Введение

Период IV-IX вв. представляется чрезвычайно важным для истории Кореи: именно в это время завершается процесс перехода раннеклассового общества к феодальному государству. Постепенно укрепляется власть правителя (вана), складывается и усиливается господствующий класс, организованный в государственный аппарат, преодолеваются пережитки родового строя. И именно в это время на Корейский полуостров проникает буддизм - религия принципиально отличная от примитивных культов родового общества, которая гораздо больше соответствовала происходящим социальным изменениям и вполне способна была с успехом заменить прежние верования.

Изучение истории буддизма в Корее позволяет лучше понять характер общественных отношений в этой стране, тем более что буддийская сангха сама стала существенным фактором формирования этих отношений, оказывая большое влияние на социально-политическую жизнь не только путем духовного воздействия на народные массы, но и через свою церковную организацию, а также играя огромную роль в экономике страны. Буддийская сангха - это прежде всего совокупность всех монашеских общин, живущих в монастырях; к ней также относятся отдельные монахи-проповедники и лица, занимающие должности по управлению делами буддизма (не считая мирян). Хотя по отношению к буддизму понятие "церковь" не совсем применимо, в монографии это понятие используется наряду с термином "сангха", поскольку та иерархически оформленная организация махаянистского буддизма, которая сложилась в странах Дальнего Востока, вполне может быть сопоставлена с привычным понятием "церковь".

Однако важность изучения истории распространения буддизма и роли буддийской сангхи в IV-IX вв. не ограничивается тем, что освещение этих вопросов помогает лучше понять характер общественных отношений в Корее в этот период. История становления буддизма в Корее и социально-политическая роль буддийской церкви в IV-IX вв. неразрывно связаны с дальнейшим развитием буддизма в Корее. Поэтому исследование истории буддизма и социально-политической роли буддийской церкви на самом раннем этапе позволяет с большей адекватностью ответить на многие вопросы, возникающие при изучении истории и культуры Кореи последующих периодов.

Кроме того, упрочение позиций буддизма в Корее - это часть сложной и многоплановой проблемы распространения этой мировой религии, а история буддизма в Корее - часть истории буддизма в целом, поэтому ее изучение представляет собой определенный вклад в изучение буддизма в целом.

Надо сказать, что при изучении истории религии чаще всего исследуют развитие ее системы взглядов и представлений, идейно-философскую сторону, тогда как для историка не меньшее, а, пожалуй, большее значение имеет ее социальная и политическая практика, чему, к сожалению, обычно уделяется мало внимания. Поэтому здесь прежде всего рассматриваются деятельность буддистов и то положение, которое они занимали в социально-экономической структуре страны.

Поскольку в советской историографии полностью отсутствуют какие бы то ни было специальные исторические работы, посвященные буддизму в Корее, в настоящей монографии делается попытка хотя бы частично (в отношении самого раннего периода - IV-IX вв.) восполнить этот пробел.

Таким образом, основной задачей монографии является изучение истории распространения буддизма в Корее в IV-IX вв., т. е. со времени его проникновения в страну до периода Корё (до начала X в.), и выявление социально-политической роли буддийской церкви в корейском обществе того периода. Социально-политическая роль сангхи в Корее IV-IX вв. изучается в следующих четырех аспектах: социально-экономическое положение буддийских монастырей в системе общественного строя страны как носителей определенных тенденций развития этого строя; система буддийской администрации и ее роль в системе государственного управления; взаимоотношения буддийской сангхи и ее представителей с государственной властью; роль буддизма в государственной идеологии.

При изучении истории буддизма в монографии использовался факторно-графический метод, поскольку он дает возможность наиболее наглядно и убедительно проследить различные этапы распространения буддизма в стране, характеризовать их и на этой основе разработать периодизацию ранней истории буддизма в Корее. Учитывая характер используемых источников и фрагментарность материала, имеющегося в нашем распоряжении, такой метод представляется единственно возможным. Путем тщательного изучения доступных к настоящему времени сведений было получено несколько сот кратких датированных сообщений, что позволило работать с ними как с массовым материалом по методике, принятой в такого рода исследованиях [50; 123].

Помимо того что таблицы и графики делают изложение более наглядным, это единственная возможность изложить весь собранный по теме материал. Материал же по изучаемому периоду истории буддизма в Корее невелик и заслуживает того, чтобы в специальной монографии он был приведен полностью. Объем монографии не позволяет воспроизвести текстуально все сообщения источников. Поэтому пришлось ограничиться упоминанием наиболее важных и характерных из них (впрочем, они в целом составляют более трети всех имеющихся сообщений, а по некоторым аспектам приводится от 70 до 100% имеющихся известий). Для того чтобы ввести в научный оборот всю совокупность собранного материала, таблицы (и построенные на их основе графики) являются наиболее приемлемым средством.

Автор старался учесть весь датируемый материал по предмету исследования, доступный науке в настоящее время, поэтому, если какие-либо аспекты социально-политической роли буддизма в Корее IV-IX вв. освещены не так подробно, как бы того хотелось, объясняется это объективной нехваткой материалов по истории буддизма в этот ранний период корейской истории.

В данной монографии не ставится цель рассмотреть философию и религиозное учение буддизма, поскольку эти проблемы являются предметом не истории, а других наук - философии и научного атеизма и заслуживают, естественно, самостоятельного изучения.

Основные источники исследования - корейские летописи "Самгук саги" и "Самгук юса" (практически единственные для изучения истории Кореи периода Трех государств и Объединенного Силла).

Эти две летописи взаимно дополняют друг друга, поскольку существенно различаются по тематике и написаны с отличных друг от друга идейно-политических позиций.

"Самгук саги" ("Исторические записи Трех государств") была написана выдающимся военным и политическим деятелем Кореи периода Корё Ким Бусиком в 1145 г. Это самый ранний из сохранившихся корейских исторических памятников, и, как отмечает М. Н. Пак, для изучения начального периода истории Кореи он имеет такое же значение, как, например, "Повести временных лет" для истории древней Руси [105, с. 8]. "Самгук саги" построена по образцу китайских династийных историй и состоит из основных летописей (представляющих собой погодную хронику), хронологических таблиц, тематических описаний и биографий. Вся летопись состоит из 50 квон (цзюаней), из которых 12 занимают летописи Силла, 10 - летописи Когурё, 6 - летописи Пэкче, 3 - хронология, 9 - описания и остальные 10 - биографии. (Летописи Силла были переведены М. Н. Паком и изданы на русском языке с комментариями и вступительной статьей, в которой освещалось значение "Самгук саги" для изучения социально-экономической истории страны.)

Известно, что первые летописи Когурё "Юги" ("Записи о прошлом") в 100 цзюанях и Пэкче "Соги" ("Документальные записи") существовали еще в IV в. В Силла в 545 г. уже началась работа по составлению истории государства. В VII в. в Когурё на основе "Юги" была составлена сокращенная история государства под названием "Синджип" ("Новое собрание"), а в Пэкче существовали такие исторические сочинения, как "Пэкче понги" ("Основные летописи Пэкче") и др. Основными силласкими летописями были "Самхан Коги" ("Древние записи трех Хан"), "Хэдон коги" ("Древние записи Восточных пределов") и "Силла коса" ("Древняя история Силла"). На основе этих летописей и был составлен труд Ким Бусика. Кроме того, им использовались некоторые произведения силласких авторов, в частности Ким Тэмуна ("Биографии высших священников", "История хваранов", "Разные керимские [силлаские] биографии") и Чхве Чхивона ("Собрания сочинений", "Хронология ванов") [105, с. 9-10].

Воспроизводя погодные записи древних хроник, Ким Бусик в сомнительных случаях сопоставлял их с данными китайских источников: династийных историй "Хоу хань шу", "Саньго чжи", "Нань ши", "Бэй ши", "Суй шу", "Цзю тан шу", "Син тан шу" и исторических сочинений типа "Цэфу юаньгуй", "Цзычжи тунцзяя". При этом Ким Бусик существенно сократил объем информации, содержащейся в древних хрониках. Однако к воспроизведению древних записей он подошел вполне добросовестно, передавая их так, как они выглядели в источнике, о чем свидетельствуют многочисленные несоответствия в тексте летописей различных государств, относящихся к одному и тому же общему для них событию (например, войны между ними); да и сам характер подачи материала говорит о том, что "Самгук саги" - не сводная история трех государств, а именно переложения летописей (погодных хроник) каждого из этих государств, в каждой из которых отчетливо проступает повествование от лица подданного данного государства по принципу "наши - чужие".

Ким Бусик был убежденным конфуцианцем, отстаивавшим идею укрепления централизованного государства, и его идейные позиции не могли не сказаться на характере его исторического труда. Для нас важно, в частности, подчеркнуть его отрицательное отношение к буддизму, о чем он пишет в заключительных размышлениях по поводу истории Силла. Естественно, что, сокращая древние записи, Ким Бусик опускал прежде всего то, что считал менее существенным, и к таким сообщениям, очевидно, было отнесено большинство сообщений о буддизме, чем и объясняется их малочисленность в "Самгук саги". В то же время следует подчеркнуть, что при этом Ким Бусик не извращал сообщения древних летописей. Несмотря на его враждебность к буддизму, в "Самгук саги" нет ни одного случая, когда буддийские монахи были бы показаны с отрицательной стороны или каким-либо иным образом была бы отмечена несостоятельность буддизма. Таким образом, отношение Ким Бусика к буддизму нашло отражение исключительно в его личных комментариях, четко отделенных от текста, но не в самом тексте, В тексте же отрицательная позиция Ким Бусика по отношению к буддизму проявилась лишь в том, что ему было уделено сравнительно мало внимания. Это обстоятельство и вызвало к жизни появление второго важного источника по истории Кореи того периода - "Самгук юса" ("Забытые дела Трех государств"), автором которого был буддийский монах Ирён. Если "Самгук саги" была официальной летописью, произведение Ирена относилось к жанру так называемых неофициальных ("диких") историй (яса). Ирён ставил перед собой задачу прежде всего воздать должное развитию буддизма в стране, изложив все известные ему эпизоды истории буддийской церкви, не освещенные Ким Бусиком, а также внести свои дополнения и по правки по вопросам общей истории трех государств. Для истории Кореи того периода "Самгук саги" представляет больший интерес, чем "Самгук юса"; однако для нас наиболее важна "Самгук юса", поскольку этот источник содержит больше данных об истории буддизма в Корее.

В отличие от "Самгук саги", "Самгук юса" исследована гораздо хуже. В советской историографии отсутствуют работы, посвященные этому памятнику, и на русский язык она никогда не переводилась. Как исторический источник "Самгук юса" практически не использовалась. (В книге М. И. Никитиной и А. Ф. Троцевич "Самгук юса" рассматривается как литературный источник; в тексте встречается перевод отдельных фрагментов жизнеописаний и историй [98].)

Если "Самгук саги" построена по классическим образцам китайских династийных историй, то Ирён создавал неофициальную историю. Поэтому его произведение и построено по-иному. В "Самгук юса" имеются хронологические таблицы и две части, которые состоят из отдельных фрагментов, посвященных различным аспектам истории Кореи периода Трех государств и Объединенного Силла. Фрагменты содержат сведения об отдельных ванах, тех или иных событиях, мелких государствах и племенах, известных по различным источникам, но не представляют собой связного изложения ранней корейской истории, подобно "Самгук саги". Семь других частей, объединенных в три большие главы, посвящены исключительно буддизму. В третьей части собраны сведения, касающиеся распространения буддизма в Корее, в четвертой - сведения об отдельных монастырях, пагодах и изображениях будд и бодхисаттв. Пятая часть посвящена жизнеописаниям выдающихся буддийских священников, а шестая, седьмая, восьмая и девятая части состоят из историй о различных "чудесах" на буддийскую тематику. По своему характеру эти части аналогичны японскому памятнику "Нихон рёики", исследованному А. Н. Мещеряковым [91].

Для нас наиболее ценными являются третья, четвертая и пятая части, поскольку именно они содержат основной необходимый нам фактический материал в виде датированных сообщений. Что касается частей, содержащих различные буддийские истории, то они могут служить предметом специального исследования, подобного тому, какое было проведено А. Н. Мещеряковым (см. [91]). Автора они интересовали главным образом с точки зрения эволюции популярности различных буддийских персонажей (см. гл. 2). Кроме того, из них были извлечены все данные, могущие представить интерес для основной темы монографии.

Следует отметить, что хронологические рамки "Самгук юса" (крайне неупорядоченные) несколько шире, чем "Самгук саги". Повествуя о различных монастырях и пагодах, Ирён часто излагает связанные с ними истории и события, относящиеся уже к периоду Корё (X-XIV вв.). Такие данные, естественно, в расчет не принимались.

"Самгук юса" написана с апологетическо-буддийских позиций и с целью прославить дела буддийской сангхи. Однако это не мешало Ирёну быть достаточно объективным в ряде случаев. Он часто указывает на те или иные ошибки и неточности в труде Ким Бусика, но в целом рассматривает "Самгук саги" как наиболее компетентный источник. Иногда, сравнивая различные версии событий, относящихся к истории буддизма, Ирён отдает предпочтение наиболее достоверным, хотя бы они и были менее престижными для буддизма.

Источниковедческая база "Самгук юса" чрезвычайно широка и разнообразна, что неудивительно, учитывая цель, поставленную Ирёном: собрать воедино все известные сведения о буддизме в Корее. Он использовал материалы самого различного характера и происхождения. В "Самгук юса" цитируются произведения классического конфуцианского канона и китайские исторические сочинения, в том числе "Ши цзи", "Хань шу", "Хоу хань шу", "Вэй чжи", "Вэй шу", "Бэй ши", "Син тан шу", "Цзю тан шу", произведения китайских философов ("Хуайнань-цзы"), различного рода китайские буддийские сочинения, жизнеописания выдающихся китайских монахов. Использованы также не дошедшие до нас древние корейские хроники "Коги", "Коджон", "Коджонги", "Корё коги", "Силла коги", "Силла коджон", "Хянги", "Хянджон", "Хянджун коджон" и др., а также анналы различных корейских монастырей ("саги", "саджунги", "саджункоги", "саджунсоджон коги", "пон саги", "саджун коги", "ки" и т. п.) Хваннёнса, Кымгванса, Тонмёнса, Камынса, Пульгукса, Ёнджуса и др. Ирён располагал также сведениями эпиграфического характера - надписями на стелах в честь выдающихся буддийских проповедников и на их могильных плитах. Он использовал многочисленные биографии отдельных корейских буддистов и сборники таких биографий, сборники различных песен и других литературных произведений, корейские, китайские и японские исторические сочинения различного рода, имевшиеся в это время, анналы правления отдельных ванов и много других материалов -в общей сложности более 200 произведений. (Вопрос об источниках "Самгук юса" обстоятельно рассмотрен Чхве Намсоном [170].) Подавляющее большинство этих материалов не сохранилось до нашего времени, поэтому "Самгук юса" является, по существу, единственным источником по ранней истории буддизма в Корее.

В работе над настоящей монографией помимо "Самгук саги" и "Самгук юса" из летописных источников использовались извлечения из китайских династийных историй, разделы, касающиеся Кореи, так называемые разделы о восточных варварах ("Саньго чжи", "Хоу хань шу", "Бэй ши", "Нань ши", "Суй шу" и "Тан шу" [4; 6; 7]), а также японские летописи "Нихон секи" и "Секу нихонги" [11].

Помимо письменных источников существенное значение для изучения ранней истории буддизма в Корее имеют эпиграфические данные. Они стали предметом изучения еще в периоды Объединенного Силла и Корё. Как указывалось выше, эпиграфика широко привлекалась и автором "Самгук юса" Ирёном, который иногда просто упоминал известные ему надписи на стелах, храмах и пагодах, а иногда цитировал их в тексте своего произведения, благодаря чему до нас дошли некоторые надписи, сделанные на стелах, ныне утраченные (в частности, дошли полные тексты надписей на стелах в честь буддийских священников Адо и Чинпхё). Из "Самгук саги" известно, что чиновник Ким Ёнхэн (периода Объединенного Силла) составил нечто вроде свода эпиграфических данных по буддизму под названием "Надписи на могильных памятниках священников нашей веры"; однако труд этот не сохранился [5, с. 129].

К сожалению, до нас не дошли не только средневековые публикации эпиграфических памятников, но и подавляющее большинство самих памятников. Тем не менее в Корее найдены надписи на различных предметах буддийского культа - статуях будд и бодхисаттв, бронзовых храмовых колоколах. Сохранились и некоторые надписи на стелах и пагодах (ступах). Р. Ш. Джарылгасинова, специально изучавшая корейскую эпиграфику, выделяет, например, как наиболее интересные надписи на бронзовых мандалах, найденных в Пхеньяне и некогда составлявших часть буддийских скульптур, на бронзовой статуэтке Будды, найденной в 1963 г. в провинции Южная Кёнсан [55, с. 40-41]. На статуях и колоколах обычно имеются надписи, повествующие о том, как, когда и для какого монастыря они изготовлены (иногда сообщается, что данная статуя является одной из серии ей подобных, изготовленных в таком-то году).

Подобные надписи включены автором в число данных о "буддийских событиях", так как также представляют собой датированные сообщения. В общей сложности в Корее (и в Японии) найдено несколько десятков подобных датируемых предметов-колоколов, статуй и других предметов культа, изготовленных в Корее. Все подобные факты (как и некоторые другие сведения, в особенности из японских источников) включены в свод, данный в приложении к японскому коллективному труду "Кайто но буккё" [176], который также используется в монографии.

Мировая историография буддизма поистине необъятна. С тех пор как буддизм стал предметом изучения европейских ученых, о нем было написано огромное количество книг и статей. Достаточно сказать, что, например, немецкий библиографический справочник 1916 г. содержит 2544 названия трудов по буддизму на немецком языке, а французский библиографический указатель литературы о буддизме уже к середине нашего века приводит в своих 52 выпусках много тысяч названий.

Однако корейский буддизм остается одним из наименее освещенных в мировой историографии, хотя литература о нем, безусловно, насчитывает несколько сот названий. Следует заметить, что подавляющее большинство литературы о корейском буддизме носит религиоведческий, культурологический или философский характер; трудов по истории буддизма в Корее совсем немного, причем те, которые существуют, носят, как правило, общий или популярный характер. Если же обратиться непосредственно к тематике этого исследования, то выяснится, что специальная литература по истории буддизма в Корее IV-IX вв. практически отсутствует. Обычно внимание западных и японских авторов привлекает последующий период истории корейского буддизма - период Коре (когда буддизм достиг своего расцвета), который, как и последующие периоды, гораздо лучше "обеспечен" материалами.

Краткие сведения о начальном периоде истории буддизма в Корее, которые содержатся в целом ряде работ западных и японских авторов по истории Кореи (см. [172; 174; 181-183; 190; 195; 198; 199; 201; 202; 207; 213]), носят справочно-популярный характер. При этом лучше освещены вопросы истории буддизма в Корее в японской историографии, для которой корейская тематика является традиционной. Можно отметить, в частности, вышедший в 1973 г. обобщающий труд о буддизме в Корее, в котором дан очерк истории буддизма с древних времен до начала XX в. [176].

Вообще следует заметить, что в зарубежной историографии история корейского буддизма занимает неоправданно малое место. Если по истории буддизма в Индии, на Цейлоне, в Японии, в Бирме, Камбодже, других странах Юго-Восточной Азии, в Китае имеется ряд специальных работ (см. [184; 185; 187; 189; 206; 208-210; 214; 218; 221-224]), то по Корее таких исследований нет.

Следует заметить, что в историографии КНДР работы по интересующей нас тематике также отсутствуют. В изданиях типа "История корейской философии" [166] о буддизме говорится весьма кратко и всегда с позиций критики его идеологии. Работы, специально посвященные буддизму, носят популярно-атеистический характер [155; 165]. Следует отметить книгу Пак Си-хёна "История земельной системы в Корее" [153]. В этой систематически и тщательно написанной работе содержатся и некоторые интересные сведения, касающиеся монастырского землевладения в Корее.

В Южной Корее историография буддизма весьма обширна но посвящена преимущественно буддизму как религии и буддийской философии, взглядам корейских буддистов (публикуются их произведения) [140; 147; 148; 154; 156; 161; 162]; в основном речь идет о поздних этапах истории буддизма. Пожалуй, наиболее подробной работой по интересующей нас тематике являются главы по истории буддизма в 6-м томе "Истории корейской культуры", посвященном философии и религии. В этих главах освещаются весьма подробно события, связанные с проникновением и распространением буддизма в Корее, строительством монастырей, изготовлением предметов культа, деятельностью буддийских проповедников и т. п. Однако и здесь исследуются в основном развитие буддизма как религии, его философия. И хотя затрагиваются и вопросы экономики монастырей, буддийской администрации, но нельзя сказать, что они освещены исчерпывающе, да и не все факты конкретной истории буддизма (пусть и незначительные) нашли в нем отражение. Тем не менее эта работа - лучшее, что есть в зарубежной историографии по истории корейского буддизма. В ней вполне убедительно показано, что "корейский буддизм не есть простое развитие индийского или китайского буддизма на корейской почве и тем более не вырождение буддизма, а самостоятельное звено мирового буддизма" [163, с. 179].

В советской историографии до сих пор отсутствуют не только работы по истории распространения буддизма в Корее в IV- IX вв., но нет вообще ни одной научной работы по корейскому буддизму - ни философской, ни религиоведческой, ни тем более исторической. Очень незначительное внимание уделяется буддизму и в общих работах по истории Кореи (так, в обобщающем коллективном труде "История Кореи" объемом более 950 страниц буддизму посвящено менее пяти страниц). Таким образом, корейский буддизм и его история не стали предметом рассмотрения советских корееведов (хотя отдельные упоминания о буддизме и его роли встречаются в работах М. Н. Пака [104; 109], М. И. Никитиной [97], Р. Ш. Джарылгасиновой [52-55], Ю. В. Ионовой [68, 69], Ю. В. Ванина [21]).

В свете вышеизложенного история буддизма в Корее представляет собой определенный пробел в изучении истории буддизма в советской историографии, который необходимо восполнить. Он особенно заметен, если учесть, что имеются работы, специально посвященные истории буддизма в других странах (или соответствующие разделы в более общих трудах),- в Китае, Японии, Тибете, Бирме, Камбодже, Вьетнаме, Индии, Монголии и других странах, написанные С. А. Арутюновым, Г. М. Бонгард-Левиным, Л. С. Васильевым, Б. Я. Владимирцовым, Д. В. Деопиком, Н. Л. Жуковской, А. Н. Игнатовичем, B. И. Корневым, В. В. Малявиным, А. С. Мартыновым, А. Н. Мещеряковым, И. В. Можейко, А. А. Седовым и другими авторами §13; 14; 16-19; 27-29; 32; 46; 50; 58; 61-64; 88; 89; 94; 70-72; 81; 82; 119; 120; 131]. Наиболее близки к тематике данной монографии работы В. В. Малявина о китайском буддизме IV-VI вв. [84] и А. Н. Мещерякова о японском буддизме VI-VIII вв. [91]. Очень важны также работы А. С. Мартынова, посвященные взаимоотношениям буддизма с государством в странах Восточной Азии [88, 89]. Существенную помощь в работе над монографией оказали труды выдающихся русских буддологов В. П. Васильева [23-26], И. П. Минаева [92-93], C. Ф. Ольденбурга [100-101], Ф. И. Щербатского [135].

Ограничившись исследованием истории распространения буддизма в Корее и социально-политической роли буддийской церкви, я не имел возможности осветить другие вопросы, связанные с корейским буддизмом, такие, например, как влияние буддизма на корейское искусство и архитектуру, место буддизма в средневековой корейской культуре, развитие буддизма как религиозной системы и др. Подобные вопросы должны стать предметом специального изучения, и хочется надеяться, что такие исследования будут в свое время проведены, равно как и изучение буддизма в Корее во все последующие этапы его существования после X в.