Часть вторая

I. Новициат "Общества Иисуса"

Вечером 7 февраля 1936 года, незадолго до вечерней трапезы, я переступил порог здания новициата "Общества Иисуса", расположенного в Галлоро, примерно в тридцати километрах от Рима^*.

^* (Ни одно лицо не допускается к "религиозному посвящению" (кото-рое состоит в том, что данное лицо дает "обеты"), если прежде оно не подверглось "испытанию" послушничества (новициата). "Религиоз-ное посвящение" есть тот "священный договор", который, если по-свящаемый его принял, определяет именем бога взаимные обязательства какого-либо лица и "религиозного организма", то есть ордена или конгрегации; индивидуум посвящает себя богу и "религиозному организму" и отдается им посредством "обетов" бедности, целомудрия и послушания. Новициат состоит в периоде "искуса", в течение ко-торого вступающий знакомится с новым образом жизни, к которому он желает приобщиться, и одновременно "религиозная организация", к вступлению в которую он стремится, изучает и оценивает его ка-чества и способности, чтобы судить о его пригодности. Чтобы но-вициат имел "силу", без чего "религиозное посвящение" недействи-тельно, его продолжительность установлена, по меньшей мере, в один год. Новициат протекает в специальном "религиозном доме". Новициат в силу внутренних законов того или иного "религиозного организма" может превышать предписанный канонический год, однако действие обетов не должно зависеть от этого срока, по край-ней мере, если на то нет соответствующего предписания. Например, в "Обществе Иисуса" новициат длится два года, и, тем не менее, из этого не следует, что двухлетний срок является "непременным условием законности "посвящения". )

Мне была отведена просторная комната в первом этаже, отделенная от остальной части дома. Я открыл окно. Была ночь. Ярко сверкали звезды. Прямо передо мной на фоне неба - неясный, темный силуэт. Это высится Колле Пардо, холм, увенчанный группой сосен. Вокруг - бескрайние просторы, ласкаемые дуновением ветерка.

Решительный шаг был сделан. Я запер дверь в мир и замкнулся. Я принадлежал богу, я жаждал приступить к делу, которое меня ждало, и свершить его. Мое высшее желание можно было считать удовлетворенным.

Я вступил в "Общество Иисуса" по многим причинам. Я убежденно верил в бога, в Христа, в католическое учение и таинство. Одним словом, я был верующим. Однако моя вера не была научно обоснована и являлась действием простым, идущим от всего существа человека, подобно любви или другому сильному влечению души.

То, что это мое душевное состояние сопровождалось непоколебимой уверенностью, не должно вызывать удивления, ибо то же самое можно наблюдать и в других страстных порывах человека, порывах, не являющихся плодом размышлений, таких, например, как ненависть или гордость. Впрочем, элементы иррациональности и догматизма можно встретить и в политических и философских убеждениях. Всем известно отвращение многих к учению марксизма, которого они, однако, совсем не знают и о котором ничего не читали. Они его ненавидят - и все. Спорить с такими людьми бесполезно: они закрывают глаза на очевидные факты. Тут уж ничего не поделаешь. Мне довелось встречать это вопиющее невежество в отношении коммунизма, соединенное со слепой ненавистью, у многих духовных лиц, у руководителей католического действия и партии христианских демократов и, наконец, у людей, далеких от политики, которые от прихода коммунизма не потеряли бы ничего, напротив, только бы выиграли.

Помимо веры, я испытывал, как и ныне, потребность отдать свои силы делу освобождения угнетенных и несчастных. Я думал, что подлинный католицизм дает средство для удовлетворения обеих потребностей: одной - трансцендентной - совершеннейшего единения с богом и другой - социальной, только что упомянутой. Побуждаемый неодолимой жаждой последовательности, этой основной чертой моего характера, я намеревался целиком, ценою любых жертв отдаться этому последнему стремлению.

К сожалению, убеждения и надежды были обманчивы, но я тогда не знал этого; благодаря редкой ловкости и тонкому знанию психологии некоторые духовные лица - иезуиты и два епископа, к несчастью избранные мною в советчики (они казались мне святыми и весьма осмотрительными людьми), использовали мое смятение, благоприятное для совершения шага, о котором идет речь, и, возможно вполне искренно, ввели меня в заблуждение, утверждая вновь и вновь, что господь требует от меня великой жертвы и, вне всякого сомнения, указывает на высокий долг вечного служения ему в "Обществе Иисуса".

"Это воля всевышнего, - говорили они, - и вы не можете, не должны противиться его воле. Дело идет о спасении вашей души. Подумайте о добре, которого вы не совершите, если откажетесь. Сопротивляться воле человека, повиноваться которому наш долг, - тяжелый проступок. Насколько же серьезнее, подумайте, отказаться от повиновения богу!"

Этот довод благодаря постоянному повторению в конце концов убедил меня. То, что я мог подвергнуть опасности вечное спасение души, не очень меня интересовало. Но на меня произвело впечатление, что я сопротивляюсь тому, кто был первопричиной всего моего благополучия и имел право на мое полное служение, ибо я принадлежал ему. Мне кажется, что вникнуть в это состояние души может лишь тот, кто верил и верил горячо, - ему это понятно. Но никакой экзальтации, - скорее холодный и, казалось бьт, верный расчет, в основе которого не выгода, но то, что кажется долгом.

Впрочем, я не был ни легкомысленным человеком, ни фанатиком. Я снова и снова просил моих советчиков раскрыть мне соображения, на которых основывалась их уверенность в том, что господь хочет от меня столь большой жертвы. "Не беспокойтесь, - говорили они, - теология, аскетика дают нам неопровержимые аргументы для решения этого. Как бы то ни было, речь идет вовсе не о том, что мы получаем указания свыше, но о здравом рассуждении. Призвание к священнослужению есть логический результат фактов и данных, которыми вы обладаете. Когда какой-либо человек обладает верой, это очищает его; если к тому же он по своему уму, здоровью и характеру является подходящим, бог, конечно, призывает его стать священником. Так вот, вы обладаете этими данными. Каких же доказательств вы хотите еще?"

"Моя вера горяча, -отвечал я, - но научно, рационально не обоснована. Допустим, что в процессе изучения я признаю ее ложной. Что тогда?" - "Вы получите научные подтверждения, - уверяли они. - Церковь имеет их. Без таких обоснований никто не мог бы быть обвинен в том, что он не согласен с церковным учением. Будьте спокойны, утешьтесь: в школах Общества станут очевидными обоснования, которых вы требуете, и вы будете вполне убеждены".

Я настаивал. "То, что вы мне говорите, хорошо. Однако речь идет о важнейшем для меня решении, которое я должен принять, основываясь на ваших заверениях. Но вы-то знаете научные основы, о которых говорите? Они и в самом деле кажутся вам достаточными? Вы не испытываете колебаний? Почему же тогда столько людей, в том числе ученых, не верят? Чем объясняется, например, что Луаси, Гарнак, Страусс и тысячи других не верили?"

Они отвечали: "Нужно, чтобы вы доверились нам. В самом деле: мы служим мессу каждый день. Мы сознательные, отвечающие за себя люди. Мы учились так, как учились немногие. Мы не колеблемся. Люди не верят потому, что не знают. Мы же знаем. Луаси, Гарнак, Страусс были людьми неблагонамеренными. Мы ручаемся, что господь призывает вас в ряды иезуитов, к священнической деятельности. Если вы противитесь - вы противитесь богу, вы губите свою душу, восстаете против предначертаний провидения".

Таковы были мои мысли и воспоминания в тот вечер - первый вечер, проведенный в "Обществе Иисуса".

Моя жизнь!.. Милые образы, ушедшие отныне во тьму прошлого. Любимые лица и прежде всех одно - ему я ответил нет, отважно ответил нет, чтобы принадлежать богу и осуществить свой долг. А ведь моя мать незадолго до смерти сказала мне: "Сын мой, оставь эту мысль о духовном звании. Это ошибка. Ты обманут. Тебя обманывают. Я, конечно, несведущая женщина. Но подумай - существуют тысячи религий, тысячи их были и тысячи будут. Все движется, все изменяется. Все они - творение людей, созданы людьми. Достаточно любить господа и быть честным!"

Ночь я провел в размышлениях. Я был печален. Спокойно пересмотрел я доводы и соображения за и против. Много молился. Нет! Я должен быть твердым, решительным, настойчивым. Мне казалось, что я чувствую близость свою к Иисусу. Все было взвешено, просмотрено и пересмотрено с крайней тщательностью. У меня были торжественные заверения людей, которых я считал честными, более того - благочестивыми, мудрыми и бескорыстными. Они твердили: "в этом твой долг". Можно ли желать большего?

Почти две недели я провел в комнате, о которой уже говорил. Я был спокоен. Одному послушнику, новицию Джулио Чезаре Федеричи, о котором я сохранил наилучшие и сердечные воспоминания и который, думается мне, не стал моим врагом, ректор Адольф Мариотти поручил научить меня "размышлять" по методу Игнатия. Мы читали вместе "Общий обзор" статута "Общества Иисуса". Каждый день я отправлялся с тем или с другим но-вицием на часовую прогулку в окрестности Галлоро, между Дженцано и Аричча.

Наконец наступил момент "облегчения". Я снял "мирские" одежды и одел орденское одеяние. Во внутренней капелле меня "посвятили" Пресвятой Деве. Так началась моя "религиозная жизнь" в собственном смысле слова, великое испытание новициата, которое в "Обществе Иисуса" продолжается целых два года.

Бесчисленны анекдотические случаи, которые я мог бы рассказать. Но моя задача, конечно, не в рассказывании развлекательных и занятных историй, а в собирании разбросанных элементов, установлении их внутреннего значения, в их последовательном изложении для раскрытия цели, которую преследует Орден. Эта цель, которую теоретически мы рассмотрели в первой части книги, состоит в подавлении естественной человеческой личности поступающего и воспитании другой, неестественной и фальшивой, личности сектанта, холодного фанатика на службе У правящей церкви.

Чтобы не быть обвиненным в предвзятом мнении и чтобы эта работа не показалась сборником общих мест, посмотрим теперь, как теоретические установки Ордена осуществляются на практике. Сделаем это с максимальной осторожностью, имея в виду не предвосхищать выводы, а навести на них. Следуя методу историка-исследователя, попытаемся не плутать в лабиринте безусловно любопытного и, пожалуй, занимательного рассказа, но обобщить второстепенные факты и эпизоды, подчинить повествование о них требованиям тех фактов и событий, которые свидетельствуют о самой сути воспитания и жизни иезуитов.

Таков единственно научный метод, которому надлежит следовать; всякий другой, очевидно, должен быть отвергнут как несерьезный. Итак, приступим к нашей теме.

С первых же дней моей "религиозной жизни" среди множества беспорядочных и неприметных на первый взгляд каждодневных событий меня поразили, более чем сами факты, некоторые их внутренние особенности, наводящие на размышления, которые сразу же показались мне многозначительными. Нужно, впрочем, добавить, что тогда я не смог отчетливо и ясно определить, какова была природа этой цели.

Прежде всего атмосфера была пропитана суеверной набожностью, глупой, ребяческой, несовременной, ошибочной по самой сути своей. Этому способствовал, нужно сказать, сам характер "наставника новициев"^* отца Адольфо Мариотти, человека хорошего, но, по общему мнению, несколько тупого. Однако, как мне пришлось убедиться, это зависело не от Мариотти, не было делом его рук, влиянием его личности, а характеризовало основную особенность самого новициата. Это обстоятельство возбудило мой интерес, так как я знал изощренный ум иезуитов и мне казалось невозможным приписать им подобный промах; так что, предположив, что у них есть основания смотреть сквозь пальцы на подобную ошибку или желать ее, следовало заключить, что это основания наисерьезнейшие.

^* (Воспитание новициев поручено "наставнику", который по "церковным религиям" ("Religioni clericali") (см. ч. I, гл. ΙΙ,п. 2) должен быть священником не моложе тридцати пяти лет, отличающимся благоразумием, милосердием, соблюдением правил и других законов ордена или конгрегации, к которой он принадлежит. Кроме того, предписано, чтобы он имел, по меньшей мере, десять лет "религиозного стажа" (канон 559, § 1). Ему одному надлежит руководить деятельностью новициата и заботиться о религиозном обучении его членов (исключая, разумеется, права старших руководителей, которым это разрешено специальными постановлениями, - канон 561, § 1). Деятельность наставника состоит в "формировании" души новициев для "религиозной жизни" в ордене или конгрегации, в которую они входят. Для достижения этой цели весьма полезно, даже необходимо изучение правил и конституций, усердная молитва, изучение того, что относится к "обетам" и упражнению в добродетели, к борьбе с грехом и пороками человека, к господству над страстями и т. п. )

Правящие иезуиты, например провинциал Эмануэле Порта, всегда заботились о том, чтобы "привить современность" новициям. Но, несмотря на употребление в некоторых случаях велосипедов и разрешения читать более или менее актуальные книги и журналы, атмосфера новициата осталась в основном неизменной.

Отец Лейбер говорил мне, что отцы Рафаэле Битетти, Дино Томе, Эмануэле Порта, которые руководят Римской провинцией Ордена с 1936 года по сегодняшний день, "не блещут ни умом, ни культурой, ни способностями". Однако, будучи посредственными людьми, они не хуже многих других. Конечно, они вовсе не являются несведущими в основных проблемах воспитания иезуитов. Но все-таки введенные ими "реформы", как, впрочем, и "реформы" самих генералов Ордена, носят случайный характер и сводятся к внешним деталям, подобно реформам нынешнего папы Пия XII (изменение формы одежды монахов и монахинь), которые не затрагивают существа дела, - показные и даже смешные попытки "осовремениться", чисто внешний лоск. Итак, можно было прийти к выводу, что люди, вообще говоря, достаточно умные, просто не видели того, что другим, напротив, бросалось в глаза, не видели глупости, средневековой тупости, отсталости, словом, внутренней порочности первоначального обучения иезуита в отношении "святости" и "набожности", и что они даже не стремились как-нибудь исправить это положение.

Нынешний наставник новициев, отец Адольфо Башлэ, человек достаточно ограниченный, хотя и не чуждающийся некоторых нововведений, и даже значительных, прдолжает, по существу, ту же самую линию поведения, которой придерживался Мариотти.

Почему же, спросим мы, так обстоит дело? Каковы причины, приводящие к окостенению того, что по мнению всех, кто обладает хоть каплей здравого смысла и судит обо всем этом со стороны, беспристрастно, было бы разумно и даже совершенно необходимо изменить и передедать? Более того - и это весьма удивительное обстоятельство, - указанная средневековая набожность не только допускается руководством, но вводится всей силой их власти, старательно предписывается и тщательно поддерживается.

Степень невежества и глупости этой "набожности" и этого "благочестия", которые весьма напоминают "набожность" и "благочестие" какого-нибудь богомольного старца, поистине необыкновенна. До сего времени в новициате висит на стене список (на двух столбцах) с наименованиями категорий ангелов, серафимов и т. д^*. и святых из Ветхого завета (например, Ной). Раз в день (не припомню как следует, утром или вечером) один из новициев, которого наставник ставит над прочими, и получающий имя "привратника", хотя он не имеет никакого отношения ко входу в дом, выбирает для каждого "собрата" в названном списке "категорию ангелов" и одного "святого" в качестве "духовных покровителей".

^* (Из писания следует, что число ангелов весьма велико. В самом деле, там говорится о войске небесных духов (III Царств, XXII, 19; Матфей, XXVI, 53, Лука, II, 13). Кроме того, сказано: "Тысячи тысяч служили Ему, и тьмы тем предстояли перед ним..." Далее, ангелы, как мы узнаем из писания, были неравны и делились на девять категорий. Св. Павел называет семь категорий.

Во всяком случае, нужно признать, что великолепна и совершенно поразительна непринужденность и смелость теологов, с которой они пускаются в подобные рассуждения, спорят и выводят непогрешимые истины. Речь идет о дискуссиях, по своему значению и важности подобных спорам, которые вели церковные ученые древней Византии о несотворимом свете Табора, в то время как в ворота города стучал султан с его победоносным войском. )

Признаюсь, мне казалось странным и почти смешным взывать к Адаму и Ною и молить их, тем более, что исторически факт существования этих лиц более чем сомнителен. Но ничего не поделаешь, доверие должно быть абсолютным также и по отношению к невероятному, во всяком случае - маловероятному. Я убедился в этом, когда с изумлением установил, что правящая церковь с помощью ученнейшей "Библейской комиссии" предписывает не только скромным и невежественным новициям, но всем без исключения верить в подобные и еще в другие вещи (в дьявола-змия из "земного рая", в яблоко - материальный объект искушения Евы и Адама, в древо жизни и т. п., причем все эти вещи преподносятся как вещи вполне реальные, конкретные, а не символические).

В помещении новициев - длинный коридор, по обе стороны которого расположены очень просторные комнаты. В каждой из них живет не более четырех "монахов". Каждое помещение посвящено какому-либо святому "Общества Иисуса". Повсюду ветви благословенной оливы, послушник живет среди медалей, медальет, грубых, топорных икон, святой воды. Непрерывные молитвы по всякому поводу и без повода, бесчисленные разнообразные богослужения... Богоматерь почитается не только под именем "пресвятой богородицы", покровительницы Ордена, но и в сотне других образов.

Постоянно совершаются коленопреклоненные молитвы, так что колени новициев постоянно болят и покрыты мозолями. В течение дня все то и дело простираются на голом полу. Странное и смешное зрелище - наблюдать, как иезуиты входят в трапезную после богослужения, преклоняют колени по хлопку в ладоши "привратника", бормочут молитвы и по такому же сигналу поднимаются с колен, а после еды повторяют описанную процедуру.

Мариотти требовал, чтобы все приобрели привычку выражать свою набожность по отношению ко всем святым и блаженным Ордена, празднуя каждый их праздник.

В то время "Общество Иисуса" насчитывало 24 святых и 141 блаженного - непосильная работа! Чтобы все упомнить, нужно было бы отмечать соответствующие дни в книжке и почти каждый день присутствовать на специальных проповедях, которые, таким образом, прибавлялись к тем, которые практиковались обычно и которых самих по себе было более чем в избытке. К тому же очень многие из этих персонажей - бесцветные и невзрачные фигуры, лишенные какого-либо значения. Католический Олимп населен ничтожными богами.

Мы хорошо знаем, что прогрессивное восхождение людей к более высоким формам жизни и, следовательно, цивилизации подразумевает отказ в любой области от вульгарных и невежественных привычек и обычаев. Когда ум человека достаточно развит, он не терпит обычаев дикарей. Стремление обратить ум вспять делает его грубым и диким, заставляет его регрессировать. Интеллект, воля, весь человек вначале противятся, восстают против этого; затем, если неумолимое давление продолжается упорно и безжалостно и если индивидуум по различным причинам не в силах избавиться от него, он безнадежно деградирует.

В этом смысле такой человек опасен для развитого общества, в котором он продолжает жить. В самом деле, он примитивен и, следовательно, является фактором регресса по отношению к другим. И более того, его примитивность искусственна, так как это человек "совращенный". Он является носителем регресса, вносит в окружающую среду свои губительные, противоестественные свойства.

В определенном смысле это характеризует иезуита. Хотя он и не лишен внешнего лоска, приобретаемого с течением времени благодаря обучению, так что он держит втайне от людей глубины своей души, он с помощью средств, предоставленных ему Орденом, с успехом распространяет среди окружающих языческую, средневековую фетишистскую религиозность самого низкого пошиба, подходящую для дикарей, для отсталых народов, находящуюся в вопиющем противоречии с культурным уровнем и сознанием современного человека.

Это определенно ведет к регрессу общества, но это попятное движение на руку Ватикану, владычество которого не переносит света и какого бы то ни было прогресса человеческой личности к самосознанию и самоопределению^*. Поэтому иезуит, человек, воспитанный подобным образом, в высшей степени полезен правящей церкви.

^* (Современная линия поведения правящей церкви может показаться лучшим ответом тем, кто обвиняет ее в создании преград прогрессу науки и мысли. В самом деле, Ватикан занимается, где может, созданием астрономических и метеорологических обсерваторий, научных академий и институтов, университетских факультетов и т. п. Кроме того, над всем этим господствует папская академия наук, которая насчитывает в своих рядах многих самых известных представителей мировой науки и мысли. Этим иерархическая церковь пытается опровергнуть "старинный предрассудок", доказывая, будто между наукой и верой нет противоречия, что, в теоретическом плане, было торжественно провозглашено Пием IX в энциклике Qui pluribus от 9 ноября 1846 года. )

Но он также весьма полезен "Обществу Иисуса", власти которого он подчинен как раб, неспособный рассуждать и думать.

Так как религиозные убеждения составляют одну из главных, определяющих причин образа жизни и деятельности иезуита, религиозное воспитание, которое мы рассмотрели и которому его энергично подвергают с первых же дней, подавляет его ум и энергию, работает над уничтожением высших форм развития, свойственных человеку нашего времени. Перебирать четки, поклоняться крайне безобразным иконам, вешать себе на шею по нескольку священных медалей и монашеских капюшонов, жить в постоянной тревоге о хитросплетении дьявольских козней, листать засаленные и вульгарнейшие книжонки - все это оглупляет человека. Естественная личность человека подменяется новой, угодной Ордену личностью, извращенной, фальшивой, средневековой, немыслящей и потому замкнутой и фанатичной.

Все это подтверждает и доказывает то, что мы ранее говорили о целях "Общества Иисуса". Разумеется, это доказательство пока что имеет силу лишь в отношении того, что нами рассмотрено, то есть в отношении воспитания иезуита в "набожности", однако, как мы скоро увидим, Орден стремится добиться указанной цели всеми способами и полностью сломить и переделать инди-идуума.

Из изложенного вытекает, кроме всего прочего, каким важным и эффективным средством воздействия в руках Ватикана и "Общества Иисуса" является религиозное воспитание описанного нами свойства. Становится ясно, отчего иезуитский орден сохраняет и предписывает это воспитание и почему нововведения затрагивают лишь маловажные внешние детали.

Должен признать, что я сам не был свободен от дей-мствия такого воспитания. Правда, одурманивающему процессу оглупления препятствовало, замедляя его, внутреннее сопротивление, противопоставленное моей душой постоянному и на редкость упорному противоестественному внушению, которому я подвергался со стороны начальства и всего окружения. Однако на втором году моего новициата я уже был совершенно обессилен. Я не мог даже прочитать "Отче наш", не мог прочитать ни одной строки, даже видеть не мог книг - все это вызывало во мне тошноту. Мозг больше не выдерживал. Но в конце концов, задавленный и замученный, превращенный почти в глупца, я должен был сдаться. Сфера разбитого физического "я" в своем падении увлекла за собой и интеллектуальную сферу. И успокоенное начальство было удовлетворено. Отныне поле было окончательно расчищено, почва подготовлена; стало возможно пересадить в нее семя, из которого должно было произрасти благодаря "мистическому" браку... древо Игнатия Лойолы.

Оглупление человека и изменения, произведенные с помощью одной лишь техники богослужения, не были бы полны и закончены, если бы этому не помогли другие средства, способные глубоко воздействовать на интеллект и волю человека. Следовательно, были необходимы эти дополнительные средства, очень действенные орудия окончательного подавления характера и личности, для того, чтобы всякий протест и всякая попытка вырваться были искоренены в душе.

Таким образом, дело было в том, чтобы достичь полного эффекта, а воспитание в "святости", осуществлявшееся изложенным образом, удовлетворяло этому требованию только отчасти. Поэтому необходимо было применить еще и другие средства, и, действительно, начальство имело их под рукой. Для воздействия на разум такими средствами служили книги и наставления. Для разума и воли - практика "размышлений" и "духовные упражнения". Для воли же - распорядок дня. К уже перечисленным добавлялись, таким образом, другие эффективные орудия, которые венчали дело. Рассмотрим каждое в отдельности.

Что касается книг, то в новициате была библиотека, и отец Мариотти имел в собственной комнате многочисленные тома, которые выдавал по своему усмотрению, основанному на его особых и не подлежащих обсуждению критериях. Кроме того, каждый из нас имел в своем распоряжении десятка полтора религиозных изданий.

За исключением немногих книг отца Мариотти, все эти книги были старым, неудобочитаемым и нудным хламом. Глупые химерические россказни о "чудесах" святых, притом непременно "благочестивейших". Некоторые из этих святых, начиная с первых дней рождения, ничего не ели по пятницам, а также по субботам в честь богоматери. Другие перелетали по воздуху с одного места на другое. Далее, почти все они видели Иисуса, пресвятую деву, блаженных, окружавших их ангелов, святого Иосифа и т. п. Они видели их и говорили с ними довольно часто, почти непрерывно. Дьявол со многими из этих счастливчиков был на короткой ноге: когда они молились, он душил их за горло, сек их железными розгами, колотил их и топтал, являлся им в образе чудовищного зверя или же под видом голой женщины, которая бесстыдными позами призывала к любви. Святой иезуит Альфонсо Род-ригес был атакован целыми полчищами голых женщин. Они хватали его, прикасаясь к его телу своими бесплотными телами, пышными грудями, которые казались настоящими, хотя и были призрачны.

В новициате, кроме тех святых, о которых мы уже говорили, цитируя книги, или святых, являющихся предметом всеобщего почитания, каждый мог выбрать для почитания себе лично любого святого. Их тысячи, но почти всегда это бледные, бесцветные фигуры, малоинтересные с человеческой точки зрения. Был очень почитаем святой Джузеппе, о котором абсолютно ничего не известно, и я тоже начал было ему молиться. Но потом я это оставил, потому что бессмысленно выбирать себе примером того, кого мы не только не знаем, но и не сможем никогда узнать. Действительно, евангелие упоминает о нем лишь изредка. Несмотря на это, католический аскетизм, обладающий исключительной изобретательностью, сумел построить на этом крайне убогом основании невероятно большое сооружение. Насколько необоснованно такое построение - ясно каждому.

Этого нельзя сказать о святом Игнатии. Это сильный и интересный человек. Ему я много молился. Но все же - и не я один это чувствовал - он мало вдохновлял меня. О его характере можно сказать, что он представляет переплетение света и тени.

Задатки большого ума, планы великого организатора и завоевателя - и в то же время признаки неуравновешенности. Он ломает себе ногу во время осады Пампло-ны, но выздоравливает благодаря чудесному вмешательству святого Петра; в то время, когда он молится, сатана разламывает на две части стену его комнаты, он бежит из дома и скрывается в Манреза в одежде нищего; восемь дней он находится в бредовом состоянии, в экстазе - видит святую троицу, созерцает небесный мир; живет в пещере; истязает себя веревками и цепями; не ест и не пьет; психическая травма приводит его к мысли о самоубийстве. В пожилом возрасте он начинает изучать латинский язык, но завистливый дьявол отвлекает его веселыми видениями; вдохновленный свыше, он без гроша в кармане отправляется в Святую землю, где его посещают чудесные видения; он проповедует повсюду и кончает тем, что попадает в тюрьму. Выйдя оттуда, он едет в Париж, учится в Сорбонне, но не преуспевает в учебе. Он создает начальное ядро ордена иезуитов. После различных перипетий он с несколькими друзьями предпринимает путешествие в Рим с намерением предложить свои услуги и услуги своих спутников Павлу III - великому первосвященнику. Около Урбе, а именно в Сторте, ему является Христос, который обнадеживает его в благополучном исходе этого предприятия. Его поведение не меняется, когда он становится главой Общества. То он хитер и жесток, то наивен, жалостлив и слезлив. У него отнимают молитвенник, потому что за молитвой он часами плачет, глубоко волнуемый богом. Тем временем у него ухудшается зрение. Огненный шар опускается ему на голову с неба. Он пишет, рыдая, правила Ордена, - среди них есть и очень странные, как, например, правило о скромности.

Что же мы должны думать об этом человеке?

Во избежание кривотолков, чтобы ни у кого не было повода ссылаться на деятельность многих святых, например на основание ими значительных организаций, дабы попытаться усмотреть в этом доказательство их несуществующего душевного равновесия, - подумаем о том, что гениальный человек вполне может быть несколько ненормальным. Более того, религиозный фанатизм многих основателей орденов, сосредоточивавший все их духовные силы на одном пункте, в одном направлении, придавал им высокую энергию в их деятельности и помогал достичь незаурядных результатов в осуществлении задуманного. Святая Тереза д'Авила, которая основала несколько монастырей, казалась женщиной вполне уравновешенной, но и она видела, как святой дух порхал у нее над головой, видела святых, Христа и т. д. И она была вынуждена отгонять дьявола, который пытался сесть на ее книгу, когда она читала молитву.

Итак, мы видим, наконец, значение и действенность "аскетических" чтений новициата и жития святых, приводимых в книгах и беседах наставников, в деле укрепления той не то детской, не то старушечьей набожности, о которой мы уже говорили. Результат достигался тем более долговечный и основательный, что всякие другие чтения и беседы были запрещены.

К книгам о святых необходимо добавить книги чисто аскетического характера, цель которых состояла в том, чтобы направить умы по пути добродетели и действенного самоусовершенствования в духе католицизма. Среди них основное место занимал и занимает до сих пор трехтомный трактат иезуита Альфонса Родригеса, озаглавленный "Упражнение в самоусовершенствовании и в христианских добродетелях". Родригес, испанец по происхождению, родился в Вальядолиде в 1526 году. Девятнадцати лет он вступил в Общество, был ректором колледжа в Монтереи, преподавал моральную теологию, более тридцати лет занимал должность наставника новициев в Монтилла. Франческо Суарец был при нем новицием. В Кордове он написал книгу, о которой идет речь.

Книга Родригеса, необходимо это признать, читается охотно, даже по прошествии стольких лет, хотя и не по три раза, как по настоянию Мариотти мне пришлось это сделать.

Родригес с помощью различных доводов, призванных убедить читателя, то требует, то советует упражняться в добродетелях. Главные аргументы основаны на теологии, на примере Христа и святых. Однако места из "священного писания" если предположить, что они правильно передают факты (хотя с научной точки зрения это не может быть гарантировано), цитируются почти всегда в "приспособительном" духе. Что же касается примеров из жизни святых, то все сводится к абсурдным, химерическим и просто глупым историям. Пример Христа является единственным среди доказательств, который еще заслуживает внимания.

Особенность книги в другом: она представляет собой чуть ли не полный кодекс "аскетической" техники, применяемой иезуитами. Эта техника, вместо того чтобы взывать к чувству, взывает или пытается взывать к интеллекту. Часто Родригес пишет: для этой добродетели существует семь оснований, которые оправдывают упражнения в ней, для другой - тринадцать и т. д. Изложение очень сухое. Никакого проявления фантазии, никаких восторгов.

По правде сказать, в то время, когда послушники большей частью увлекались этой книгой, мне она казалась весьма однобокой, и не потому, что я нуждался в эмоциональных побуждениях, но потому, что эти семь, эти тринадцать или больше оснований сами были неосновательны. В книге не было чего-либо из "священного писания", или из биографий святых, но лишь кое-что от разума и очень немного от Христа. "Но, в таком случае, - говорил я, - лучше читать евангелие".

Трактат Родригеса получил название "Ежедневника", потому что он составляет ежедневное чтение послушников: и действительно, каждый обязан читать его ежедневно в течение целого часа. Чтению же "житий святых" посвящается ежедневно полчаса. В свободное по расписанию время - а времени остается очень мало - разрешается читать любую другую книгу из библиотеки новициата.

Следующая книга, которую необходимо изучать, называется "Подражание Христу", автор которой (возможно, это был Кемпис или кто-нибудь другой) неизвестен. Я говорил себе: "Это прекрасная и возвышенная книга, но от нее пахнет могилой, это завещание мертвых". Согласно "Подражанию Христу", все бесполезно - работать, путешествовать, учиться, любить и т. д. Достаточно молиться, быть добродетельным и умерщвлять плоть свою - ведь все равно нас ждет смерть и высший суд, преисподняя и т. п., так что мирская жизнь ничего не стоит.

Откровенно говоря, и я это повторяю, речь идет о ценной и высоко поэтической книге, которую почти можно сравнить с евангелием. Но это произведение (и в этом мы узнаем средневековое католическое творение) отрицает естественную земную жизнь. В ней, однако, много прекрасных страниц, особенно там, где говорится о любви к Христу, о милосердии, например вся четвертая книга и пятая глава третьей книги.

Действительно и я, не колеблясь, говорю это, - "Подражание Христу" произвело на меня глубокое, надолго сохранившееся впечатление, хотя и не основанное на разумных убеждениях, пробудило сильнейшую любовь к Христу. Я лучше молился, лучше размышлял и лучше себя чувствовал. И все-таки я находился в особенном, странном состоянии, далеком от жизни, похожем на состояние заснувшего, который думает, что он не спит и разговаривает с призрачными существами, считая, что он беседует с реальными осязаемыми существами в плоти, полными жизни. Заметим в скобках, что проповеди Мариотти значили довольно мало; проповедь же, которую я слышал много лет тому назад от отца Башле, стоила и того менее.

Во всяком случае, для нас важны не эти посредственности, а тот факт, что послушникам навязывается духовная неполноценность не только через воспитание "святости", но и посредством постоянных и обязательных чтений серых, бесцветных, елейных произведений. За исключением евангелия и "Подражания Христу" - ничего другого, что бы выходило за рамки посредственности. Но "Подражание Христу" - и в этом-то вся беда - читается совсем мало, а евангелие и того меньше. Кроме того, само "Подражание Христу" является книгой, в которой каждая строчка призывает к полному самоуничижению.

В конечном счете воспитание новиция проходит в плане духовного выхолащивания. Внушение, направленное на разрушение естественной и развитой индивидуальности субъекта, производят посредством постоянных и обязательных упражнений в "святости" и "набожности"; оно довершается с помощью книг, которые производят длительное и глубокое воздействие.

Скажут: "Человек может сопротивляться: у него есть голова, чтобы рассуждать, и воля, чтобы противодействовать". Хотел бы я увидеть, как повели бы себя те, кто так говорит, если бы они были похоронены в течение двух лет в монастыре иезуитов, связанные железными путами беспощадной дисциплины, обязанные соблюдать

расписание, которое не оставляет свободного времени, кроме времени сна!

В этой обстановке невозможно ни рассуждать, ни хотеть. Я, который намеревался делать и то и другое, кончил тем, что выдохся и смирился, если и не умственно, то из-за истощения сил.

Я видел, как за столом во время обеда, в коридорах, в комнатах новиции вдруг начинали ни с того ни с сего плакать или смеяться, как сумасшедшие.

Конечно, подобный режим довел бы до помешательства даже лошадь. И все же изобретательность иезуитов на этом не останавливается и этим не довольствуется. Оглуплять людей посредством внушения набожности, которая простительна разве что какой-нибудь суеверной старухе, посредством разлагающего волю чтения книг, вбивать в голову мысль о необходимости следовать и подражать аморальным и неуравновешенным личностям - не слишком ли это много? Но даже и это их не удовлетворяет. У иезуитов есть еще и другие, более действенные средства, которые можно добавить к списку вышеназванных средств. Этими средствами являются "духовные упражнения" и "распорядок дня".

Что касается первых, то излишне на них долго останавливаться. Мы уже говорили о них в третьей главе предшествующей части. Однако представим себе такую картину. Вскоре после вступления в новициат начинаются сорок дней молчания. Ежедневно четыре (а иногда и пять) "размышлений". Раз в неделю разрешается выходить на несколько часов и разговаривать, потом снова надо надевать духовные цепи. Неискушенный юноша - а там бывают и мальчики лет пятнадцати или немногим старше - в течение восьми дней обязан размышлять о грехах, страшном божьем суде, об аде. Это пытка. Дверь заперта, запрещено разговаривать с кем бы то ни было, за исключением духовника, монастырских священников и наставников новициев - у них новиций не найдет утешения, скорее наоборот. На восемь дней комнаты и коридоры погружены в полутьму. Солнце не должно туда заглядывать. Каждое "размышление" оставляет душу наедине с адским огнем, со всемогуществом разгневанного и страшного бога.

После этого ужасного периода горизонт проясняется, но только отчасти, так как от новиция требуются жертвы настолько тяжелые, что их практически можно сравнить с духовным уничтожением. Как мы уже видели, к этому результату приводят "Три типа людей", "Три степени смирения" и "Правила индиференткости".

Отсюда нет выхода. Может быть, его и можно было бы найти, если бы кто-нибудь мог увидеть мир, непосредственно ощутить действительную жизнь. Но это невозможно.

Единственным утешением является молитва. Но даже и здесь есть ограничения. Во всех своих проявлениях

Христос предстает здесь как неумолимый бог. "Духовные упражнения" производят на душу новиция впечатление необыкновенное и глубокое. Они окончательно уничтожают, превращают его в предмет, в "труп" в руках начальства, как устанавливает правило 36. Отныне он будет слепо подчиняться, готовый на все, способный на все, подготовленный к роли шпиона, доносчика начальству на своих товарищей, как это устанавливают правило 9 и правило 18.

Теперь-то уж столь желанный для иезуитов результат - уничтожение человеческой индивидуальности, превращение человека в сектанта, раба Общества и Ватикана, - казалось бы, окончательно и полностью достигнут. Но это далеко не так.

Для завершения этого дела необходимо еще нечто постоянное и неумолимое, что практически воздействовало бы на волю индивидуума и сломило бы ее навсегда. Ребяческая "набожность", мелочные внушения, низкопробные книги и "упражнения" - все это отличные инструменты. Но некоторые из них оказывают лишь временное воздействие, и все они вместе взятые действуют лишь частично на "я", поскольку они не влияют всесторонне на духовные силы индивида. "Набожность" воздействует на чувство, чтение и беседы - на ум, "упражнения" - на то и на другое. Но что может воздействовать непосредственно на волю? Как поработить ее раз и навсегда, как принудить индивидуума к самоотвержению, переделать человека в соответствии с образцом, изготовленным Обществом и Ватиканом? Существует ли средство для достижения такого результата? Да, оно существует. Это - "распорядок дня".

"Распорядок дня" - это настоящая пытка. Он составлен таким образом, чтобы не оставить свободными даже те полчаса, когда каждый вправе располагать самим собой. С педантичностью, которая доходит до абсурда, распределена каждая минута.

Все подчиняется звонку или голосу "привратника-новиция"; подчиняться необходимо, потому что за каждым следят его же товарищи по комнате, которые с отличающей их умственной ограниченностью, порожденной уже описанным нами воспитанием, не поколеблются в тот же день сообщить наставнику новициев о нарушениях. К тому же правило 9 делает такой донос обязательным.

Если бы эти предписания были - не говорю уж приятными, - хотя бы умными, соответствовали бы культуре нашего времени! Или, по крайней мере, принимались во внимание возраст и психическое состояние индивидуумов, если бы понимали, что мальчик, только вчера окончивший гимназию, вынужден переносить вещи, невыносимые и отвратительные и для человека более зрелого возраста, обладающего известной культурой и жизненным опытом.

Ничего подобного! Никакого различия не делается. Более того, взрослые люди принуждены делать то же самое, что и пятнадцатилетние мальчики, что само по себе является утонченным садизмом.

Кроме "размышлений" и чтений "Ежедневника", никаких других, более интересных занятий не существует. Молиться вслух вместе с другими, перебирать четки, мыть полы, учить наизусть правила, приготавливать орудия для самобичевания (кнуты и стальные власяницы, снабженные жалящими шипами), упражняться в каллиграфии, читать жития святых, абсурдные, с грехом пополам написанные самыми посредственными авторами, или же низкопробные "аскетические" книжонки - вот вся деятельность новиция. Лучших, более возвышенных занятий почти нет.

Кажется на первый взгляд, что из этого есть выход: попросить наставника новициев изменить программу, освободиться от какого-нибудь занятия. Но эта возможность чисто теоретическая, в действительности же никакого освобождения, тем более - продолжительного, получить нельзя.

Когда я дошел до такого состояния, что не мог даже разговаривать, я попросил у Мариотти, чтобы меня освободили от чтения "Ежедневника". Он не согласился, приказав мне продолжать чтение и посоветовав, в том случае, если я буду не в силах этого делать, перевязать голову мокрым полотенцем.

После обеда новиции должны отдыхать, сидя три четверти часа, иногда меньше, за столом. Изможденный, с ужасной головной болью, я попросил разрешения отдыхать лежа. Мариотти рассердился. Он этого не хотел. Но в конце концов он мне разрешил кое-что: я мог устраиваться на матраце, на полу в грязной, пыльной комнате, которая служила кладовой.

Мариотти, когда я говорил ему, что чувствую себя плохо, багровел от злости. Я не мог стоять на ногах, а он заставлял меня целыми днями надрываться на переноске огромных кип книг. Тогда-то мне пришлось убедиться, что, несмотря на утверждения воспитателей, в Обществе, которое якобы по-матерински заботится о своих членах, самым большим несчастьем для иезуита является болезнь. В дальнейшем это суждение почти всегда подтверждалось на практике. Что же касается сострадания, то его можно было встретить разве что в каком-нибудь "мирском брате", приставленном к больнице. Я вспоминаю по этому поводу и мысленно благодарю Джизберто Орсетти и Франческо Дизанто. Но они могли сделать немногое, так как находились в подчинении у начальства.

Отец Марко Фраккальвири, прекрасный монах и исключительно сердечный человек, заболев туберкулезом (сейчас он выздоровел), испытывал адские муки. Отец Валентино Бондани, тоже человек редкой добродетели и душевного величия, заболел хронической болезнью кишечника. Этот незаурядный священник сообщил мне, что тогдашний провинциал Ордена запретил его лечить, чтобы принудить его просить у Ордена об отставке и, таким образом, освободить "Общество Иисуса" от больного. Я видел однажды, как плакал страдавший от болей в груди отец Эмилио Спрингетти, превосходнейший латинист, профессор папского Грегорианского университета: он тоже жаловался на то, что начальство хочет от него избавиться. Как он сообщил мне, он встречал непреодолимые препятствия, когда хотел добиться необходимого лечения, никто не обращал на него внимания. Подобные примеры можно было бы умножить.

Теперь будет понятна действенность "распорядка дня". В течение двух лет, - столько продолжается новициат, - он, как молот, постоянно сокрушает сознание и характер новиция. Воля разрушается, надо или бежать, или отдаться самоуничтожению.

Действенность распорядка дня усиливается еще и другим обстоятельством. Любые действия не только должны выполняться во-время, но и совершенно точно. Распространено предписанное начальством мнение, что мало полезные и даже ненужные действия (поливать в течение года сухой кол, как предлагает Игнатий) угодны богу так же, как и действия великие и необыкновенные, если это обусловлено послушанием (то есть правилами и приказами тех, кто повелевает в Обществе).

Нет ничего более трудного и изматывающего. Как известно, при разумном воспитании общепринятые вещи делаются без рассуждений, автоматически. Если для того, чтобы есть, пить, сидеть, ходить и т. д., надо было бы каждый раз вычислять необходимые движения, расход нервной энергии был бы огромен и человек был бы совершенно обессилен.

Но этого-то и требует Общество, особенно от новициев. Когда они читают, пишут, ходят, двигают руками, моют полы, каждое отдельное движение должно быть рассчитано, обдумано и выполнено с совершенством. Иной вопрос, насколько совершенным - я не говорю эффективным - должен быть каждый взмах метлой при сметании пыли. Никто этого не знает и даже не может знать.

При таком положении вещей затрата энергии огромна. Это настоящее расточительство; оно особенно велико благодаря простоте предписанных действий. И действительно, мы знаем, что внимание автоматически возбуждается и устанавливается, когда действия представляют известный интерес для человека. В противном случае, при выполнении действий неприятных и скучных требуется значительно большее усилие, чтобы сосредоточить на них внимание. Если слушать в течение часа скучного оратора, который или не умеет говорить, или говорит о вещах, не интересующих нас, энергии затрачивается больше, чем тогда, когда в течение двух часов слушаешь оратора, умеющего ясно и хорошо говорить о предметах, которые по той или иной причине вызывают внимание или любопытство слушателей.

Но деятельность новиция почти всегда заурядна, обыденна, однообразна, скучна и лишена интереса. Есть, пить, ходить, упражняться в каллиграфии, читать неудобоваримые произведения, изготовлять четки и орудия самобичевания, разговаривать с детьми, постоянно выслушивать и говорить общие места, сметать пыль с мебели, мыть посуду, прислуживать в столовой и т. д.- все это не может пробудить интереса. Однако все это должно исполняться с постоянным и неусыпным вниманием и притом в совершенстве, поскольку в этом совершенстве заключается добродетель. А делать нужно только эти вещи. Мы повторяем, что более сложная деятельность, которая развлекала бы и возвышала душу, которая удовлетворяла бы разнообразные запросы личности, категорически запрещена. Упражнения находятся под наблюдением начальства.

Больной, обессиленный, я был не в состоянии мыть комнаты и коридоры. Отец Мариотти не только отказывался освободить меня от этих работ, но настаивал, чтобы я их выполнял и выполнял в совершенстве. Мои страдания несколько облегчал тогдашний "привратник" Джованни Поджески, человек большого сердца, адвокат и художник, ставший иезуитом позже меня и еще не успевший поглупеть. Он иногда мыл и убирал за меня.

Никогда, ни в какой организации, даже в армии, где в избытке имеются и тщательно исполняются бесполезные и скучные обязанности, я не видел такой траты сил при исполнении пустячных вещей для достижения смехотворных результатов.

Но необходимый и очень важный результат - уничтожение естественной личности и замена ее другой, искусственной, - этот результат Обществом достигается. Никто не может устоять; в худшем случае он сходит с ума.

Таковы основные приемы и главные орудия, которые Общество употребляет, чтобы воспитать своих членов.

Но и это еще не все. Существуют другие средства, которые венчают все вышесказанное. Рассмотрим их.

Одно из этих средств состоит в том, что всех заставляют приходить к наставнику и просить разрешения в мелочах, в невероятных пустяках. Лист бумаги и перо - надо просить. Для того чтобы написать письмо или открытку, необходимо предварительное разрешение. Чтобы пойти погулять с тем, а не с другим товарищем, необходимо непременно получить разрешение и подвергнуться при этом допросу. Нельзя отказаться от игры в волейбол - это решает только наставник.

Другое средство состоит в проверке самого предмета бесед. Существует каталог, составленный отцом Надалем, который ограничивает темы разговоров священными предметами, хотя и возвышенными, но навязанными и потому неинтересными, а с течением времени становящимися невыносимыми.

Нельзя беседовать по своему выбору даже с новициями. Собеседник избирается начальством и беседовать надо с ним и только с ним.

Движения тела предписаны так называемыми "Правилами скромности", которые Игнатий писал, как говорят, заливаясь слезами. Воспроизведем их:

"Правило 1. Что касается бесед членов нашего Ордена, то вообще можно сказать, что во всех их внешних действиях должна проглядывать скромность и смирение, соединенные с религиозной зрелостью. Кроме того, особенно должны соблюдаться следующие правила.

Правило 2. Нельзя легкомысленно вертеть головой то туда, то сюда. Поворачивать ее следует степенно и по необходимости. Но если в этом нет нужды, голову нужно держать прямо, слегка наклонив ее вперед, не отклоняя ни вправо, ни влево.

Правило 3. Глаза обычно должны быть опущены, их нельзя слишком поднимать и смотреть по сторонам.

Правило 4. Разговаривая, особенно с лицами, облеченными властью, не смотреть им пристально в лицо, а большей частью ниже подбородка.

Правило 5. Надлежит избегать морщить лоб и особенно нос, чтобы чувствовалась наружная безмятежность, отражающая внутреннее спокойствие.

Правило 6. Губы держать ни слишком сжатыми, ни чрезмерно открытыми.

Правило 7. Лицо должно выражать скорее веселость, нежели грусть или какое-либо другое, менее обычное чувство.

Правило 8. Облачение и другие одежды должны быть опрятны и одеты приличествующим образом, как то подобает монахам.

Правило 9. Руки, если они не приподнимают облачение, должны находиться в спокойствии.

Правило 10. Ходить нужно спокойно, не спеша, если нет определенной нужды торопиться. Если же это необходимо, нужно, насколько возможно, соблюдать приличия.

Правило 11. Словом, все жесты и движения тела должны быть такими, чтобы они всем служили примером.

Правило 12. Выходя наружу в большом числе, держаться надо по двое или по трое, в зависимости от предписания старшего.

Правило 13. Во время разговора надо помнить о скромности и приличии как в словах, так и в манере выражаться".

Эти "Правила", напоминаем, предназначены не только для новичков, но и для каждого члена Ордена, каково бы ни было его положение и должность. Я думал: "Это школа марионеток и автоматов".

Я никогда не сидел в тюрьме, но я думаю, что нет на свете такой тюрьмы, где заключенный был бы так ограничен и скован правилами и обязанностями. Человек ими раздавлен, уничтожен. В подобной обстановке человек вскоре превращается в покорнейшего, внимательного, образцового, слепого и безропотно повинующегося раба, как этого требует дух и буква указаний Игнатия. Повторяю - как предписывает правило 36 - он является трупом, посохом в руках начальства, в котором он и впрямь начинает видеть олицетворение Христа (правила 31, 33, 34).

Итак, Общество превращает человека в своего раба. Он больше не колеблется открыть начальству любой секрет, исповедуя ему свою совесть. Это уже настоящий раб, и внешне и внутренне. Он подвергается унизительным действиям, разрушающим личность эпитимиям, но он соглашается с ними и исполняет их охотно.

Стоя на коленях на голом полу, скрестив руки и опустив глаза, новиций в течение четверти часа выслушивает своих товарищей, которые стоят вокруг и критикуют его, оскорбляют и порицают. По правде сказать, некоторые из них снисходительны и умеренны, но другие ожесточены. Задавленные люди могут наконец "свободно" излить свою горечь на товарища. Наставник новициев, который сидит за кафедрой в глубине комнаты, слушает, довольный и улыбающийся, комментирует, добавляет от себя, опровергает и исправляет.

Наставник вручает новицию орудия бичевания: железные цепочки с длинными шипами, пятихвостый кнут. Бедный юноша, хотя бы и не достигший шестнадцати лет, каждую неделю истязает плоть этими инструментами нередко до крови. Я до сих пор храню как воспоминание, но еще более как доказательство такой глупости, орудия пытки, которые мне вручил Мариотти семнадцать лет назад и которые, как того хотел он и остальные мои начальники, я должен был употреблять в моей "религиозной жизни".

Наше утверждение кажется нам теперь более чем доказанным. Орден иезуитов не только теоретически, но и практически осуществляет уничтожение индивидуума, о чем мы говорили в начале главы, и создает фанатика и сектанта.

В течение новициата, да и впоследствии, я всегда мог наблюдать это страшное превращение (единственное в своем роде психологическое явление) на примере моих товарищей по этой каторге. Его не могут избежать и люди весьма умные, с сильным характером. Если немногим и удается избежать общей участи, то лишь благодаря необыкновенной сопротивляемости характера и незаурядным критическим способностям ума. Но они кончают тем, что уходят из Ордена.

Теперь понятно, почему так трудно спорить не только с иезуитами, но и с обыкновенными священниками, а тем более убедить их в чем-либо. Эти последние, хотя и в меньшей степени, претерпевают подобное же изменение своей личности (ибо такова постоянная цель главенствующей церкви в воспитании священников).

"Сын Игнатия" непоколебим не только в своих религиозных убеждениях, но и в других вопросах, которые или вовсе не имеют никакого отношения к религии, или мало касаются ее. С яростью защищает он то, что защитить невозможно: политические интриги Ватикана, инквизицию, костры, уничтожение противников католицизма, самые нелепые права, которых добивается церковь (см. первую главу первой части). Спорить с ним - значит терять время. Но такой спор поучителен. Он показывает, что в лице иезуита папский престол имеет защитника хотя и слепого, но очень способного и готового на все именно потому, что он слеп.

Я должен признать, что методы воспитания, применяемые Обществом, хотя и оглупили меня в первое время, но произвели на меня и противоположное действие, которое усиливалось с годами, по мере того как я понимал скрытые причины изложенной здесь деятельности Ордена.

Когда я убедился, что цель этих методов воспитания не только сделать человека слепым, но, что гораздо хуже, убить в нем свет разума, который является единственным настоящим светочем, озаряющим подлинные цели жизни и дающим разумную направленность нашим действиям, я решил покинуть организацию, которая применяла подобные методы, а также и церковь, которая с помощью своего правящего центра, Ватикана, их защищает и проповедует. Конечно, эта причина была не единственной и даже не самой важной, определившей столь серьезный шаг. Но я считаю необходимым предупредить, что при пересмотре мною неразумных элементов "кредо", исходящего из Рима, методы воспитания, которые орден иезуитов - крупнейший орден церкви, - выдвигает и осуществляет с полного согласия Ватикана и папы римского, занимают далеко не последнее место.

Если я тотчас же не покинул новициат, то это объясняется тем, что вера моя была тверда. Тогда я не изучил еще католического вероучения и многих наук и не замечал еще, что его основы при углубленном анализе оказываются несостоятельными.

Поэтому я вытерпел все, несмотря на абсурдность и дикость той среды, которая меня окружала, и окончил новициат. 11 февраля 1938 года, если память мне не изменяет, я произнес обет вечного целомудрия, бедности и послушания и был направлен в Рим, с тем чтобы начать изучение философии в папском Грегорианском университете.