Наследие пророчества: монтанизм

Непродолжительные, но жестокие репрессии со стороны государственных властей в провинциях, обрушившиеся в первую очередь на бедные и непримиримые общины Анатолии, сломили старого Поликарпа. Приведенный в судилище около 160 г., епископ Смирны отказался присягнуть императору и заявил, что его единственный государь - Христос. Проконсул провинции Азии Квадрат осудил его на смертную муку на костре, сложенном на городском стадионе. Верующие уверяли, что видели, как душа Поликарпа вылетела из пламени, точно голубка. Но Лукиан из Самосаты, пародировавший эту сцену в антихристианской сатире "О смерти Перегрина", без всякого благочестия утверждал, что то был ворон, который кружил поблизости, и это самое большее, что могло случиться при сожжении.

Жестокость преследований, добавлявшаяся к хроническому состоянию нищеты рабов и крестьян Фригии, где христианство приобрело многочисленных приверженцев, побудила массы увидеть в этих гонениях значение неминуемого конца, который, быть может, лучше было бы встретить яростным мятежом, как предрекалось некоторыми древними христианскими писаниями. Епископальные власти, однако, смотрели на положение иначе. Все это толкало массы на возрождение революционного мессианизма первых времен христианства и на переоценку роли пророков, вопреки епископату.

Библейские сцены. Роспись из катакомбы св. Каллиста

Новое движение, которое получило впоследствии название монтанизма (по имени его основателя Монтана), победно распространялось по всей Фригии и в течение нескольких лет охватило общины Востока и Запада, вплоть до Рима, далекой Галлии, и особенно Северной Африки, где "новые пророки" в конце века сумели привлечь на свою сторону своего самого прославленного приверженца, апологета Тертуллиана.

События эти совершились в начале второй половины II столетия. Первые центры нового движения возникли в Пепузе и Тимионе, близ Филадельфии в Южной Фригии. В ячейках, составленных из рабов и батраков, было много женщин. Лица, которые вели пропаганду идей монтанизма, именовали себя "новыми пророками" в отличие от пророков Ветхого и Нового заветов.

Единственность бога для них - безусловный факт, миссия Христа на земле лишь вторична, а роль духа всеопределяюща. Нередко в собраниях монтанистов имели место проявления экстаза и харизматического "чудодейства". Приписанное Монтану, который, возможно, был до обращения в христианство жрецом одного из мистических культов, изречение звучит так: "Человек подобен лире, и дух соприкасается с ним, как плектрум"¹ (Епифаний, "Панарион", XLVIII, 4). Пророки-монтанисты вдохновлялись идеей утешения, обозначенной в Библии термином "параклит" ("утешитель"). Таков один из эпитетов божественного духа, который встречается в Новом завете, в Евангелии от Иоанна.

¹ (Плектрум - палочка для игры на лире. - Прим. ред.)

Акцент на функции "духа" в жизни христианских общин сам по себе нисколько не удивителен. Но времена уже были не те, что некогда стимулировали обращение к духу.

Явления экстатического возбуждения - "невнятные говорения" ("глоссолалии"), как и пророческий энтузиазм, характерны для моментов высшего напряжения верующих. Нередко в состояние экстаза впадали женщины (как это бывало с легендарными дочерьми Филиппа), что особенно часто случалось в Малой Азии, где веками почитались великие женские божества. В монтанизме тоже скоро прославились две жрицы - Приска, или Присцилла, и Максимилла, близкие к основателю движения. Другие встречались в Лаодикее. Некая женщина стимулировала создание общины монтанистов в Карфагене. Все они предрекали конец света и победное возвращение Христа.

Максимилла изрекала: "После меня не будет ни одной пророчицы и жизнь на земле придет к концу". Была установлена примерная дата, около 176 г., сошествия с неба нового Иерусалима на равнину, где стоял скромный городок Пепуза. Лихорадочное ожидание этого явления побуждало к более чистой жизни, к соблюдению более суровой коллективной нравственности (прославление безбрачия и девственности, отказ вступать во второй брак, строгие посты) и к безусловному прославлению мученичества вплоть до доноса на самих себя. Подобные настроения не встречали одобрения иерархии. В "Мученичестве Поликарпа" в назидание верующим упоминается случай с неким Квинтом, который по собственному желанию явился к властям, чтобы воспринять смерть, но, охваченный страхом при виде диких зверей в цирке, отрекся от веры и принес жертвы другим богам.

В отношении монтанистов к государственным властям есть элементы ненависти к Риму, характерной для народных масс Малой Азии, места, где столетием ранее был создан Апокалипсис. Разлад с иерархией и антиримские настроения в конце концов слились воедино.

Весьма мало известно о внутренней жизни монтанистских общин. Движение пришло к концу после того, как в первые десятилетия III в. сошли со сцены "новые пророки". Но аналогичное ему движение вновь началось в IV в., после победы Константина, в маленьких, носивших странные названия сектах, которые были уничтожены империей - теперь уже христианской - с той же жестокостью, что во времена гонений на язычников.

Однако осуждение монтанизма далось церковным властям нелегко.

Первоначально некоторые высшие руководители церкви терпели движение, а в некоторых случаях и поддерживали его. В Галлии верующие Лиона, которые большей частью происходили из числа иммигрантов из Азии и пережили гонения 177 г., направили в Рим посольство целью избежать открытого осуждения пророчества епископом Элевтерием (175 - 189). Их главным представителем был Иреней, стремившийся избежать разрыва. По возвращении он был избран в знак признания главой общины. Но все оказалось напрасным. Пророчество быстро стало ересью: ересью фригийцев, или "катафригиеи", как говорили, образуя из греческого слова новый варваризм.

Когда первое вдохновение спало, а апокалиптические предвидения не оправдались, общины монтанистов стали подчеркивать свою обособленность в плане вероучения. Они отвергли всякую форму "познания", не связанную с индивидуальным и инстинктивным вдохновением. Монтанисты не доверяли теологии, которая стремилась придать большее значение функциям "логоса", или божественного глагола, в ущерб "параклиту". Тем самым они пришли парадоксальным образом к пресловутому "алогосу", или противоположности "логосу", и потому не принимали ни Евангелия от Иоанна, ни самого Откровения Иоанна (Апокалипсиса). В Александрии египетские монтанисты поддерживали некоторые формы организованного аскетизма, который менее чем через сто лет, по-видимому, способствовал возникновению монашества.

С осуждением последних пророков милленаристская идеология, которая всегда коренилась в широких народных массах как на Востоке, так и на Западе, тоже испытала тяжелый удар, но не исчезла совсем. По сути дела, столь осмеянные ясновидцы из Пепузы не слишком отличались от христиан апостольской эры. Их сближение с такой личностью, как Тертуллиан, нельзя считать случайностью.

Посмотрим же, что они говорят особенно опасного на их счет.

Многие из них, утверждает он, появляются крайне просто и при первом же удобном случае, не позволяя себя распознать, в храмах и вне их, бродят по городским улицам, точно нищие, или следуют за толпой и жестикулируют, словно их одолевает дух пророчества. Обычно от них слышишь: "Я бог, или сын бога, или божественный дух. Я явился потому, что мир подошел к концу и вы, о люди, погибнете из-за ваших грехов. Но я хочу спасти вас: увидите меня вновь, когда я вернусь во главе моих небесных легионов. Блажен тот, кто окажет мне честь! На всех других я обрушу вечный огонь, и на них, и на их города, и на их страны. А те, кто не понимают, на какие наказания они обречены, каются и вопиют напрасно. Но те, кто поверят в меня, тех я укрою вместе со мной навечно".

И так далее в этом духе. И к угрозам подобного рода они добавляют необычные, возбуждающие и совершенно непонятные слова. Никто, у кого голова на месте, не смог бы разобрать и понять их, так они темны и лишены смысла. Но их-то и пускают в ход первые попавшиеся шуты или мошенники.

При том, что во второй половине II в. догматика еще была крайне зыбкой и варьировала от города к городу, от одной социальной и культурной среды к другой, не имеет никакого смысла считать "еретическим" течение, вдохновлявшееся провидениями пророков и пророчиц Монтана. Феномен экстаза, который характерен для множества других культов и связан с применением возбуждающих трав и напитков, уже сам по себе предрасполагал к воздействию ясновидца на своих приверженцев.

Возникший в сердце Малой Азии, в зоне постоянного общественного неповиновения, монтанизм несомненно превратился в классовый ответ не только на попытки примирения с империей и привилегированными слоями, но также на сложные и противоречивые толкования мифа о спасении. Там, где более твердо боролся гностицизм, как, например, в церквах анатолийского побережья, в южной Галлии и в римской Африке, движение монтанистов позже встретит самую обширную народную поддержку. В лоне римской общины, неоднородной по строению и более близкой к центральным инстанциям политической власти, идеология фригийцев тоже привлекла немало сторонников, так что некоторые из новообращенных, такие, как пресвитер Кай, против которого выступил Ипполит в начале III в., прямо и откровенно отрицали всякое значение Апокалипсиса, первоисточника всех милленаристских надежд. Его автором, согласно Каю, якобы был не кто иной, как враг исконной церкви еретик Керинф.

Пророческо-ригористское направление монтанистских групп выветрилось не сразу.

Некоторые их общины еще были активны, когда после прекращения преследования христиан в церкви возникли новые движения протеста по поводу сложной проблемы возвращения в ее лоно отступников. Речь шла об отпавших от церкви "чистых", совершенных, группировавшихся вокруг Новатиана вначале и африканца Доната - позже. Монтанисты часто сливались с ними, но от их исходного учения что-то должно было оставаться. Оно вновь обретет силу и новое значение в пределах церкви в периоды великих кризисов, в борьбе против примиренцев и иерархии, и так будет вплоть до средневековых ересей катаров, богомилов болгар, альбигойцев, "спиритуалистов" Иоахима Флорского и апостольких братьев - диссидентов из францисканского ордена.

В трактатах крупнейших ересиологов наименование "монтанист" возникает то там, то здесь, и притом невпопад, так что исчезает ясное представление о первоначальном смысле монтанизма.