Социальная структура

Корейское феодальное общество периода Трех государств и Объединенного Силла может быть разделено в самом общем виде на два класса - эксплуатируемое население, представленное главным образом общинниками, и господствующий класс, организованный в основном в форме государственного аппарата.

Разделение это произошло уже на ранних этапах формирования государственности. Рассмотрим сначала состав эксплуатируемого населения. Основную массу населения, как уже было сказано, составляли крестьяне-общинники, т. е. податное население деревень, входивших в определенные округа и уезды. Эта категория населения страны возникла в результате разложения общинного строя наряду с выделением аристократии и как ее антипод.

Крестьяне-общинники были лично-свободными и эксплуатировались только как подданные государства. Их социальный статус был в общем достаточно высок. Именовались свободные крестьяне-общинники термином "янъин", т. е. "добрые люди", что подчеркивало их социальный статус (в отличие их от "чхонъинов" - "подлых"). Янъины допускались к сдаче экзаменов на чин, и из них в значительной степени пополнялись ряды низшего чиновничества. Все янъины трудоспособного возраста были военнообязанными и составляли рядовой и младший командный состав армии. Будучи держателями наделов, крестьяне-янъины платили государству поземельный и подушный налоги и несли отработочную повинность (что и дает основание советским корееведам считать форму их эксплуатации государством феодальной).

По мере ослабления централизованного государства, когда оно уже не могло оградить наделы своих данников от захвата их крупными землевладельцами, среди янъинов усиливалось расслоение. Те янъины, чьи земли были самовольно захвачены крупными сановниками, попадали в личную зависимость от последних, и, хотя статус их как янъинов мог некоторое время еще сохраняться, по реальному положению они уже приближались к "подлому" населению. С другой стороны, некоторые янъины, выдвинувшись на службе, становились представителями господствующего класса, и из среды крестьян-янъинов вышло немало деятелей времен смутной поры Позднего Троецарствия; так, например, выходцем из крестьян был основатель государства Хубэкче Чин Хвон, а также многие сподвижники основателя династии Корё - Ван Гона.

Другую часть эксплуатируемого класса составляли неполноправные члены общества, известные под общим названием "чхонъины" ("подлые"). Состав чхонъинов не был однородным. Ким Сокхён, исследовавший классовую структуру крестьянства, считает возможным включать в класс феодально-зависимого крестьянства, с одной стороны, посаженных на землю ноби (лично-зависимых), а с другой - беднейшую часть свободных янъинов [144, с. 102], полагая, что юридическое положение янъинов и чхонъинов отставало от реальных отношений [144, с. 227]. Однако, хотя в период ослабления государства какая-то часть янъинов и попадала в личную зависимость, лишаясь земли, их статус все равно давал им некоторое преимущество по сравнению с чхонъинами, не говоря уже о том, что сходство в реальном положении могло иметь место только между низшими слоями янъинов и высшими слоями чхонъинов, а не между теми и другими в целом. Высшим слоем чхонъинов можно, видимо, считать население таких категорий деревенских общин, как "пугок", "хян" или "со", которое в сословном отношении было принижено. Как и остальные крестьяне, такие общинники несли триаду повинностей, занимаясь земледелием ("пугок" или "хян") или ремеслом ("со"). Такая категория населения сохранилась в Корее вплоть до XV в. [76, с. 90]. Представляется, что население неполноправных общин может быть названо государственными крепостными. Существовали и крепостные, принадлежавшие частным лицам, которые обрабатывали земли, находившиеся в частном владении аристократии. Среди таких крепостных были и посаженные на землю ноби. Ноби в целом представляли собой наиболее бесправную часть общества; это был низший слой чхонъинов. Обычно они выполняли роль домашних слуг, но могли использоваться и в сельском хозяйстве, и особенно в ремесле. Ноби были как частные, так и казенные. Эта категория зависимого населения существовала в Корее очень долгое время - до конца XIX в., причем статус и доля ноби в общем числе населения страны не изменились существенно и через тысячу лет - к XV-XVI вв. (см., например, [76, с. 179]).

Рассмотрим теперь состав господствующего класса. В соответствии с двумя тенденциями в развитии корейского общества (государственной и частной) можно разделить и господствующий класс. Имеется в виду бюрократия и аристократия, хотя в силу ряда причин (о них будет сказано ниже) эти термины несколько условны. Тем не менее по отношению к двум упомянутым выше тенденциям они достаточно определенны.

Поскольку в Корее была государственная собственность на землю, то можно сказать, что господствующим классом являлась бюрократия в широком смысле этого слова (господствующий класс был организован в государственный аппарат, о чем говорилось выше). На самом деле первоначально древнекорейское общество разделилось на простых общинников и аристократию, а бюрократия появилась позднее, хотя и выросла на основе общинной аристократии. Из этого вытекает, что первое время аристократия и бюрократия представляли собой единое целое. Аристократия состояла из родственников правителя (вана) и в очень небольшой степени из элиты покоренных общин, и, пока число административных должностей было небольшим, все их занимали представители аристократии. Однако по мере развития государственности, с усложнением административного аппарата возникло чиновничество как самостоятельная общественная прослойка, т. е. бюрократия в полном смысле этого слова. Это чиновничество состояло не только из аристократии и пополнялось самыми различными путями.

Первое по времени сообщение "Самгук саги" об учреждении 17 чиновных рангов относится к 9-му г. правления вана Юри - 32 г. н. э. Это сообщение дается вместе с сообщением об учреждении территориального деления и присвоения фамилий жителям определенных общин [5, с. 78]. Датировка этого сообщения подвергается обоснованным сомнениям, так как начало государственности принято относить к более позднему времени. Действительно, подобная структура слишком детальна для того времени, когда, несомненно, существовали должностные лица в общинах, но когда вряд ли могла существовать фиксированная чиновная градация. По-видимому, это одно из тех сообщений, которые хотя и отражали какие-то реалии, но при изложении были крайне модернизированы, тем более что последующие сообщения летописи (в том числе и очень ранние) позволяют достаточно логично представить себе постепенное развитие административной системы, которое могло завершиться созданием именно такой стройной системы (как это указано в упомянутом сообщении под 32-м годом) лишь через несколько столетий. Действительно, весьма характерно то, что в записях летописи, относящихся к назначениям чиновников и производству их в следующий чин, за II - IV вв. упоминаются лишь пять-шесть из 17 чинов. Эти пять-шесть градаций и удовлетворяли полностью потребность в регламентации чиновничьей иерархии в то время. В сложной системе 17 рангов тогда необходимости не было. Как таковая, она могла, видимо, появиться не раньше, чем были созданы многочисленные учреждения центрального государственного аппарата, а они в Силла появились лишь в VI в. (Такое важнейшее ведомство, например, как военное - Пёнбу, - было создано в 517 г. н. э. [5, с. 127]; другие - во всяком случае не раньше.)

Быстрое развитие государственного аппарата Силла относится к VI - VII вв.; именно тогда и можно с полным основанием говорить о чиновничестве как особом социальном слое. Как будет показано ниже, в определенном аспекте его интересы могут быть даже противопоставлены интересам аристократии. В "Самгук саги" имеются специальные главы [8, т. 2, с. 231 - 296], посвященные чиновничеству, анализ материала которых позволяет составить достаточно полное представление об этом слое. Не давая здесь подробную характеристику чиновничеству, что является задачей специального исследования, приведем лишь основные сведения о нем. В каждом из трех государств существовала система рангов: в Когурё - от 12 до 17, в Пэкче - 16, в Силла - 19. Каждому рангу соответствовало особое название, т. е. чин (в Силла наряду с основными существовали так называемые провинциальные чины). Всего чинов (вместе с вариантами) было: 68 в Когурё, 27 в Пэкче, 60 в Силла. Кроме того, все чиновники занимали определенные должности, которых в Силла в VI I- VIII вв. насчитывалось 188 (в том числе 125 столичных, 47 военных и 16 провинциальных). Минимальное общее число чиновников в Силла определяется примерно в 5 тыс. 690 человек [33, с. 38]. Чиновничество подразделялось на столичное, провинциальное и военное.

Резкое возрастание числа должностей в период быстрого развития государственного аппарата потребовало массового привлечения в ряды чиновничества лиц, не относящихся к аристократии, так как аристократия не была в состоянии занять своими представителями все чиновные посты ввиду своей ограниченной численности. Поэтому широко практиковалось производство в чиновные ранги за заслуги на войне, за различные услуги, оказанные вану, или за проявленные "в быту" добродетели. Так, например, в "Самгук саги" сообщается, что в 668 г. за заслуги при взятии Пхеньяна двум рядовым солдатам силлаской армии был дарован чин сульгана (8-й степени) и еще одному - когана (9-й степени) [5, с. 175]. (Замечу, что это довольно высокие чины: всего степеней было 19.) Под 699 г. упоминается о пожаловании чина намбёна крестьянину Михилю за преподнесение вану найденного им большого золотого самородка [5, с. 209]. В 788 г. были учреждены экзамены на чин, к которым допускались все представители лично-свободного населения.

Жили чиновники за счет выдаваемых казной земельных наделов (введенных впервые под названием "ногып" в 687 г.) или жалованья зерном вместо них (практиковавшегося с 689 до 757 г.). Поэтому они зависели от государственной власти и были заинтересованы в укреплении государственной собственности на землю, являясь, в свою очередь, главной опорой этой собственности. Таким образом, интересы бюрократии представляли собой ту тенденцию развития общественного строя Кореи, которая базировалась на государственной собственности на землю.

Тенденция развития его на основе частной собственности была представлена интересами аристократии. На ранних этапах государственности, когда все чиновничество было представлено исключительно аристократией, никакой разницы между интересами аристократии и бюрократии, естественно, не было. Но когда бюрократия сложилась в особый социальный слой, включавший в себя (и в большей своей части) лиц неаристократического происхождения, стало заметно проявляться различие в их интересах. Аристократия стремилась отгородиться от массы чиновничества, высшую прослойку которого она по-прежнему составляла.

Что же представляла собой корейская аристократия? Как уже говорилось, под этим понятием подразумеваются прежде всего родственники правителей. Верхушка покоренных или добровольно присоединившихся к Силла общин лишь в редких случаях могла пользоваться тем же статусом и обычно находилась на уровне рядового чиновничества. Силлаская аристократия формально подразделялась на две группы: "сонголь" ("священная кость") и "чинголь" ("истинная кость"). Ниже этих групп стояли три разряда "тупхум" ("шести-, пяти- и четырехглавая степени"). Однако эти разряды включали практически всех, кто по своему статусу стоял выше рядового крестьянства (к ним, в частности, приравнивались вожди присоединенных общин), поэтому члены этих групп не могут быть отнесены к аристократии.

По поводу системы "кольпхум" ("двух костей и трех степеней") существуют самые различные мнения (см. [109, с. 103 - 108; 118, с. 126 - 155]). Представляется, что различие между "сонголь" и "чинголь" было незначительным и несущественным. Пожалуй, даже наиболее близка к истине точка зрения, согласно которой группы "сонголь" никогда реально не существовало [118, с. 138], поскольку различие в степенях родства с ваном лиц, относимых к "сонголь" и "чинголь", практически неуловимо. Достаточно сказать, что первый ван, относимый к "чинголь", Тхэджон-Мурёль, являлся прямым потомком предшествующих ванов из "сонголь" как по мужской, так и по женской линии и принадлежал, естественно, к тому же роду - Ким. Во всяком случае, вся аристократия - это родственники вана. Только аристократия могла иметь высшие 5 рангов (их 17, не считая особого и исключительного), так что она, как говорилось выше, составляла верхушку чиновничества. (Надо заметить, впрочем, что карьеру свою все аристократы, в том числе и сыновья вана, начинали с младших рангов.)

Родственников правящей династии насчитывалось вполне достаточно, чтобы они могли занять все должности, соответствующие пяти высшим рангам, да и значительную часть прочих. В летописях Силла на протяжении всей истории этого государства упоминается по различным поводам более 400 чиновников разных рангов (как правило, не ниже 11-го), и более 80% из них относятся к правящему дому, что само по себе достаточно показательно. Благодаря одному из сообщений "Самгук саги", касающемуся раздачи захваченных после разгрома Когурё лошадей в 669 г. [5, с. 177], можно установить даже число аристократов в высших чинах, одновременно находившихся на службе в середине VII в. Среди них были: один тхэдэгаккан (исключительный ранг), один тэгаккан (особый ранг), семь какканов (1-й ранг), пять ичханов (2-й ранг), четыре сопхана (3-й ранг), шесть пхаджинчханов (4-й ранг) и 12 ачханов (5-й ранг) - всего 36 человек. Но каким бы значительным ни казалось абсолютное число аристократов, во всей массе чиновничества, особенно в VIII - IX вв., они составляли ничтожное меньшинство. Среди почти 6-тысячной массы чиновников высшие чиновники - 1-го разряда по классификации автора (см. [33, с 38 - 39]), т. е. те, для чьих должностей показатель среднего ранга был выше 7,5, составляли всего 1,6% (91 должность). Таким образом, в это время не могло быть и речи об отождествлении аристократии и чиновничества как социальных слоев. Хотя абсолютное число родственников правителей постоянно и неуклонно росло, доля их среди господствующего класса столь же неуклонно падала, поскольку количественный рост чиновников происходил еще быстрее.

Среди аристократии прежде всего и начала проявляться тенденция к наследственному владению землей, так как прежде всего земли и другое имущество могли быть дарованы ваном своим родственникам. В "Самгук саги" под 716 г. встречается сообщение о том, что в связи с выездом из дворца (разводом) бывшей жене вана наряду с тканями и рисом было даровано 200 кёль земли и имение, причем для дарования ей была куплена усадьба, в которой до того жил князь Кансин [5, с. 213]. Здесь налицо, во-первых, пожалование земель лицу, не являющемуся чиновником, а во-вторых, упоминание о наличии усадьбы, находящейся, по-видимому, в частной собственности аристократа (пусть даже Кансин был чиновником). Путь пожалований со стороны вана был одним из способов приобретения земель в частное владение. Следует заметить, что такое дарение практиковалось, возможно, и по отношению к заслуженным чиновникам неаристократического происхождения. В период ослабления государства крупные чиновники неаристократического происхождения, захватывавшие крестьянские земли и превращавшие свои условные земельные держания в наследственные частные владения, смыкались тем самым с аристократией в характере землевладения, и тогда их интересы становились тождественными.

Однако таких чиновников было меньшинство, а вся бюрократия как социальный слой, являвшийся частью господствующего класса, не была заинтересована в ликвидации государственной собственности на землю, хотя отдельно взятые ее представители и желали бы стать в ряды земельной аристократии.

Государственная власть в лице вана отражала интересы всего господствующего класса. (С одной стороны, она была тесно связана с аристократией родственными узами, а с другой - её главной опорой было чиновничество.) Однако родственные связи с аристократией являлись источником не столько силы власти вана, сколько постоянной угрозы ей со стороны аристократии, так как в связи с особенностями корейской аристократии, описанными выше, круг лиц, могущих претендовать на престол, был очень широк.

Поэтому ваны стремились сохранить систему государственной собственности на землю, в чем их интересы сходились с интересами чиновничества. Исходя из этой общности интересов, чиновничество служило для ванов опорой в борьбе с тенденциями дестабилизации обстановки в стране и подрыва государственной собственности на землю (ибо в Корее, как и в других странах, где она действительно существовала, государственная собственность на землю являлась экономической основой централизованного государства [20, с. 53]). В сохранении такой собственности были заинтересованы и крестьяне-янъины, так как, хотя государственная власть и эксплуатировала их посредством бюрократического аппарата, положение их было несравненно лучше, чем в случае захвата их земель аристократами; в последнем случае они теряли и землю, и (постепенно) личную свободу, превращаясь в зависимых людей, подобных тем, чьим трудом обрабатывались земли частных владельцев. Соотношением сил всех названных социальных групп и определялись в каждый конкретный момент социальные отношения и социальная структура корейского общества.

В целом корейское общество рассматриваемого периода представляет собой типичный пример широкого распространения явления, называемого обычно "государственным феодализмом" и которое можно наблюдать во многих странах. В раннем европейском феодализме частная собственность, как известно, вообще не существовала [48, с. 52]; огромная роль государственной собственности на землю - наиболее существенная черта египетского феодализма [121, с. 100]. То же самое мы видим и в Османской империи, где по отношению к непосредственным производителям государство выступало не только как организатор производства, но и как совокупный эксплуататор. "Оно присваивало основную часть прибавочного продукта, производимого в сельском хозяйстве, промышленности и ремесленном производстве, затем в централизованном порядке распределяло его среди правящего класса. Поэтому распределение ренты осуществлялось в виде закрепления отдельных источников доходов за различными государственными ведомствами, службами и должностными лицами. Непосредственно в руки отдельных представителей господствующего класса феодальная рента поступала в форме даров, жалованья, различного рода льгот и особых должностных вознаграждений, или рент, связанных с представлением в их распоряжение фиксированных источников государственных доходов" [60, с. 142], т. е. здесь, как и в Корее, "господствующий класс представлял собой военно-служилую элиту" [60, с. 143].

Такой строй был особенно типичен для ЮВА, где господствующий класс также представлял собой "совокупность эксплуататоров, осуществляющих свою власть преимущественно через государственное управление при подчиненной роли частноправовых отношений и частной земельной собственности [128, с. 188]. Господствующий класс феодально-бюрократического типа выступает не только как нерасчлененная организация с преобладанием административных функций, но и как тотальная организация. Тотальность государственно-феодального общества бюрократического типа предполагает такие качества, как высокая степень централизации и последовательная - административная по характеру - иерархичность, без которой оно не могло существовать как тотальный организм. (Наиболее последовательный и полный вариант государственного феодализма в Юго-Восточной Азии дает Вьетнам [128, с. 188 - 190].)

В Японии VII - XI вв. согласно законам "Тайка" вся земля была объявлена собственностью правителя, создавался иерархический аппарат управления в центре и на местах, вводилась надельная система землепользования. Земля распределялась между крестьянскими семьями, объединенными в деревенские общины. Каждый член семьи получал свой надел, размер которого был установлен законом. Земля не могла быть предметом купли-продажи. В случае распада семьи земля отходила к государству для перераспределения. Крестьянам вменялось в обязанность платить единый налог-ренту, вносить промысловую подать изделиями ремесла и нести отработочную повинность (см. [113, с. 244]). Надельная система существовала, как известно, в III - VIII вв. и в Китае (см. [80, с. 127]).

Как указывалось выше, в Корее имели место как раз все подобные явления, причем в описываемое время в наиболее совершенной форме, ибо корейская государственность выросла на основе общинной собственности на землю. Это представляется вполне естественным, тем более что, как было показано Л. С. Васильевым, "формирование ранних политических образований и ранних государств шло в условиях, когда о частной собственности еще не было и речи, когда она еще не возникла" [30, с. 31]. В связи с этим (поскольку корейское общество IV - IX вв. ведет свое происхождение непосредственно от родо-племенного строя, относящегося с марксистской точки зрения к первобытнообщинной формации) уместно напомнить разработанное И. М. Дьяконовым положение о трех возможных путях развития первых классовых обществ: 1) сосуществование государственного и общинно-частного экономических секторов при преобладании государственного, 2) полное господство государственного сектора и 3) сосуществование государственного и общинно-частного секторов без ярко выраженного преобладания одного из них [73, с. 30 - 44]. Корея, очевидно, демонстрирует второй путь развития по этой классификации.