Социально-экономический строй

Вопрос о времени возникновения государственности в Корее до сих пор является дискуссионным. По традиционной версии, основание государства Силла относится к 57 г. до н. э., Когурё - к 37 г. до н. э. и Пэкче - к 18 г. до н. э. Однако, даже если считать эти даты связанными с какими-либо реальными событиями в жизни древних корейских общин, то очевидно, что о существовании в то время государства в марксистском понимании этого слова не могло быть и речи. Китайский источник - хроника "Саньго чжи" ("История троецарствия") - содержит описание корейских племен середины III в. н. э., из которого явствует, что говорить о сложившейся государственности даже в то время, видимо, еще рано [7].

Тем не менее до сих пор существуют различные мнения о том, когда возникла государственность в Корее. Некоторые корейские историки все-таки считают возможным относить образование трех корейских государств к I в. до н. э.- I в. н. э. [179, с. 185, 248, 321] или по крайней мере к II-III вв. н. э. [142, с. 17]. (При этом справедливо признается, что формирование государства Силла произошло на один-два века позднее, чем Когурё и Пэкче.) В советской историографии принято считать, что окончательное оформление государственности происходило: в Когурё и Пэкче - в III-IV вв., а в Силла - в начале VI в. н. э. [76, с. 49, 55, 63].

Несмотря на разновременность образования трех корейских государств, общей чертой характера их образования можно считать то, что все они сложились на общинной основе, т. е. путем объединения родственных общин, одна из которых постепенно приобретает главенствующее положение, выражающееся в том, что присваивает себе исключительное право выдвигать из своей среды ванов (правителей). Из китайской летописи "Саньгочжи" известно, что Когурё, например, образовалось на основе пяти "бу" из которых главенство сначала принадлежало Ённобу, а затем перешло к Кэрубу [7, с. 120]. В Силла первоначально также имелось шесть "бу", одно из которых постепенно заняло главенствующее положение. Точно так же, видимо, сложилось и государство Пэкче, которое первоначально представляло собой одну из небольших маханских общин. (Махан - название юго-западной части Корейского полуострова в первые века нашей эры.)

Следует заметить, что по поводу когурёских "бу" существуют самые различные мнения как среди советских, так и среди корейских и японских ученых [118; 50, с. 68-69]. Представляется, что эти "бу" обозначают то же понятие, что и силлаские, т. е. родовые общины с преобладающей в них тенденцией к экзогамии, члены которых впоследствии имели одно и то же родовое название (фамилию).

Члены господствующей общины, видимо, почти в полном составе могли претендовать на более высокий социальный статус в качестве родственников правителя. Однако в общей массе населения члены такой общины составляли незначительное меньшинство (тем более что в результате завоеваний население постоянно росло за счет присоединения покоренных общин).

Та база, на которой происходило формирование ранних корейских государств, определила и характер общественных отношений. На базе общинной собственности на землю возникла собственность государственная. Впервые этот вывод был сделан в советской историографии М. Н. Паком, который писал, что "экономические отношения между господствующим и эксплуатируемым классом определялись государственной собственностью на землю (господствующий класс, составляя правящую бюрократию, эксплуатировал сидящее на государственной земле и зависимое от государства крестьянство)" [105, с. 44]. Ю. В. Ванин также считал, что "в основе феодального способа производства в Корее лежала государственная собственность на землю, определявшая организацию экономики, социальные отношения и политические институты" [22, с. 4]. В полном соответствии с этим мнением находится и точка зрения Ю. В. Ионовой, которая подчеркивает, что в Корее класс эксплуататоров формировался не на отчуждении или присвоении земель, а в процессе превращения правящего сословия в бюрократический аппарат [66, с. 180]. Р. Ш. Джарылгасинова, говоря о складывании государственной собственности на землю, отмечает, что основной причиной ее появления было долгое сохранение общинных традиций [52, с. 79].

Таким образом (несмотря на то что М. Н. Пак считает такой строй носящим ярко выраженный феодальный характер, а Ю. В. Ионова склонна видеть в том же самом строе "азиатскую" форму), все советские исследователи единодушны в оценке характера общественных отношений. Проблема складывания государственной собственности на землю имеет большое значение потому, что все сказанное выше о характере общественных отношений, имевших место с самого начала становления государственности в Корее, является основой основ для понимания характера развития корейского общества не только в IV-IX вв., но и во все периоды его истории.

Что же касается самого понятия "государственная, собственность на землю", то, видимо, наиболее удачным является определение Ю. В. Ванина, по мнению которого это понятие "сочетает в себе принцип верховной собственности государства в лице его правителя на все земли страны и непосредственную собственность государства на некоторую часть земельного фонда". Верховная собственность - "это монополия государства во всем, что касалось земли" [20, с. 53]. При этом она качественно отличается от обычного суверенитета государства в отношении территории. Однако при господстве верховной собственности государства могли существовать и отдельные категории частной феодальной собственности [20, с. 53-54]. Таким образом, наличие в незначительных размерах некоторых форм частного землевладения не может быть поводом для отрицания господства в стране государственной собственности на землю.

В советском корееведении преобладает точка зрения, согласно которой социально-экономические отношения, складывавшиеся на основе разложения первобытнообщинного строя в Корее в первых веках нашей эры, носили феодальный характер. Впервые на это было указано М. Н. Паком в его статье, посвященной характеру социально-экономических отношений в государстве Силла (1956 г.) [108], как раз в то время, когда Институтом истории АН КНДР была организована дискуссия на тему о социально-экономической сущности Трех государств^*. Среди историков КНДР не было тогда единого мнения по этому вопросу.

^* (Результатом этой дискуссии явился изданный в 1958 г. сборник статей [158].)

Наряду с историками, обосновавшими в своих работах концепцию феодального пути развития ранних корейских государств (Ким Кванджин, Чон Чханён, Чон Хиён, Чхэ Хигук и др. [141; 142; 143; 171]), были и такие (например, Пэк Намун, То Юхо, Лим Гонсан), которые считали эти государства рабовладельческими [157; 160; 152]. Поскольку материалы дискуссии и обе точки зрения исчерпывающе освещены М. Н. Паком в ряде последующих его статей [104; 103; 105; 107; ПО], нет оснований останавливаться на них подробно. Заметим лишь, что "рабовладельческая" концепция не была подкреплена сколько-нибудь существенными фактами (по причине отсутствия таковых) и была вызвана к жизни исключительно желанием ее сторонников непременно найти рабовладельческую формацию в Корее. При этом сторонники обеих концепций фактически сходились в оценке реального характера раннекорейского общества, поскольку сторонники "рабовладельческой" концепции точно так же, как и их оппоненты, признавали в качестве господствующей формы собственности в ранних корейских государствах не частную, а государственно-общинную собственность на землю, существование деспотической формы государственной власти и численную незначительность рабов. По существу, единственным отличием между "феодальной" и "рабовладельческой" концепциями в данном случае явилось различное толкование формационной принадлежности одного и того же строя, ибо сторонники "рабовладельческой" концепции считают, что эксплуатация непосредственных производителей, осуществляемая в форме взимания дани государственной властью правящего класса, качественно отличается от форм феодальной эксплуатации и является рабовладельческой, так как население зависимых общин при господстве государственной собственности на землю рассматривалось государственной властью как ее собственность. Впрочем, со временем несостоятельность "рабовладельческой" концепции стала настолько очевидной, что официальная историография КНДР стала относить период Трех государств к феодальной общественно-экономической формации [169, с. 84; 212, с. 20-21].

Основную массу непосредственных производителей составляли лично-свободные крестьяне, которых представляло население сельских (территориальных) общин; они не составляли собственности господствующего класса, а эксплуатировались как подданные государства [105, с. 44]. М. Н. Пак отмечает, что в результате утверждения государственной собственности на землю в Силла возникли две формы докапиталистической (феодальной) земельной ренты: продуктовая и отработочная [105, с. 44]. Продуктовая рента существовала в виде поземельного и подворного налогов, присваиваемых господствующим классом в лице его государства. Она выражалась в форме налогов зерном, тканями и другими предметами. Этими продуктами выдавалось жалованье чиновникам. Отработочные повинности крестьян также вытекали из государственной собственности на землю, благодаря чему государство имело возможность мобилизовать огромные массы людей на различного рода общественные работы [105, с. 45]. В "Самгук саги" имеется ряд сообщений подобного рода, на которые и ссылается М. Н. Пак [5, с. 119. 121, 126]. Заметим здесь, что мобилизованные на эти работы часто называются военнообязанными. Дело в том, что в данном случае отработочная повинность выступает в качестве всеобщей воинской повинности, которая также сложилась на основе государственной собственности на землю [34, с. 74].

В государстве Когурё, по свидетельству китайских летописей "Бэй ши" и "Суй шу", также существовал фиксированный поземельный налог, взимаемый с крестьян государством [4, т. 2., с. 82], который Р. Ш. Джарылгасинова считает формой феодальной собственности на землю [52, с. 79].

М. Н. Пак считает, что процесс складывания государственной собственности на землю "имел по своему существу феодальный характер, ибо формой ее реализации являлась эксплуатация зависимого (от государства.- С. В.) крестьянства" [105, с. 42], и такая точка зрения разделяется большинством советских корееведов, хотя Ю. В. Йонова, признавая общинников основным эксплуатируемым сословием, склонна считать вана и государственных чиновников, образующих правящее сословие, классом эксплуататоров, но не классом феодалов на том основании, что чиновники не являлись собственниками земли [66, с. 180].

Итак, основной тенденцией развития корейского общества была тенденция, связанная с господством государственной собственности на землю. Но наряду с ней признается и существование некоторых форм частного землевладения. В советской историографии принято считать, что при самом своем возникновении государственная собственность на землю уже предполагала различные формы частного землевладения (от права временного сбора в свою пользу поземельного налога до права закрепления за наследниками и превращения в фактическую частную собственность). Однако этот процесс формирования частной феодальной собственности на землю растянулся на многие столетия.

Владеть частной земельной собственностью в Корее мог, впрочем, весьма узкий круг лиц, а именно родственники вана. В этом смысле ситуация в Корее типична для большинства стран государственного феодализма. Например, в Таиланде также "единственной формой "частного" землевладения, сложившегося в средневековье, было землевладение наследственной аристократии - принцев крови", однако "крупное "частное" владение землей, возникавшее как результат государственных пожалований земли буддийским святилищам и монастырям, а также принцам крови и столичной знати, не выходило из-под контроля государства" [114, с. 231, 232].

Вначале удельный вес этих земельных пожалований в общем земельном фонде страны был весьма незначительным. Несмотря на зарождение этих форм крупного землевладения, абсолютно преобладали земли, находившиеся в распоряжении крестьян (общинников) и составлявшие собственность государства. При передаче государственных земель во владение знати последняя присваивала то, что полагалось государству. Однако крупные земельные пожалования в период до объединения составляли исключительное явление [76, с. 88].

Земельные наделы, выдаваемые государством, известны под названием "сигып" и "ногып". Сведения о пожаловании "сигып" встречаются в период до объединения, а "ногып" - после него, но вряд ли это означает какую-либо качественную разницу между этими держаниями, поскольку в социально-экономическом строе Силла, как уже указывалось, не произошло каких-либо качественных изменений. Это, очевидно, и имел в виду М. Н. Пак, который писал, что "нельзя найти каких-либо существенных различий как в формах земельных держаний типа кормлений ("сигып") и жалований ("ногып"), так и в функции силлаского государства до и после объединения под его властью большей части страны в конце VII века" [105, с. 56, 57]. Действительно, весьма трудно определить такую разницу, так как в источниках отсутствуют указания на безусловность "сигып"; поэтому автор присоединяется к этому мнению. Однако следует принципиально различать владения условные и наследственные, ибо по мнению автора, если первые являются результатом реализации государственной собственности на землю и, находясь во владении чиновников, не перестают быть государственными землями, которые могут быть в любой момент отобраны и выступают лишь в качестве платы за службу (ничем не отличаясь в этом смысле от жалованья зерном, которым, кстати, иногда они и заменялись), то вторые выпадают из сферы государственной собственности на землю и при значительном распространении могут даже угрожать принципу государственной собственности, являясь в полном смысле слова частными владениями. Связь этих двух форм земельных держаний с различными слоями господствующего класса будет показана в следующем разделе, посвященном социальной структуре.

Как совершенно справедливо отмечено в "Истории Кореи", государственная собственность на землю могла иметь реальное значение лишь до тех пор, пока существовало сильное централизованное государство, а последнее могло быть сильным лишь при реальном сохранении государственной собственности на землю.

С конца VIII в. Силла вступило в полосу социально-политических потрясений; начался двуединый взаимосвязанный процесс роста частного землевладения и ослабления централизованного государства. Аристократия и крупные чиновники, усиливаясь, все больше стремятся к самостоятельности от центрального правительства и начинают захватывать крестьянские земли. Кроме того, пользуясь ослаблением контроля со стороны правительства, чиновники все с большим успехом начинают превращать в свою полную собственность те земли, которые были отданы им в условное временное кормление за службу. Причем такая трансформация имела место "прежде всего в районах, удаленных от столицы, где особенно сильна была тяга к закреплению наделов в качестве наследственных владений и превращению в фактическую частную собственность" [76, с. 94]. Существенную роль в этом процессе играло и землевладение буддийской церкви, носившее частнофеодальный характер (оно является предметом специального рассмотрения в гл. 3, поэтому здесь решено ограничиться этим замечанием).

Таким образом, в результате развала централизованного государства частное землевладение стало серьезно угрожать принципу государственной собственности на землю. В свете этого мнение о том, что в начале X в. площадь частных земель почти сравнялась с государственными [66, с. 180], может показаться не столь уж неправдоподобным. Такое положение имело место вплоть до создания и упрочения нового централизованного государства - Корё,- когда вновь была восстановлена во всей полноте государственная собственность на землю, причем даже на более высоком уровне в смысле усиления условности держаний [33, с. 41].