоище. Поутру переправился на Софийскую сторону и Добрыня. Побоища, видно, не хотел - находчивый, нашел способ покорить новгородцев. Велел дружине посжигать дома. Их, конечно, бросились тушить - трудно ли дотла выжечь деревянный город?

Отметим эту деталь: язычники только "разметали" христианскую церковь. Сжечь, конечно, было проще, но боялись за город. Добрынюшку, добра молодца, этим не остановить... Добрыню здесь знали хорошо и без лишних слов понимали, что "добрый молодец" ни за чем не постоит, - просили мира. Добрыня унял дружину, начавшую разгром города, дальше все пошло по киевскому образцу. Скидывают в воду и жгут идолов.

Какой-то посадник Воробей, красноречивый воспитанник Владимира, увещевает народ на торговой площади. На Волхове идет крещение. Еще одно отличие от Киева - крестят раздельно "мужи выше моста, а жены ниже моста".

И до сего дня - подводит итог новгородскому крещению летопись Акима Корсунянина - дразнят новгородцев: "Путята крестил мечом, а Добрыня - огнем".

Насмешливая цитата из летописи, яркая фольклорная метафора, действительно в ходу и до сего дня. Вот только относительно самой Иоакимовской летописи возникают сомнения.

Сам Иоаким, Аким Корсунянин, как именует его Новгородская первая летопись Младшего извода в статье 989 года, - лицо историческое. Но принадлежность летописи не только перу Иоакима, а - концу X века вызывает серьезные возражения. В. Н. Татищев в своей "Истории Российской" рассказывает, что он получил эту летопись - "три тетради" - от своего дальнего родственника архимандрита Мелхиседека (Борщова). В тетрадях, как определил Татищев, находился список довольно большого фрагмента древней истории Руси. Текст его сильно отличался от "Повести" Нестора. В. Н. Татищев уточняет "Повесть" сведениями из полученных им тетрадей^*. Летопись вызвала обоснованные возражения уже в XVIII веке. М. М. Щербатов первый привел основания, по которым она доверия не заслуживает. Н. М. Карамзин назвал летопись "шуткой, которую многие приняли за истину". Над покойным Татищевым повисла тень обвинения в подделке текста. Вскоре С. М. Соловьев доказал, что историк никак не причастен к составлению текста летописи.

^* (Татищев В. Н. История Российская. М. -Л., 1962, т. 1, с. 50-53.)

Буквально в последнее время Иоакимовская летопись получила археологическое подтверждение. При раскопках Новгорода членом-корреспондентом АН СССР В. Л. Яниным обнаружено пожарище, которое ученый точно связывает с событиями 898 года.

Вероятно (эта точка зрения преобладает в современной науке), что летопись Иоакима - один из распространенных в XVII-XVIII веках текстов легенд, исторических преданий, в какой-то своей части имевших реальную основу^*.

^* (Сведения об Иоакимовской летописи взяты из статьи О. В. Творогова в кн.: Словарь книжников и книжности Древней Руси, с. 204-206. Здесь же основная литература по данному вопросу.)

Яркое и убедительное повествование Акима - Якима - Иоакима действительно может быть результатом литературного труда XVII или даже XVIII века. Возможно, автором его действительно является Иоаким, но не Корсунянин, а Иоаким - архимандрит того же Бизюкова монастыря, откуда В. Н. Татищев получил текст. Такой настоятель был в этом монастыре в 1730-е годы. Суть не в этом. Даже если совершенно не принимать в расчет сведений Иоакимовской летописи, то следы сопротивления крещению можно обнаружить в других наших древнерусских источниках. Следы глухие. Авторы-христиане не распространялись о таких в их понимании негативных явлениях, предпочитали миновать, с их точки зрения, случайные и несущественные моменты. С позиций уже господствующей христианской идеологии их отношение если не оправдано, то понятно. Но коль скоро так, то утверждение об активном сопротивлении масс, как это порой можно встретить в некоторых изданиях, казалось бы, может существовать и без прямых свидетельств сопротивления крещению. Однако не следует опираться на одни гипотетические предположения, утверждая на них другую гипотезу. За такие схоластические построения древние наши книжники обоснованно упрекали в "ложности мудрствования".

Оценив позицию древних авторов, осмысленно замалчивавших факты сопротивления крещению, мы должны искать ответ на эту тему в их же сочинениях. Будем исходить из предположения, что коль скоро сопротивление крещению действительно было, то наши авторы, близкие к событиям, принципиально не могли миновать этой важной проблемы. Не могли миновать уже тем, что старательно ее обходили. Если сопротивление существовало, то именно при апологетике крещения, утверждая христианство и религиозные заслуги Владимира, древнерусские писатели не могли не коснуться сопротивления христианству. Они, проповедники-идеологи, должны были ответить современникам, почему же столь истинная религия не везде встречается с радостью, чаще просто покорность, а то и неприятие? Ведь эти вопросы существовали, задавались и требовали ответа...

Ответ мы в источниках находим. Уже в "Повести", когда Владимир посылает по Киеву объявить свою волю о крещении, указано на прямую санкцию в случае отказа: "...будет мне враг". В Никоновской летописи жестче: "Не будет пощажен". В Иларионовом "Слове о Законе и Благодати" развернута мысль, аналогичная "Повести": "Всем быть христианами, малым и великим, рабам и свободным, юным и старым, боярам и простым, богатым и убогим. И не было ни одного противящегося благочестивому его повелению, а если кто и не с любовью, но со страхом принужденного крестится, потому что благоверие его с властью сопряжено". Слово Илариона - это официальная трактовка русской церковью событий крещения.

Свидетельства косвенные, они не содержат, подобно Иоакимовской летописи, ярких рассказов, но и задача их другая - дать ответ на возникающие в связи с крещением вопросы, которые в официальной апологетике христианства обходились стороной.

В целом же христианизация шла успешно и быстро. Если Иларион и преувеличивает, говоря, что "не было ни одного противящегося", то преувеличение не слишком велико.

И этот факт быстрых успехов христианизации также требует объяснения: христианство, практически по всей Европе, внедряется насилием, могло ли быть иначе на Руси?

Вторая половина IX - начало XII века, - полтора, два и более долгих столетия, в которые практически завершается христианизация народов Европы. В 860-е годы Кирилл и Мефодий проповедуют христианство в Моравии, где они заложили основы национальной церкви (позднее там утвердился католицизм). В это же время христианство распространяется в Паннонии, в Болгарии, патриарх Фотий (учитель Кирилла) осуществляет первое крещение Руси. Венгерский король Гейза принимает христианство в 973 году, а завершается христианизация Венгрии в правление святого Стефана (997-1038 гг.). В Польше христианство принято при Болеславе Храбром, и ему, христианину, приходится мечом отстаивать государственную независимость от Священной Римской империи, пока в 1000 году он не добивается самостоятельной кафедры в Гнезно. Западная церковь внедряется действительно "огнем и мечом", и после смерти Болеслава немедленно восстанавливается славянское язычество. Следуют кары и новый этап насильственной христианизации. В Дании христианство принято почти в то же время, что и на Руси, при Гаральде Синезубом (950-986 гг.). На севере Европы процесс феодализации протекал весьма замедленно и христианизация началась около 1000 года (Норвегия, Швеция), реально же христианство укрепилось в Скандинавии к концу XI - середине XII века. Архиепископство в Упсале основано только в 1164 году.

Византия сумела нанести Болгарскому царству сокрушительный удар. В 1018 году христианская Болгария была разгромлена христианской Византией с жестокостью, вызывающей ужас и сейчас, спустя много веков. Престарелый Василий II успел войти в историю со страшным прозвищем Болгаробойца. В решающем сражении армия императора захватила в плен 28 тысяч воинов (называют и другое число). Василий, это свидетельствуют византийские авторы, распорядился отсчитать половину, эти 14 тысяч ослепили. Им вырвали оба глаза. Остальных тоже ослепили. На один глаз. И тогда император разделил пленных на пары: слепой получил поводыря - и отпустил их по домам. Какие же это жуткие толпы сильных мужчин, вчерашних воинов, потянулись, спотыкаясь на ровной дороге, как вцеплялись в плечо сохранившего глаз, как встречали их дома... Первое болгарское царство пало. Столица Болгарии - Охрид - была разрушена, самостоятельность церкви ликвидирована.

С этого времени активизируется византийская церковная политика на Руси. В 1037 году при Ярославе Мудром русская церковь хотя и сохраняет церковную автономию, но переходит в ведение константинопольского патриарха. Ее митрополиты отныне и надолго (кроме Илариона) - греки. Русская церковь станет автокефальной только в 1448 году, а патриархат, пятый патриархат восточных церквей, будет провозглашен ею в 1589 году.

Становление феодального общества повсеместно сопровождалось принятием христианства - религиозной системы, адекватной новой общественной формации. В этом общеевропейском процессе христианизации "варварской Европы" крещение Руси лишь один из фактов.

В христианизации прослеживается одна особенность. Когда новая вера внедряется не только как более соответствующая развитию феодальных отношений, как идеология, вызываемая внутренними процессами общественного развития, но сливается с территориальной экспансией, процесс христианизации идет с трудом. Он замедлен, он встречает сопротивление, и формой этого сопротивления становятся традиционные верования - "язычество".

Так оружием против оружия противостоят христианизации (по сути, германизации и территориальной экспансии) западные славяне, так сопротивляются агрессивному давлению Византии - восстают против христианства - болгары и сербы.

Здесь же упомянем об упорном стремлении Византийской церкви привить на Руси религиозную нетерпимость и религиозное самодовольство: достаточно посмотреть церковные тексты, требующие отказа от общения с инаковерующими, с западными христианами по религиозным соображениям. Такой проповеди на Руси равно противились и христиане, и язычники: Русь изначально складывалась как государство, объединявшее не только славянские племена, но и северной финно-угорской группы: кривичей и вятичей, чудь... Русь хорошо знала варягов и хазар, болгар дунайских и волжских болгар, ясов и касогов, половцев... Ни племенная, ни вероисповедная рознь здесь не были понятны и народом не принимались.

В многонациональной Руси (в XIII веке уже начинают складываться русская, украинская и белорусская народности) в христианстве стремились увидеть не религиозно-национальную ограниченность и не равенство лишь перед богом, да и то "во грехе". Идея христианского равенства понималась в народном сознании как идея естественного человеческого равенства, и даже равенства социального.

Там, где священники не следуют в обозе чужеземных завоевателей, где их ведет "своя" национальная верхушка общества, христианизация проходит достаточно спокойно.

И если южным славянам христианство несут священники и войско Византийской империи, то крещение Руси осуществляется своими князьями, и, как мы видели, преимущественно славянскими, то есть близкими по языку и культуре священниками. Здесь следует сказать и о том, что восточная церковь разрешала богослужение на родном языке. На Западе он употреблялся лишь для проповеди, исповедей, то есть в непосредственном общении клира с прихожанами. Языком богослужения и языком культуры долгие века была исключительно латынь.

А это значит, что от культуры, которую несло с собою христианство, народные массы Запада были оторваны.

Средневековая ученость - это прежде всего книжная образованность и резкое противостояние уровней книжной и народной, фольклорной, бесписьменной культур.

Намного резче разница выявлялась в латинизированной Европе, где противопоставление litterati - "книжных" и "некнижных" - illitterati - простецов, профанов - idiotae на долгие века проложило глубокую межу, разделившую народную и элитарную культуры. (В латыни богослужения было и свое преимущество, обеспечивавшее наднациональное единство клира.)

Крещение Руси облегчалось и тем, что богослужебная и церковная, учительная литература идут сюда прежде всего от южного славянства, на языке, понятном на всей Руси.

При христианизации южных славян этого не было, Кирилл и Мефодий в тот период только создают славянскую азбуку. Казалось бы, незначительное, но существенное для хода христианизации различие. На славянские земли из Византии в первую очередь шла необходимая для этого, но чуждая языческому славянству церковная литература. Ко времени крещения Руси на славянских языках сложился фонд той книжности, в которой наличествуют ценности этические и эстетические, научные. Сведения из различных отраслей средневекового знания, исторические и географические, медицинские, прикладные технологии: строительные, химические, агрономические и т. д. Струя культуры, облик которой средневеково-христианизирован, несла большие общекультурные ценности, и ценности эти восприняты на Руси: семена книжности падали на взрыхленную почву.

Новая вера будет принята массами, станет их верой. Но она окажется вовсе не тем христианством, которое несли на Русь византийские епископы. Народное христианство - православие сольется с древними верованиями, пропитается ими, станет тем двоеверием, по поводу которого, века спустя, будут сокрушенно вздыхать православные иерархи.