Мораль Евангелия

В области собственно этико-социальной в евангелиях также сосуществуют различные позиции. Постоянно говорят о евангельской морали, но на самом деле речь идет не об одной морали, но о различных и противоречивых нравственных установках, которые отражают различия окружения, об этнической принадлежности, культурной и психологической ориентации авторов евангелий. Мы оказываемся перед лицом очевидного плюрализма религиозных и ритуальных концепций.

Во многих случаях Иисус отвергает еврейский закон. Строгий праздничный отдых иудеев, например, подвергся осуждению, поскольку "суббота для человека, а не человек для субботы" (Марк, 2:27); он дал понять, что отныне закон превзойден, к минимуму сводится престиж обрядов, и акцент переносится на некоторые моральные правила поведения как на единственный принцип закона ("люби ближнего своего, как самого себя"). Помимо того, Иисус заявляет, что "доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все" (Матфей, 5:18). Фарисеи обличаются за формальное соблюдение ими закона Моисея, однако об источниках учения раввинов, восходящих к эпохе Хасмонеев и Ирода, в евангелиях говорится как о не слишком далеких от учения и практики Иисуса. Как видно, в иммиграции все они были забыты.

Вера в общего отца, в соединении с почитанием еврейской традиции, кажется Иисусу вполне достаточной для спасения: "У них есть Моисей и пророки; пусть слушают их" (Лука, 16:29). В четвертом же евангелии утверждается, напротив, что евреи никогда не ведали бога-отца, и практически отвергаются Моисей и пророки: "Все, сколько их ни приходило предо мной, суть воры и разбойники" (Иоанн, 10:8). Вера без упражнения в добрых делах не обеспечивает спасения: как о дереве, "по плодам их узнаете их" (Матфей, 7:16). В то же время именно вера решает все. Без веры нет входа в царство: "Верующий в меня, если и умрет, оживет" (Иоанн, 11:25).

"Богатство само по себе вредоносно, только бедные вступят в царство божие" (Лука, 6:20). Богатство влечет за собой осуждение, поскольку "где сокровище ваше, там будет и сердце ваше" (Матфей, 6:21). В Иерусалимском храме была низенькая и узкая дверь, в нее с трудом протискивался человек, ее прозвали "игольное ушко". Иисус изрек, что "удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в царствие божие" (Марк, 10:25). Смысл этого изречения не изменился, когда вдали от Палестины вместо "верблюда" ("камелос" по-гречески) стали читать "камилос" - "толстая веревка", "канат".

Требовалось избавиться от всего, что имеешь, и отдать его бедным (Марк, 10:21). Когда Закхей, крупный сборщик податей, предложил отдать бедным только половину своего имущества, Иисус и его объявил спасенным и указал на его пример (Лука, 19:8 - 10).

Следует затем знаменитая "нагорная проповедь" (по другой версии она имела место на равнине).

В ней от "блаженных и нищих" (Лука, 6:20 - 23) совершается переход к "блаженным и нищим духом" (Матфей, 5:1 - 12), что предполагает уже значительные уступки. Желать голодному хлеба - это одно, испытывать же "голод" по отношению к справедливости - нечто совсем иное, и утоление его служит слабым утешением для тех, кому нечего есть. Там, где составлялось Евангелие от Матфея, социальный состав общины подвергался перестройке, и более невозможно было захлопнуть двери перед богатыми, если они определенным образом свидетельствовали о своей "духовной" склонности к бедности.

Социальная доктрина церкви и до сих пор не освободилась от этого противоречия.

"...Блаженны нищие духом, ибо ваше есть царствие божие. Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь.

Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь.

.......................................

Напротив, горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете".

"Блаженны нищие духом; ибо их есть царство небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся".

Согласно Евангелию от Матфея, прежде чем начать проповедь, Иисус "взошел на гору" (Матфей, 5:1). Лука же говорит, что "стал он на ровном месте" (Лука, 6:17). Рисуется пейзаж Капернаума, на востоке от Назарета, близ Геннисаретского озера: вся география этого района представлена противоречиво.

Порой труд за вознаграждение расценивается презрительно: не заботьтесь о материальных вещах, о том, как вы будете жить, подражайте птицам небесным и полевым лилиям (Матфей, 6:26 - 28). С точки зрения этого евангелиста, работа законна: "Ибо трудящийся достоин пропитания" (Матфей, 10:10). В рассуждениях Матфея - зеркале жизненных условий своего времени - отношения между господином и рабом, сувереном и подданным, земельным собственником и батраками даже не обсуждаются. Торговые операции также выглядят совершенно законными. Кто следует за мессией, покинув дом и поля, получит сторицей в этом мире и в будущей вечной жизни. Подобные же противоречия обнаруживаются в евангелиях по поводу семейных отношений.

Вступление в брак угодно богу; вместе с тем и возвеличивается состояние безбрачия, и прямо восхваляются те, "которые сделали сами себя скопцами для царства небесного" (Матфей, 19:12). Союз мужчины и женщины нерасторжим: "Что бог сочетал, того человек не разлучает". Это изречение Марка (10:9) воспроизведено также и в Евангелии от Матфея (19:6), который затем, однако, объявляет (и даже дважды) совершенно законным и развод в случае неверности супруги (Матфей, 5:32; 19:9). Этот принцип был воспроизведен в кодексе Юстиниана. Из него в любом случае вытекает юридическое и моральное неравноправие, в котором раннее христианство удерживало женщину: подобное исключение не предусматривалось в случае неверности мужа.

Во всяком случае, вступление в царство и воскресение разрушали состояние супружества (Лука, 20:35). Более того, тот, кто приближался к Иисусу и не "ненавидел" отца и мать, жену и детей, братьев и сестер, не мог быть его учеником (Лука, 14:26). "Ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие!" (Лука, 23:29).

Одна мораль утверждает семью, другая ее разрушает.

На бракосочетании в Кане Мария пожелает, чтобы сын совершил чудо, потому что кончилось вино. Ответ ей не мог бы звучать жестче, чем в Евангелии от Иоанна: "Что мне и тебе, жёно?" (Иоанн, 2:4). В смертный час Иисус все же обнаруживает сыновью нежность и поручает мать Иоанну, ученику, "которого любил" (Иоанн, 19:26). Вообще же мать, братья, сестры для него лишь все те, кто следуют за ним.

Не менее значительны в евангелиях антиномии частной и общественной жизни.

С одной стороны, одобрение встречают преданные кесарю граждане, которым надлежит обладание всем тем, что составляет их законную собственность. Таково мнение синоптических евангелий (Матфей, 22:15 - 22 и сл.). С другой стороны, Иоанн уточняет, что политическая власть идет от дьявола: сатана есть истинный "князь мира сего", и потому он должен быть "изгнан вон" со всеми своими земными приспешниками (Иоанн 12:31).

Человеку возбраняется судить других; но в то же время освящается существование традиционных судов. "...Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду" (Матфей, 5:22). Чтобы судить ближнего, нужно не иметь самому ни сучка, ни бревна в "своем глазу" (Матфей, 7:4), но лучше не осуждать никого, "и не будете осуждены" (Лука, 6:37).

Иисусу, как и всем основателям религий, приписывается множество чудес, которые почти всегда отвечают неудовлетворенным ожиданиям бедняков: умножение хлебов, чудесный лов рыбы, превращение воды в вино, чудодейственные исцеления. Но, совершив их в качестве доказательства своих мессианских прерогатив, он "строго запрещал им (ученикам. - Ред.), чтобы не делали его известным" (Марк, 3:12).

Таким образом, попытки проникнуть в прошлое, в сущность христианского послания, ориентируясь на логику евангелий и других писаний Нового завета, бесполезны. Главное, что можно извлечь из них, - это факт существования ряда религиозных групп, которые жили в различном социальном и культурном окружении.

Нет возможности обнаружить какую-либо логику там, где преобладают разные ответы на разные вопросы, стоявшие перед бедными и богатыми, евреями и неевреями, ожидавшими великого финального перелома в их жизни.