ПАПСТВО В ПЕРИОД ОТ ВЕСТФАЛЬСКОГО МИРА ДО БУРЖУАЗНОЙ РЕВОЛЮЦИИ XVIII в. ВО ФРАНЦИИ

После Вестфальского мира (Вестфальский мир (1648) завершил Тридцатилетнюю войну 1618- 1648 гг., главным итогом которой явилось поражение Габсбургской империи - оплота феодальной католической Европы. Германская империя лишилась ряда своих земель, Нидерланды и Швейцария получили независимость; были уравнены права кальвинистов с католиками и лютеранами), получившего общеевропейскую санкцию, политическое влияние папства резко упало. Так, уже в 1654 и 1658 гг. имперские собрания ограничили права папских нунциев в Германии и потребовали, чтобы они отныне имели строго установленную сферу деятельности и не вмешивались под предлогом духовной юрисдикции в судебную жизнь империи.

Все более крепнувшая в ряде европейских стран буржуазия упорно отстаивала светский характер государства. Большую популярность снискали себе идеи голландского юриста Гуго Гроция (1583-1645). Он нашел новое основание обязательности норм международного права: прежний авторитет папы и императора должен отступать перед естественным стремлением человека к общежитию, притом мирно и разумно устроенному общежитию. Нормы, вытекающие из этого естественного стремления, общеобязательны для всех, независимо от религиозных и национальных различий, и даже атеист им повинуется, так как они связаны с самой природой. "Эти нормы существовали бы, если бы даже не было бога". Естественные нормы вечны и неизменны. Они повсеместно одни и те же, и их следует поставить рядом с математическими истинами. Естественное право выше положительного права, изменчивого и носящего временный характер. Греции считал, что понять естественное право можно лишь разумом. Это выдвижение естественного, разумного права вызвало резкое недовольство папства, и сочинения Гуго Греция попали в 1627 г. в "Индекс запрещенных книг". Однако в буржуазных кругах Европы имя Греция стало пользоваться широкой популярностью, так как его произведения ярко отражали интересы стремившейся к освобождению от папской опеки буржуазии. Везде и повсюду говорили о необходимости светской политики и об устранении из государственной жизни "посторонних" элементов, под которыми разумелось в католических странах в первую очередь влияние папы. Книги Гроция пользовались огромным успехом; о них говорили, что по количеству расходящихся экземпляров с ними могут конкурировать лишь Библия и сочинения Аристотеля.

Даже Испания стала болезненно реагировать на чрезмерные притязания Рима и охраняла от них, между прочим, Неаполь. Мало того, ею было высказано пожелание иметь в инквизиционном трибунале представителя государственной власти, который стоял бы на страже светских законов страны.

То были запоздалые попытки протеста против чрезмерного господства Рима и иезуитского ордена в Испании, ставшие возможными вследствие враждебного отношения папства во время войны за испанское наследство (1700- 1714) к французскому кандидату (внуку Людовика XIV), который под именем Филиппа V стал испанским королем. До этого времени папский нунций пользовался в Испании почти неограниченной властью, в особенности в течение восьми месяцев в году, в так называемые апостольские месяцы, когда он по своему усмотрению назначал и смещал высших представителей духовенства и когда ему принадлежала высшая судебная власть в отношении ряда категорий лиц. Ежегодно нунций выкачивал из Испании 500 тыс. римских экю, которые он отправлял в курию в виде дани христианнейшего государства Западной Европы. В 1714 г. между Мадридом и Римом начались переговоры, имевшие целью ограничить всемогущество Рима в Испании. Переговоры закончились лишь к 1753 г., когда были отменены апостольские месяцы, уничтожено право обложения Римом духовенства, ограничена папская судебная власть и т. д. Государство за 310 тыс. экю выкупило у Рима его привилегии и предоставило в его распоряжение 52 бенефиция. Вопрос о праве публиковать папские буллы в Испании без дозволения королевской власти не был решен, и в 1754 г. начался на этой почве конфликт из-за пятитомной "Христианской доктрины", автором которой был теолог Филипп Мезангю, профессор Сорбонны. Книга эта вышла в 1748 г., а в итальянском переводе, рассчитанном на более широкий круг читателей, лишь в 1753 г., и немедленно вызвала подозрение инквизиции и иезуитов, которые обратились с жалобой к папе Бенедикту XIV (1740-1758). Хотя Мезангю написал покаянное письмо, а итальянский переводчик лично хлопотал перед папой и указывал, что 70-летний Мезангю пользуется в богословских кругах всеобщим уважением, Бенедикт XIV передал "подозрительную" книгу цензурной коллегии, которая шестью голосами против пяти постановила изъять ее из употребления и включить в "Индекс". Однако светская власть нашла, что булла о запрете "Христианской доктрины" нуждается в королевском решении. Так возник конфликт между Римом и Мадридом, причем иезуиты и инквизиторы стали на сторону Рима, который и вышел победителем. Мезангю был заклеймен как опасный янсенист и враг церкви.

Сила иезуитско-инквизиционной партии в Испании была велика: в середине XVIII в. в стране насчитывалось 62 500 монахов, состоявших в 40 орденах, почти 34 тыс. монахинь, имевших 1122 монастыря и принадлежавших к 29 орденам. Монастыри обладали огромными земельными участками, а также мясными и винными лавками; они вели обширную торговлю, успешно конкурируя со слабой испанской буржуазией. Из орденов самым богатым был иезуитский, хотя он насчитывал всего 5100 человек. Внимание иезуитского ордена помимо денег было сосредоточено на овладении народным образованием, т. е. на борьбе с наукой и на одурманивании народного сознания. Очень скоро сказались результаты этой стороны деятельности иезуитов. Некогда пользовавшиеся славой испанские университеты постепенно уступали место иезуитским школам: в Севилье, Валенсии и Алкале закрылись университеты, а в "великом" Саламанкском университете, где в 1535 г. было 7-8 тыс. студентов, через 100 лет Диэго Торрес констатировал "поголовное невежество всех учащихся". Это было неудивительно, так как администрация Саламанкской иезуитской школы убеждала студентов, что "не следует ослаблять себя замысловатыми выкладками и запутанными доказательствами геометрии... Пользу математики мы видим на примере алхимии, которая учит только подделкам". В 1771 г. та же школа публично запретила преподавать теорию Ньютона, "чья система не согласуется с божественным откровением". Не без основания французский посол Сен-Симон констатировал, что "в Испании наука - преступление, а невежество - добродетель". Английский представитель в Мадриде утверждал, что обыкновенное образование англичанина сделало бы его в Испании ученым. Когда представитель буржуазных интересов Энсенада пытался поднять дело образования, то должен был прийти к выводу, что в Испании нет ни профессоров, ни учителей, заслуживающих этого названия; нет географических карт, и никто не умеет их составлять; нет кафедр государственного права, физики, анатомии и ботаники, и чем человек больше учится в Испании, тем невежественнее и суевернее он становится, так как под именем науки и философии ему преподносится здесь нечто такое, что противоречит и науке, и философии.

Упадок общественной мысли в Испании не мог не отразиться на всей жизни страны; никто в Испании не мог построить корабля; никто не умел оснастить его, когда он был построен: те немногие суда, какими обладала еще Испания в начале XVIII в., были настолько непрочны, что не могли выдержать огонь своих собственных пушек. Когда во второй половине XVIII в. передовая часть господствующего класса пыталась двинуть Испанию по пути экономического, политического и умственного прогресса, то пришлось обратиться за помощью к иностранцам. Ирландцу О'Рельи был вверен надзор над пехотными школами; француз Геден стал во главе морской академии; французу Марицу поручено было артиллерийское дело; итальянец Газола ведал арсеналами и т. д. Эксплуатация естественных богатств страны также оказалась не под силу испанцам. Знаменитые кобальтовые копи (в Арагонии) были в руках немцев, а для использования ртути алмаденского рудника пришлось после долгих колебаний вызвать немецких рабочих, так как ирландец Боульс доказал, что Алмадену грозит гибель, если в нем не будут работать квалифицированные рабочие. Во главе шерстяной промышленности находились голландцы, а Национальный банк был организован французом Кабарюсом. Даже "министры-преобразователи" рекрутировались из иностранцев: Уолль, Гримальди и Эскилаче сменяли друг друга. Проникновение иностранцев в Испанию было встречено враждебно иезуитско-инквизиционной партией.

Когда Португалия вследствие падения могущества Испании отделилась от нее, папство из чувства преданности Испании долгое время отказывалось признать независимость Португалии и не давало канонической санкции ее епископам. Вследствие этого ряды "законного епископата" сильно поредели в Португалии. Церковные земли были отданы офицерам и высшим государственным службистам. Не только правительство, но вся страна, не исключая даже местного духовенства, материально зависимого от королевской власти, забыли о былой преданности Риму.

Но особенно далеко пошла в отстаивании своей самостоятельности Франция, экономически окрепшая в XVII в. Папские нунции не перестают с этого времени жаловаться на то, что они не могут ничего предпринять, не наталкиваясь на юридическое крючкотворство королевских чиновников. Зачастую светская власть вмешивалась в дела, с давних пор составлявшие как бы монополию церкви. Король присвоил себе право издавать декреты о ереси и симонии.

Духовные лица могли в силу королевских приказов подвергаться смертной казни без согласования с церковью и без предварительного снятия духовного сана. Взималась десятина нередко в пользу государства, и постепенно десятина становится обычной доходной статьей государства. Дело дошло до того, что из-за оскорбления, нанесенного французскому представителю в Риме герцогу Креки, Франция угрожала войной, а папа вынужден был не только униженно извиняться, но и воздвигнуть на римской площади специальную колонну, которая своей надписью увековечила папское поражение.

Этим начался ряд столкновений между папством и французским королем Людовиком XIV, стремившимся ограничить вмешательство Рима в церковные дела Франции. Король присвоил себе право получать все доходы епископии, вакантной после смерти епископа, а также распределять в вакантное время соответствующие бенефиции. Когда папа, почувствовав огромный материальный ущерб от такого именно понимания королевских прав, стал протестовать против королевских декретов, то Людовик XIV ловко использовал недовольство облагаемого папством французского духовенства против. Рима и в то же время исподтишка натравливал представителей папства против "ожиревшего" во Франции Духовенства, не желавшего помогать "нуждающемуся" Риму. Людовику XIV удалось организовать синод, который в 1682 г. вынес четыре постановления в духе "свободной галликанской церкви".

Эти постановления сводились к следующему: светская власть не может мириться с вмешательством духовной власти в ее сферу действий; соборы имеют большее значение и власть, чем папы; в вопросах веры папские распоряжения только тогда становятся обязательными, если они встречают согласие духовенства; наконец, национальные и государственные основные законы, регулирующие церковную жизнь во Франции, имеют непреложную и обязательную силу и не подлежат изменению папством. Эта "четырех-статейная декларация" была торжественно "принята" Людовиком XIV и стала, по его решению, основным законом французского государства. Не только духовенство должно было в точности ему следовать, но профессора теологического и юридического факультетов не могли не руководствоваться им, а во всех школах было предписание изучать этот "основной закон" государства.

Папа Иннокентий XI (1676-1689) в резкой форме протестовал против "королевского произвола" и обвинял французское духовенство в угодничестве и в рабском преклонении перед Людовиком XIV. Даже кровавые преследования протестантов, предпринятые во Франции во вторую половину царствования Людовика XIV, не могли заставить Иннокентия XI смягчить свой гнев. Правда, Иннокентий XI устроил торжественное богослужение по случаю отмены прав французских протестантов и уничтожения Нантского эдикта (1685), сопровождавшегося их вынужденным переселением из Франции в очень значительном числе (около 200 тыс. человек). Иннокентий XI называл гугенотов не только еретиками, но и изменниками, в отношении которых неуместна никакая жалость. С помощью иезуитских софизмов он оправдывал нарушение того эдикта, который в свое время торжественно и всенародно предоставил религиозную свободу всем протестантам и которому присягал в верности как вечному и не подлежащему нарушению сам Людовик XIV в первые годы своего царствования. Но даже и эта "богоугодная" мера короля не изгладила из памяти папы "святотатственной политики дерзкого нарушителя прав" Рима. Иннокентий XI продолжал упорно стоять на том, что одно, хотя и "очень благословенное", дело не может искупить всех преступлений короля и что никто не должен забывать, что преследование французских протестантов (гугенотов) исходит от приверженца противной богу идеи галликанизма. Папа ни на одну минуту не забывал, что Людовик XIV энергично отстаивал интересы "короны" против притязаний папства. Отношения между Парижем и Римом вскоре обострились настолько, что папа отлучил от церкви французского представителя в Риме, а Людовик XIV захватил Авиньон, находящийся на французской территории, но принадлежавший папству. Король запретил также вывоз денег в Рим и угрожал созвать церковный собор для организации национальной, совершенно независимой от Рима, церкви во Франции.

Решительность Людовика XIV только потому не испугала Иннокентия XI, что он был уверен в силе протестантских государств, которые в это время создали обширную коалицию против Франции, и папа, в ущерб "католическому делу", представленному на этот раз Францией, примкнул к еретической и республиканской Голландии, которая в союзе с некатолической Англией и германскими протестантами двинулась на Людовика XIV. Папа с чувством радости узнал о триумфе "еретического" дома Оранского, свергнувшего Стюартов, стремившихся к насаждению в Англии абсолютизма и католицизма, и вынудившего Людовика XIV, поддерживавшего английских католиков, искать себе союзников. Однако число противников Людовика росло, и среди этих противников был и папа римский. При таких обстоятельствах резкий тон французского короля в отношении папства значительно ослабел и началось отступление: Авиньон был возвращен курии, а постановления синода 1682 г. были признаны недействительными. Папа стал выдавать каноническое разрешение на занятие епископских должностей, которые в числе 35 считались вакантными из-за столкновения между королевской властью и папством, продолжавшегося почти девять лет. Так папство вышло победителем из этого спора.

Победа досталась ему благодаря оружию протестантских государств, не желавших допустить усиления Франции и со всех сторон теснивших Людовика XIV. Папа умело использовал, в угоду своим политическим интересам и с прямым нарушением того, что обычно в глазах католиков считалось самым важным, затруднения "старшей дочери церкви", как иногда в католических кругах называли Францию. Не без основания венецианский представитель в Риме мог писать 16 апреля 1689 г., что благим и богоугодным делом курия считает лишь то, что в той или иной степени ударяет по интересам Франции - безразлично, приносит ли это пользу католикам или еретикам.

В войне между сильнейшими европейскими государствами, разгоревшейся в начале XVIII в. за испанское наследство, все сильнее выдвигалась на первый план протестантская Англия. Мирный договор, выработанный почти под ее диктовку и известный под названием Утрехтского мира (1713 г.), менее всего считался с желаниями папства. Вопреки воле папы, Неаполь, Сицилия и Сардиния, много веков считавшиеся ленными владениями папства, были отданы новым государям. В Италию, в ближайшее соседство к папе, проникли представители Бурбонов и австрийских Габсбургов. Последние еще до Утрехтского мира лишили папство Пармы и Пьяченцы и поделили между собою земли, которые в течение двухсот лет находились в ленной зависимости от курии.

Из-за этих двух герцогств в 1708-1709 гг. шла настоящая война между императорской армией и папской, причем последняя была разбита и город Комаччо был оккупирован, а его крепостные стены были снесены. Отлучение от церкви императора Иосифа I повисло в воздухе и было встречено общим презрением. В виде отклика на это отлучение появился резкий памфлет профессора богословия Иегера из Тюбингена, отрицавшего за папством право претендовать на светскую власть и называть себя "государем". Когда неожиданно умер в 1711 г. император Иосиф I, папа отправил во Франкфурт во время выборов нового императора своего племянника кардинала Албани с протестом против избрания Карла VI Габсбурга.

Особенно энергично протестовал Климент XI (1700-1721) против передачи в силу Утрехтского мира острова Сицилии савойскому принцу Виктору Амедею II, получившему титул сицилийского короля и продолжавшему владеть Пьемонтом. Хотя папство выиграло от того, что сравнительно большое и сильное Неаполитанское королевство, в состав которого раньше входил и остров Сицилия, теперь его лишилось и, следовательно, представляло менее грозную опасность для соседней Папской области, Климент XI считал, что участники Утрехтского мира не имели права распоряжаться "папским" имуществом без разрешения папской курии. Он не хотел поэтому признать нового, "чужого" короля. Это непризнание Виктора Амедея II сказалось в том, что церковь, ведшая обширную торговлю в Сицилии, отказалась платить торговые пошлины и иные взносы в пользу "савойских властей", а когда королевские чиновники приняли репрессивные меры против торговцев духовного звания, не желавших подчиняться законам страны, то епископ Сицилии, по соглашению с папой, стал отлучать от церкви сначала отдельных лиц, а затем муниципалитеты и высших представителей власти, угрожая Сицилии общим интердиктом. Но отлучения и интердикты мало влияли на новое правительство. Началась упорная борьба, и Виктор Амедей II, "к ужасу всего католического мира", арестовал несколько десятков монахов и священников. Многие были высланы за пределы нового королевства; среди высланных преобладали иезуиты, направляемые непосредственно в Папскую область. Вскоре улицы Рима кишели сицилийским духовенством. В Сицилии, наоборот, чувствовался недостаток в священниках, и правительство стало назначать собственной властью таких, которые, невзирая на папские запреты, готовы были исполнять свои обязанности по приказу короля. В опубликованной папой в 1715 г. булле Сицилия вычеркивалась из списка государств католического мира, лишалась папской милости и не могла больше рассчитывать на божью помощь. Король Виктор Амедей II запретил объявление этой грозной буллы в пределах своего государства, и между курией и Сицилией сложились отношения, которые сам Климент XI назвал войной.

Эта "война" отступила, однако, на задний план перед более грозными событиями. Дело в том, что Неаполь и Сардиния по Утрехтскому миру были уступлены Австрии, заручившейся поддержкой Климента XI, союзника и друга Испании, что владения эти не подвергнутся нападению со стороны Испании. Австрия была занята войной с Турцией и лицемерно-набожно выставляла себя защитницей интересов христианства, которому будто бы угрожала опасность со стороны мусульман. Однако, несмотря на заверения Климента XI, австрийские владения в Италии оказались под ударом Испании, ее войска высадились на Сардинии и заняли ее столицу Кальяри. Было объявлено, что остров принадлежит испанскому королю Филиппу V Бурбону. Австрия обвинила папу в тайных кознях совместно с Испанией, направленных против австрийских владений в Италии, выслала из Неаполя папского нунция и прекратила дипломатические сношения с курией. Вместе с тем был наложен арест на огромные доходы, получаемые папой в Неаполитанском королевстве, и был запрещен вывоз денег из австрийских земель в Папскую область. Так Климент XI одновременно втянулся в конфликт с Сицилией и Австрией.

Дело было улажено лишь после вмешательства сильнейших государств Западной Европы.

В результате их вмешательства папа потерпел серьезный урон: его ленные права на Сицилию и Сардинию не были приняты во внимание, хотя Климент XI многократно, но безрезультатно протестовал против нарушения "самых священных прав" римского престола.

Политическое поражение папство стремилось компенсировать хотя бы на фронте борьбы с наукой и передовой мыслью. Известный итальянский историк Пьетро Джанноне был отлучен папой от церкви за то, что выпустил нашумевшую книгу "История Неаполитанского государства" (1723 г.), над которой он работал 20 лет. Джанноне вынужден был бежать из Италии. В своей книге он резко осуждал с точки зрения интересов буржуазии Неаполя папскую политику, мешавшую росту материального богатства отдельных государств и требовавшую особых привилегий для служителей церкви. Джанноне выступил "во имя государственных интересов и государственных начал", под которыми в действительности скрывались интересы поднимавшейся буржуазии. Свой протест против "папской опеки" Джанноне повторил в посвящении императору Карлу VI, который, несмотря на свою преданность католицизму, решил исключить представителей духовенства из числа руководителей созданной им привилегированной компании для торговли с Индией. Проклятие, провозглашенное церковью по адресу автора "Истории Неаполитанского государства", и отлучение его оказались бессильными в борьбе с влиянием этой книги не только в Италии, но и за ее пределами, в особенности в католических странах. Иезуиты возбуждали толпу против Джанноне и распространяли слухи о решении "даже добрейших ангелов" наказать страну, осмелившуюся оказать гостеприимство "религиозному отщепенцу". Несмотря на эту агитацию, правительство Венецианской республики намеревалось предоставить Джанноне кафедру в Падуанском университете. Потребовалось личное вмешательство папы, уведомившего о своем шаге и венецианскую государственную инквизицию, чтобы не допустить такого "издевательства над религией", каким была бы, по словам папы, профессорская деятельность "беглеца" Джанноне.

Покинув Венецию, Джанноне нашел, казалось, надежное убежище в кальвинистской Женеве. Но иезуитские агенты обманным путем завлекли его на другой берег Женевского озера, на савойскую территорию. У савойских королей были частые конфликты с папством, и Джанноне сделался объектом торга. В ожидании результатов этого торга он просидел 12 лет в туринской цитадели, где написал ряд новых книг, разоблачавших прошлое папства и современную политику курии. В этой цитадели он и умер в 1748 г.

Судьба Джанноне не могла даже в Неаполе приостановить начавшееся сильное движение передовой мысли, требовавшей подчинения церковной политики государственным интересам и отказа от сохранения привилегии церкви. Когда в Неаполе в середине XVIII в. была открыта первая в Италии кафедра политической экономии, то руководитель ее Антонио Дженовези в своих лекциях и специальных работах доказывал, что во имя подъема благосостояния страны государство не должно допускать роста церковного землевладения, освобождения его от государственных налогов и распространения монашества. По мнению Дженовези, не может быть сомнения в том, что государство имеет право конфисковать недвижимое церковное имущество. Он оставлял открытым лишь вопрос о движимом богатстве церкви. Лучшим доказательством выросшего классового сознания итальянской буржуазии являются многочисленные отклики, вызванные выступлениями Дженовези, выразившего с большой силой растущую непримиримость буржуазии того времени к церковному засилью и реакции.

С поразительной энергией действовал "просвещенный абсолютизм" в Португалии, бывшей в течение долгого времени особенно излюбленным местом деятельности иезуитов. В Португалии вплоть до середины XVIII в. иезуиты занимали высшие должности, стояли во главе промышленных и торговых предприятий и фактически владели целой страной в Южной Америке (по течению рек Параны, Парагвая и Уругвая).

В заморских испано-португальских владениях иезуиты держали десятки тысяч человек в полном рабстве и принуждали их к занятию земледелием и скотоводством. Вскоре иезуиты захватили в свои руки почти всю торговлю в Южной Америке. Их суда, нагруженные парагвайским чаем, маисом, тростниковым сахаром, кожами, хлебом и табаком, направлялись в Буэнос-Айрес, Санта-Фе, Перу, Чили и Бразилию. Так как иезуиты пользовались привилегией свободы торговли и нигде во владениях Испании и Португалии не платили десятипроцентного налога - алькабалы, то они являлись опасными конкурентами и отовсюду вытесняли своих непривилегированных соперников.

Иезуиты имели в середине XVIII в. доход, превышавший миллион пезет (местная пезета равнялась 5 франкам). Но доход этот тщательно скрывался, и потому определение его может быть сделано лишь приблизительно. Ежегодно иезуиты отправляли из Америки огромные суммы в Европу: так, в 1725 г. они за один раз отослали в Португалию 400 тыс. пезет. Пользуясь коммерческими льготами, они, сверх того, обманным путем скрывали от правительства число налогоплательщиков своих земель: так, в 1679 г. они указали цифру 10505 плательщиков налогов и продолжали давать это число и тогда, когда плательщиков на самом деле было уже свыше 100 тыс. Продажность генерал-губернаторов и отдаленность Южной Америки от метрополии гарантировали иезуитам полную безнаказанность и тогда, когда центральная власть метрополии, нуждаясь в деньгах, пыталась извлечь некоторые доходы из иезуитских владений. Впрочем, центр был слишком беспомощен в отношении иезуитов, которые, стремясь изолировать местное население в своих парагвайских владениях от их европейских королей, запрещали местному населению всякое общение с испанцами и португальцами, равно как изучение какого-либо европейского языка. Отрезав совершенно местное население от метрополии, держа его в невежестве, с помощью подкупа устраняя всякое вмешательство метрополии в южноамериканские дела, иезуиты фактически образовали в Парагвае собственное государство, основанное на рабстве и бесчеловечной эксплуатации местного населения.

Особенно свирепствовали иезуиты в Испании и Португалии в области просвещения и науки. Здесь они пытались установить свою монополию и всячески препятствовали проникновению идей буржуазных просветителей, шедших из Франции в течение XVIII в. Даже Ньютон и Декарт считались запрещенными авторами, так как их произведения не могут быть "согласованы" с божественным откровением.

Во время продолжительного правления Хуана V (1706-1750) народ в Португалии особенно тяжело страдал от духовенства, инквизиции, иезуитов и дворянства. Король, лично присутствуя на всех торжественных аутодафе, не жалел денег на обогащение монастырей и церквей и учредил при дворце должность иезуита-патриарха, который был поставлен выше примата португальской церкви. Страна заметно нищала материально и духовно. Слабая буржуазия, под страхом полного разорения, искала выхода из этого положения и нашла союзника в небольшой части дворянства, чувствовавшего близость своего разорения в условиях ускорявшегося экономического упадка страны. Совместными усилиями им удалось выдвинуть на пост первого министра человека, который в течение свыше 25 лет правил Португалией в духе "просвещенного абсолютизма". Этим министром-реформатором был Себастиан Помбаль (1699- 1782). Посланник в Лондоне, а затем посол в Вене, где правила тогда Мария Терезия, Помбаль был знаком с конституционным режимом Англии и с деятельностью правительницы, осуществлявшей программу, правда, очень умеренного и боязливого, но, все же "просвещенного абсолютизма".

Помбаль считал необходимым прежде всего освободить Португалию от иезуитской и церковно-католической опеки и усилить в государстве авторитет светской, королевской власти. С благословения Бенедикта XIV против него началась кампания клеветы; его обвиняли даже в безверии.

Воспользовавшись впечатлением, произведенным на суеверных людей лиссабонским землетрясением 1755 г., унесшим около 30 тыс. человек, иезуиты стали "доказывать", что гнев божий уже начинает обрушиваться на несчастную страну, руководимую Помбалем, и что ее в ближайшем будущем ждут еще большие бедствия и ужасы. В ответ на эту агитацию Помбаль потребовал удаления иезуитских духовников короля, королевы и принцев и запретил им вернуться в Лиссабон. Португальский посланник в Риме д'Альмада предъявил папе Бенедикту XIV ряд доказательств того, что члены ордена ведут злостную политическую кампанию против правительства, занимаются контрабандой, ростовщичеством и торговлей рабами в Африке, Азии и Южной Америке. "Среди иезуитов, - писал Помбаль посланнику д'Альмаде, - нет почти ни одного человека, который был бы похож на представителя духовенства; все они купцы... политические интриганы низшего пошиба, дерзкие солдаты, проявляющие свою храбрость в отношении безвольных и угнетаемых ими рабов, мелочные тираны, преступления которых заставляют забыть о самых кровавых событиях, имевших место на протяжении десятка веков".

Несмотря на приведенные Помбалем многочисленные доказательства преступлений, совершенных иезуитами в Испании и Португалии в области торговли и эксплуатации южноамериканского местного населения, а также их стремления присвоить себе высшую государственную власть и унизить значение светского правительства, папа Бенедикт XIV продолжал благоволить иезуитскому ордену и в специальной булле 1753 г. выразил свою глубокую благодарность за "высокополезную деятельность в деле энергичного насаждения истинных начал католической веры". Естественно, что паписты подняли страшный шум против репрессивных мер, принятых министром Помбалем. Высший церковный совет Кастилии, руководимый епископом Картахены, постановил сжечь все "памфлеты и писания", исходившие от Помбаля, его сторонников и врагов иезуитского ордена. Под угрозой отлучения от церкви великий инквизитор Кинтано запретил чтение произведений, инспирированных Помбалем и направленных против иезуитов. Высший совет инквизиции осудил "Перечень деяний португальских иезуитов", явившийся кратким изложением инструкции Помбаля португальскому посланнику. В приговоре инквизиционного совета с возмущением говорилось, что автор этого произведения называет себя министром двора; что самое произведение было напечатано без разрешения духовных властей и содержит лживые, бунтовщические мысли, могущие нарушить общественное спокойствие и являющиеся оскорбительными для святой религии и компании Иисуса.

Несмотря на эту кампанию в защиту иезуитов, папа Бенедикт XIV не мог все же игнорировать требования португальского правительства. 1 апреля 1758 г. римская курия поручила кардиналу Салданье "точно обревизовать деятельность иезуитов" и представить доклад самому папе. В инструкции о ревизии Бенедикт XIV указал Салданье на необходимость соблюдать величайшую осторожность в отношении ордена, который заслужил "такую всем хорошо известную" благодарность церкви, члены которого работали в интересах религии на "столь отдаленных участках мира", как Южная Америка и далекая Азия. В заключение кардиналу-ревизору запрещалось издавать какой-либо акт в отношении иезуитов без ведома и согласия папской курии. Все эти предосторожности Бенедикта XIV не имели, однако, реального значения, так как он умер на следующий день после того, как кардинал Салданье прибыл в Лиссабон для изучения проделок иезуитского ордена в Португалии, а в промежутке, до избрания нового папы Климента XIII (1758-1769), дело о преступной деятельности иезуитов совершенно неожиданно приняло другой оборот.

В обширном заключении кардинал Салданье объявил иезуитов виновными в коммерческой деятельности, называл их поведение "публичным скандалом" и особенно резко говорил об их делах в различных португальских колониях Южной Америки. Кардинал опубликовал запрещение иезуитам произносить проповеди и быть духовниками в пределах всего лиссабонского архиепископства и приказал, чтобы это запрещение было объявлено во всех приходах и церквах как Лиссабона, так и архиепископства. Резкое осуждение кардиналом Салданье деятельности иезуитов отчасти объяснялось старой религиозно-политической борьбой между иезуитами и некоторыми другими орденами, в особенности августинским.

"Духовный" запрет проповедей был дополнен исходившим от Помбаля "светским" запрещением иезуитам заниматься торговлей, в которой они обнаружили свои "поистине преступнейшие инстинкты". Хотя Климент XIII не был иезуитским кандидатом, так как Франция противилась избранию такового, он тем не менее не только не относился враждебно к иезуитам, но вскоре стал орудием в их руках и на всякие лады восхвалял испытанные "добродетели" ордена. Врагам ордена предстояла, таким образом, еще долгая борьба, тем более что во всех странах Европы, по данному иезуитами сигналу, началась литературная кампания в защиту ордена и в опровержение "злостной клеветы", распространяемой "продажными перьями" против "храбрых миссионеров", какими себя будто бы везде проявили иезуиты.

В разгаре полемики между сторонниками усиления светских государственных начал и приверженцами установления церковной опеки над государством, на жизнь португальского короля было произведено покушение. Помбаль, служивший в течение нескольких лет центральной мишенью для нападок иезуитского ордена, обвинил в этом покушении иезуитов. Начались репрессии, главный удар которых был направлен против ордена. Много иезуитов было посажено в тюрьму, и их имущество было конфисковано; некоторые из них по обвинению в покушении на короля были казнены. В 1759 г. Помбаль издал указ, в силу которого все португальские иезуиты были схвачены, посажены на суда и отправлены в Папскую область. В 1761 г. была совершена конфискация движимого и недвижимого имущества ордена; папский представитель Ачайоли был выслан из Португалии. В том же году, по настоянию Помбаля, инквизиционный трибунал приговорил к сожжению патера Габриеля Малагриду, обвиненного в организации заговора против короля и даже в ереси. Дипломатические сношения между Римом и Португалией были прерваны. Подданные Португалии были высланы из Папской области, а подданные папы - из Португалии.

Климент XIII буллой "Apostolicum pascendi" от 1 января 1765 г. взял под свое покровительство иезуитский орден и резко порицал враждебное отношение к нему со стороны светских властей. Опубликование этой буллы было воспрещено не только в Португалии, но и во Франции, Неаполе, Венеции и Милане. Помбаль вступил в переговоры с державами о совместном обращении к папе Клименту XIII с целью Добиться полного уничтожения ордена.

Обращение Помбаля встретило известное сочувствие, так как политика Климента XIII вызывала сильное недовольство. Незадолго до этого обращения на острове Корсике, принадлежащем Генуе, началось восстание. Генуэзское правительство не без основания утверждало, что повстанцев ' против Генуи возбуждало духовенство. Монахи, сочувствовавшие иезуитам и находившиеся в оппозиции к епископам, бывшим большею частью генуэзского происхождения, вели ожесточенную кампанию против генуэзских властей на Корсике. Епископы бежали в Геную, монахи же, а позднее ; и низшее духовенство примкнули к повстанцам и получили от их вождя Паоли ряд привилегий, одобренных Климентом XIII. Папа вступил в переговоры с Паоли как с "признанным главою" самостоятельного островного государства.

За Геную вступился Неаполь, однако - безрезультатно. Дело закончилось вмешательством в дела Корсики Франции. По свидетельству министра Пануччи, неаполитанского 1 представителя при французском правительстве, у всех сложилось тогда мнение, что папа явно нанес удар независимой Генуэзской республике и вмешался в суверенные права чужого государства. Инцидент с корсиканским восстанием показал, что папство продолжало питать старую иллюзию о своей гегемонии над светскими государствами.

Вскоре возник новый конфликт. На этот раз дело касалось Пармы, на герцогском престоле которой с 1748 г. сидел представитель династии Бурбонов. В Пармском герцогстве две трети земли принадлежало церкви, которая претендовала на старые привилегии, освобождающие ее от каких бы то ни было платежей в пользу государства. Новый герцог, черпавший средства главным образом из земельных налогов своего маленького государства, не мог 1 примириться с таким положением и добился согласия Бенедикта XIV на обложение налогом церковных владений.

Преемник Бенедикта XIV Климент XIII не только не думал об отказе от "своих" старинных прав, но считал уступки своего предшественника чрезмерными и потребовал от герцога прекращения взимания с церкви налога. Начались споры между Римом и Пармой. Вмешательство Франции и Испании не помогло ликвидации конфликта, и тогда герцог Пармы перешел в наступление. Церкви было запрещено приобретение новой земли; никто не имел права отныне искать суда за границей, т. е. у римского папы; всякая земля, светская или духовная, должна была платить государству определенные налоги, размер которых устанавливался исключительно герцогской администрацией; всякого рода благотворительные учреждения подлежали контролю со стороны светской власти, а церковные бенефиции и другие доходные статьи могли передаваться исключительно жителям и уроженцам Пармы. Кроме того, всякие папские бреве, буллы, декреты и распоряжения должны были получить специальное разрешение пармского правительства, чтобы иметь силу в пределах Пармского герцогства.

В ответ на это папская булла от 30 января 1768 г. объявила "недействительным" все то, что "ущемило и оскорбило" интересы церкви в Парме. Согласно булле, виновники этих "опаснейших и позорнейших нововведений" подлежали отлучению от церкви, если они немедленно не отменят того, что они беззаконно совершили.

Булла 1768 г. вызвала возмущение далеко за пределами Пармы, так как в ней увидели возобновление политики Григория VII, Иннокентия III и других пап, мечтавших о гегемонии над светскими властями. Бурбонские дворы, т. е. Франция, Испания и Неаполь, выступили с протестом против буллы и потребовали от Климента XIII немедленного удовлетворения за то оскорбление, которое он нанес одному из представителей Бурбонского дома. Но папа не только не согласился смягчить свою грозную буллу, но принял вызывающий тон по адресу трех "незваных защитников" оскорбителя папских прав в Парме. Началась резкая полемическая переписка между Римом и бурбонскими дворами. К ним вскоре присоединилась Португалия, министр которой Помбаль решил использовать "пармский инцидент" для окончательного сокрушения иезуитского ордена не только в романских странах, но и во всем мире.

Так как папа упорствовал, французские войска заняли Авиньон и Венессенское графство, а неаполитанские - Понтекорво и Беневент. Эти папские владения были взяты под залог и, как гласило официальное сообщение по этому поводу, подлежали возвращению папе, если он торжественно откажется от своих притязаний на вмешательство в дела суверенных государств. Папа, кроме того, должен был признать полный суверенитет светской власти над Пармой и отказаться от ленных прав на нее. Наконец, ставилось решительное требование о роспуске ордена иезуитов.

Среди самых влиятельных лиц папского двора заговорили о необходимости спасти "авторитет" и "вечное величие" папства путем принесения в жертву иезуитского ордена, считавшегося в глазах многих главным виновником агрессивной деятельности курии за последнее столетие. Дело в том, что фактически этот орден был помимо Португалии запрещен с 1764 г. во Франции, а с 1767 г. в Испании, Неаполе и Парме. Во всех этих государствах его запрещение сопровождалось разоблачениями, свидетельствовавшими о злоупотреблениях иезуитов, о жестокой эксплуатации ими' народных масс, об использовании ими своего могущества во вред государственным интересам и для умственного и нравственного порабощения народов.

Иезуиты были так ненавистны широким слоям верующих католиков, что ненависть эта угрожала папству крупными недоразумениями и неприятностями, если бы оно вовремя не отмежевалось от солидарности с компрометировавшим его орденом. Это поняли некоторые представители высшего духовенства из папского окружения. Так завязалась борьба вокруг вопроса об иезуитах в недрах самой курии, причем Климент XIII поддерживал то одну, то другую сторону, не решаясь занять определенной позиции до самой своей смерти, наступившей 3 февраля 1769 г.

Выборы нового папы кардинала Ганганелли, назвавшего себя Климентом XIV (1769-1774), происходили в напряженной обстановке: понадобилось голосовать 185 раз, прежде чем Ганганелли собрал необходимое количество голосов. Конклав хорошо знал, что католические державы отпадут от Рима и провозгласят независимость отдельных национальных церквей, если выбор падет на иезуитского кандидата или даже на сторонника снисходительного отношения к иезуитскому ордену. Поэтому члены конклава значительным большинством голосов поддерживали лишь такие кандидатуры, которые не успели зарекомендовать себя в качестве сторонников иезуитов.

С другой стороны, конклав боялся голосовать за неиезуитского ставленника. Участники конклава долго не решались подавать свои голоса и за Климента XIV, который еще задолго до своего избрания был известен в качестве "затронутого" просветительными идеями кардинала и выступил в 1758 г. против обвинения евреев в употреблении христианской крови с ритуальной целью, когда подобному обвинению подверглись польские евреи в Ямполе на Днестре.

Этого выступления кардиналы никак не хотели простить Клименту XIV, тем более что папа не был склонен считаться с мнениями отдельных кардиналов и намеревался вести более или менее самостоятельную и независимую; линию в вопросах, носивших тогда особенно острый характер, в частности в вопросе о иезуитском ордене.

После своего избрания Климент XIV начал переговоры с бурбонскими дворами и выразил готовность отменить буллу 1768 г. и заключить союз с Пармой, из-за которой разгорелась столь роковая для папства борьба. Это примирительное настроение папы вызвало раздражение иезуитов, они и слышать не хотели об уступках Бурбонам и стали резко нападать на папу. Они были недовольны, в частности, его распоряжением прекратить чтение в церквах в так называемый "великий четверг" буллы "In coena Domini" ("На вечери господней"), изданной в 1536 г. Павлом III. В этой булле, как уже отмечалось, изрекалась анафема на всех еретиков, в частности и на тех, которые "позволяли" себе сомневаться в праве главы католической церкви вмешиваться во внутреннюю жизнь государств и диктовать свою волю тому или иному монарху. Отмена чтения этой буллы свидетельствовала об отказе курии от вмешательства в деятельность суверенных государств; но именно подобного рода отказ всего более и вызвал недовольство иезуитов. В десятках тысяч экземпляров они распространяли по всей Европе оскорбительные для Климента XIV комментарии по поводу этого шага папы. Одновременно с памфлетами против папы распространялись карикатуры на ряд министров и королей, причем чаще всех фигурировал испанский король Карл III в объятиях дьявола, подстрекающего его на борьбу с церковью, в частности на избрание папой такого человека, каким был кардинал Ганганелли.

Климент XIV одновременно вызвал недовольство и романских монархов, считавших недостаточными его уступки и продолжавших поэтому держать в своих руках Авиньон и другие владения курии, и иезуитского ордена, возмущавшегося готовностью папы идти навстречу таким требованиям королей, которые были "равносильны глумлению просветителей над истинным христианством".

Климент XIV медлил и колебался. Даже официальное требование португальского представителя, которого поддерживали три посланника бурбонских дворов, об упразднении ордена иезуитов не подействовало на папу. По-видимому, сочувствие Климента XIV, материально во многом связанного с иезуитским орденом, было, несмотря на все, на стороне иезуитов. Кроме того, он боялся этой прекрасно дисциплинированной и могучей организации. Португальскому представителю был дан уклончивый и неопределенный ответ, вызвавший новые нападки на "недостойного" наместника бога на земле. Положение обострялось. Иезуитский орден выступал как воинствующий авангард католицизма, олицетворяя его наиболее агрессивные тенденции, как носитель крайних идей контрреформации и опасных для суверенитета государств средневековых идей. Его уничтожение представлялось широким кругам буржуазии особенно важным делом, без которого немыслимо было дальнейшее шествие по пути' освобождения государства от церковной опеки. Но именно потому, что иезуитизм рисовался в виде главнейшего барьера, защищавшего привилегии, богатство, мощь и власть католической церкви, защита его казалась необходимой не только членам ордена, но и папству, не всегда во всем следовавшему за иезуитами. Были, однако, и такие деятели церкви, которые готовы были уступить "Бурбонам-заговорщикам", как называет немецкий историк Онкен тогдашних королей Франции, Испании, Неаполя и герцога Пармы. В числе этих "компромиссных" руководителей католицизма оказался в конце концов и папа Климент XIV. 21 июля 1773 г. буллой "Dominus ас Redemptor" он объявил о роспуске Общества Иисуса и о его полном упразднении - "на веки вечные".

Булла эта говорила о том, что иезуитский орден сеял везде смуту, что из-за него невозможно сохранение мира в церкви и что тщательное расследование его деятельности подтвердило правильность обвинений по адресу иезуитов.

Иезуитская коллегия в Мюнхене (1700 г.)

Несметные богатства ордена менее всего свидетельствовали об истинно христианской жизни, которая подобает людям, посвящающим свою жизнь служению богу. Оказывается, что в землях австрийской короны иезуитские имения оценивались в 15 500 тыс. гульденов, что в Баварии коллегия в Ингольштадте располагала суммой свыше 3 млн. флоринов, что 60 "отцов" в одном силезском округе имели доход в 47 тыс. талеров, что в Испании ежегодно земельные владения ордена приносили ему 2,5 млн. франков, а в Польше около 3 млн., в Португалии свыше 4 млн., а в Италии около 8 млн. Еще большие доходы Общество Иисуса получало в заокеанских владениях Испании и Португалии. Только редукции Парагвая давали иезуитам ежегодно 2,5 млн. франков, а в Перу, Новой Гренаде, Мексике и на Антильских островах доходы были еще больше. На одной Мартинике у ордена было владений больше чем на 4 млн. франков. Если даже принять во внимание незначительную доходность землевладения, то недвижимая собственность ордена, по определению историка Бемера, равнялась в 1760 г. одному миллиарду золотых марок.

Такого богатства орден достиг путем самых разнообразных торговых и промышленных предприятий. Так, в Мексике он владел лучшими сахарорафинадными заводами и очень доходными серебряными рудниками. В Парагвае он собирал на своих плантациях чай, а из Перу вывозил ежегодно до 80 тыс. голов скота. Племя чикито доставляло ему воск, а племя мохос - какао. Еще доходнее были обширные промышленные заведения, в которых велось производство товаров массового потребления: четок, восковых свечей, ковров, одеял, бумажных тканей и т. п. Орден занимался спекуляциями, и скандальные истории в связи с этим часто выплывали наружу, вызывая всеобщее возмущение. Особенно печальную известность получило дело Лавалетта - прокуратора иезуитов на Антильских островах, отказавшегося уплатить долг в 2400 тыс. ливров, хотя у ордена на Мартинике было владений на 4 млн. Гражданский процесс против Лавалетта превратился в уголовный процесс против всего иезуитского ордена.

Сохранение ордена стало невозможным, ибо он олицетворял собой принцип постоянного церковного, в частности папского, вмешательства в общественную и политическую жизнь каждого государства. Уничтожение иезуитского ордена было равносильно победе светского государства над притязаниями католической церкви на роль гегемона в государстве в интересах феодальной аристократии.

Изгнание иезуитов, помимо своего политического значения, являлось торжеством человеческой мысли, освобождавшейся от тяжелых цепей религиозной догматики.

Сочинения Бэкона Веруламского в первой половине XVII в. и Исаака Ньютона во второй создавали новое понимание мироздания, зиждившееся не на вере в откровение, чудо и вмешательство извне, а на незыблемых законах природы. Чудо и откровение изгонялись из естествознания, из науки о природе. Пытливый человеческий ум стал прилагать к медицине, общественным наукам, а потом и к критике религии новые научные понятия.

В 1642 г. норвичский ученый, врач Томас Броун, выпустил "Религию врача", в которой причудливо сочетались старые и новые взгляды. Эта книга имела успех, была переведена на иностранные языки и вскоре попала в папский "Индекс запрещенных книг". Через несколько лет тот же Броун напечатал "Эпидемическую лжеученость", в которой пытался под библейские чудеса подвести естественное объяснение. Он резко осуждал распространенные предрассудки и верования, хотя сам Броун в немалой степени был еще суеверен и верил в колдовство.

Вслед за Броуном геолог Борнет подверг критике библейский рассказ о сотворении мира, который он считал аллегорией, рассчитанной на малопритязательных читателей. Подобно другим естествоиспытателям, Борнет пытался "изгнать постороннее вмешательство" из области геологии.

От критики библейских рассказов Чарльз Блонт своим сочинением "О душе мира" перешел на божественность евангельских чудес и самого "откровения". Он перевел и опубликовал некоторые письма "чудотворца" Аполлония Тианского, чудеса которого антихристианский писатель Гиерокл противопоставлял чудесам и подвигам Иисуса (Аполлоний Тианский (жил в I в.) - греческий философ неопифагорейской школы, проповедник-моралист. Верил в свою способность творить чудеса. Противник христиан Гиерокл (284-305) считал, что как в моральном отношении, так и в чудотворстве Аполлоний Тианский превосходит Иисуса Христа).

Мысль, освобождающая себя от "оков вмешательства", не ограничилась пределами Англии и нашла благодатную почву в других экономически развитых странах Западной Европы. Не только Голландия, опередившая ряд европейских стран в своем буржуазном развитии, но даже Франция смело шла на борьбу за свободу человеческой мысли. Однако изгнание божественного вмешательства из природы не означало отрицания существования бога. Английская мысль останавливалась на полдороге: бог был оттеснен за пределы мира, перестал вмешиваться в незыблемые и вечные законы природы и должен был ограничиться тем, что лишь создал мир, которым в дальнейшем уже больше не руководил. Английская мысль успокоилась на компромиссной идее как в политической области (король царствует, но не управляет), так и в области религии: она создала деизм, где особое место отводилось разуму (ratio-рационализм), которому предоставлялось разбираться в природе. По выражению Пьера Бейля (Пьер Бейль (1647-1706) - французский философ-скептик, предшественник французского Просвещения XVIII в. Критиковал религиозные Догматы, проповедовал веротерпимость, освобождение морали от религии), ему давалось задание анатомировать государство, церковь, религию, нравственность, науку и искусство, а существование бога доказывалось этическими требованиями, врожденными идеями, внутренним озарением и т. д.

Однако деизм в XVII в. не мог стать господствующим религиозно-философским направлением, даже в наиболее сильных в экономическом отношении странах. Буржуазия, вырываясь из цепких объятий феодализма, требовала сильной централизованной власти, и ее "символом веры" стал не бездеятельный деизм, а энергичный кальвинизм и близкое ему пуританство.

Даже в тех, более отсталых странах Западной Европы, в которых буржуазия не была еще достаточно сильной, чтобы подняться на решительную борьбу, и где католическая церковь удерживала свои позиции, авторитет папства был в огромной степени поколеблен. Так, реакционнейшая австрийская династия Габсбургов вынуждена была изменить своей старой католической традиции и пойти по пути освобождения своих владений из-под тяжелой опеки Рима и иезуитов. Это обнаружилось с особой силой, когда в 1740 г. феодально-крепостническая Австрия оказалась в критическом положении и соседние государства подняли вопрос об "австрийском наследстве". Только позиция Англии, которая не могла мириться с чрезмерным усилением Франции на европейском континенте, помешала дележу Австрии, и последняя добилась в 1748 г. в Аахене мира.Развивавшаяся преимущественно в немецких землях Австрии буржуазия сумела использовать поражение императрицы Марии Терезии в целях изменения старой клерикально-феодальной политики. Хотя Мария Терезия была чрезвычайно предана папству, она вынуждена была провести значительные реформы армии, полиции, администрации и суда, закрепленные "кодексом Марии Терезии". Впрочем, в этом кодексе осталось немало элементов папизма. Богохульство, святотатство, ведовство, колдовство, ересь и отступничество от веры карались тягчайшим образом, обычно суровее, чем воровство, грабеж и даже убийство простых граждан.

Большой бюрократический аппарат требовал денег. Старая финансовая система зиждилась на плательщике-крестьянине, нищем, порабощенном и обремененном разными сеньориальными повинностями, и не могла удовлетворить требований "государственного блага". Из фискальных соображений необходимо было провести новый ряд реформ и поставить на очередь привлечение к денежному обложению также могущественного и богатейшего духовенства. Архиепископу и капитулу Праги принадлежало 25 обширнейших поместий, а имущество духовенства в Чехии определялось в 36 млн. гульденов. Кроме того, на 8 млн. гульденов у него скопилось денег на поминовение умерших и на другие религиозные дела. Не считая венгерского духовенства, австрийское имело ежегодный доход в последние годы царствования Марии Терезии в 13390 тыс. флоринов, причем сюда не входили богатства монастырей, значительно превосходившие имущество белого духовенства.

В 1770 г. в немецких и венгерских землях Австрии насчитывалось 2163 монастыря, в которых находилось около 65 тыс. монахов. В одной лишь Штирии с населением 750 тыс. человек было 70 монастырей, в главном городе ее Граце было 16 монастырей. Во Внутренней Австрии (т. е. в Штирии, Крайне и Каринтии) на 550 жителей был один монах или монахиня. Некоторые монастыри обладали огромными богатствами: монастырь кларассинок в Граце имел состояние в 427 425 флоринов; столь же богат был монастырь кармелиток; австрийские картезианцы имели состояние в 2 506 986 флоринов; бенедиктинцы св. Лимбрехта - 2 329 775 флоринов; им мало уступали бенедиктинцы св. Павла и т. д. На церковно-монастырских землях процветало крепостное право, и нет поэтому ничего удивительного, что крестьянские волнения в Штирии под руководством Матвея Хвойки в царствование Марии Терезии носили антицерковный характер: крестьяне жгли монастыри, нападали одинаково на помещиков и священников.

Из ненависти к ним крестьяне в значительном числе стояли на стороне лютеранства и втайне исповедовали протестантскую религию. Между тем, за исключением Силезии и Венгрии, во владениях Габсбургов протестантизм считался запрещенной религией и всячески преследовался. Правда, инквизиция была отменена, но отмена эта носила лишь формальный характер: уж слишком ненавистно было, по заявлению императора Карла VI, слово "инквизиция", и поэтому ересь должна была искореняться светскими судами под руководством иезуитов.

Протестантов, обычно крестьян и ремесленников, массами выселяли в Трансильванию, где они могли жить "по-своему". Эти пресловутые "трансмиграции" наводили ужас на страну, разоряли десятки тысяч людей и подрывали производительные силы Австрии. Но иезуиты крепко держали в своих руках организацию принудительного переселения, и духовник Марии Терезии иезуит Игнатий Кампмюллер являлся наиболее ревностным агитатором идеи "трансмиграции" с целью очистить Австрию от "язвы лютеранства" и целиком перенести ее в Трансильванию, где этих эмигрантов ожидали нищета и голод.

Иезуиты свили себе прочное гнездо в Австрии: их имущество оценивалось свыше 400 млн. гульденов; они имели 81 коллегию, 43 резиденции, 65 семинарий и т. д.; цензура была в их руках. Они почти целиком овладели народным образованием: во главе 200 гимназий в годы царствования Марии Терезии находились иезуиты; все богословские кафедры в высших учебных заведениях принадлежали им; философия тоже была фактически их монополией. К истинному образованию они относились с презрением и ненавистью: "венцом" философии для них был Аристотель, преподавание истории ограничивалось XIII в., география вообще не преподавалась, не изучались живые языки, студенты, наизусть цитировавшие Цицерона и умевшие цветисто писать на латинском языке, писали безграмотно по-немецки. Эксплуатируя страну, превращая ее в своеобразную вотчину, иезуиты вместе с тем принимали меры предосторожности для охраны своего материального могущества.

Мария Терезия вынуждена была признать, что с 1757 г. иезуиты отправили в протестантскую Англию, Голландию и Лейпциг 40 млн. гульденов на случай "каких-нибудь неприятностей в католических странах". В то же время императрица констатировала, что внутри Австрии иезуиты ведут обширнейшую и разнообразнейшую торговлю: так, один дом св. Анны, торговавший лекарствами, шоколадом и вином, ежемесячно давал 3 тыс. гульденов дохода и тем, естественно, вызывал недовольство купечества.

Деятельность иезуитов в Австрии вызывала всеобщее недовольство. Под влиянием общественного мнения Мария Терезия отменила инквизицию в Ломбардии, взяла из касс братств 3 млн. гульденов и закрыла в Ломбардии 80 монастырей, несмотря на неоднократные протесты папы. Еще до этого, несмотря на сопротивление Рима, было объявлено, что отныне ни одна папская булла не может печататься в Австрии без разрешения государственной власти, что все духовные распоряжения подлежат контролю светской власти, а в бревиариях необходимо заклеить и впредь не печатать слова папы Григория VII о праве папства низлагать государей. В 1768 г. было отменено папское согласие (индульт) на обложение монастырей государственными податями, а церковные земли, которые раз в 15 лет делали добровольный взнос государству в размере 2 млн. гульденов, были приравнены к дворянским землям и наравне с ними обложены. Вскоре в Австрии был приостановлен количественный рост монастырей, установлен 24-летний возраст для лиц, дававших монашеские обеты, закрыты были монашеские тюрьмы, духовенству запрещалось отправлять за границу без разрешения значительные денежные суммы, не разрешалось открывать новые братства, брачные дела отныне разрешались только епископами, и личное обращение в Рим за отменой брачных препятствий было запрещено. Поступая в монастырь, никто не мог вносить вклада свыше 1500 флоринов; завещания в пользу монастырей были объявлены недействительными. Монах и священник не могли быть свидетелями при завещаниях, настоятели не могли распоряжаться имуществом монахов, подвергать их тяжелым наказаниям. Ограничено было право убежища и для преступников. В цензурный комитет были введены представители светской власти, и дело народного образования постепенно изымалось из рук духовенства. Король Пруссии Фридрих II писал, что императрица не смешивает политику с духовными делами и не закрывает глаза на собственные свои интересы.

Гораздо смелее по пути освобождения государства от папской опеки и церковного тунеядства пошел сын Марии Терезии император Иосиф II. Он прежде всего уничтожил все 642 братства, существовавшие тогда в Австрии. Иосиф считал их "бесполезными для общества, а потому неугодными богу", их имущество было конфисковано и передано благотворительному обществу. Точно так же Иосиф II отнесся к орденам "созерцательной жизни" и закрыл 738 их монастырей, оставив, впрочем, еще около 1450 других монастырей. Имущество закрытых монастырей было передано в религиозный фонд, из которого черпались средства на содержание церквей, монашеских пенсий и благотворительных заведений. Ценность отобранных у монастырей имений и драгоценностей выражалась в сумме 17092 тыс. гульденов, причем отсутствуют точные сведения из Моравии, Чехии и Тироля.

Решительность Иосифа II привела папство в тем большее смущение, что никакие увещевания нунциев и протесты Рима не могли сдержать энергии Иосифа II и его министров. В 1782 г. папа Пий VI (1775-1799) лично предпринял поездку в Вену, чтобы непосредственно повлиять на "дерзкого" императора. Хотя Иосиф принял папу с большим почетом и ответил ему визитом в Рим, церковная политика императора осталась прежней, и власть Рима над австрийским духовенством все более и более ограничивалась: отныне будущим священникам запрещалось даже учиться в Риме в "Германской коллегии" (последняя была перенесена в Павию и находилась под надзором светской власти). Место черной армии Рима должно было занять белое духовенство, связанное тесными узами с государством, которое стало готовить в "своих" семинариях "здравомыслящих" духовных лиц. Мало того, богослужение подлежало упрощению; отменены были "отзывавшиеся суеверием" обряды, запрещены паломничества, изменены границы епархий и приходов, учреждены новые, и даже введен был новый молитвенник с гимнами. Священник превращался в чиновника духовного ведомства, был поставлен под контроль светского начальника, обязан был разъяснять верующим правительственные указы и во всем помогать светским чиновникам. Жалованье духовенство должно было получать от казны, и епископская присяга была изменена в том смысле, что в новой формуле заняло надлежащее место обещание быть верным императору, тогда как прежняя формула выдвигала на первый план верность папе. Завершением церковной реформы Иосифа II был так называемый патент о веротерпимости; веротерпимость была предоставлена лютеранам, кальвинистам и православным.

Католики встретили крайне враждебно этот патент, и духовенство вместе с крупными землевладельцами вело яростную агитацию против "безбожного патента". Во многих местах духовенство долго бойкотировало акт о веротерпимости. Так, в Виллахе протестантским священникам запрещали хоронить протестантских детей, так как "дети не могут быть причислены к протестантам". В других местах прибегали к организации протестантских погромов. Успеха, однако, эта агитация против веротерпимости не имела, так как крестьянство определенно сочувствовало протестантам: число последних в течение первых пяти лет после патента о веротерпимости увеличилось на 34 тыс. человек.

Иной оборот приняла политика Иосифа II в Бельгии, присоединенной по Утрехтскому миру 1713 г. к Австрии. Иосиф вел здесь ту же политику централизма, подчинения духовенства светской власти, недопущения вмешательства Рима, насильственного насаждения "более высокой" германской культуры. В противоположность Австрии, в Бельгии ему пришлось столкнуться с сильной оппозицией, в которой переплетались социальные, религиозные, национальные и политические интересы разных классов и прослоек. Опасность распространения на Бельгию проведенных в Австрии реформ объединяла отсталую крестьянскую массу с ее злейшим врагом, с крупным землевладением, и естественным вождем этого неестественного союза стало духовенство, которому церковная политика Иосифа наносила очень чувствительный ущерб. На это демагогическое движение Иосиф II ответил обычными кровавыми репрессиями, которые не только не подавили движения, но увеличили его размеры и в конце концов привели к тому, что почти вся Бельгия отпала от Австрии, низложила Иосифа II и провозгласила республиканскую конституцию, которая отдала всю власть дворянству, духовенству и богатой верхушке некоторых крупных городов. За новую конституцию вело особенно энергичную агитацию бельгийское духовенство; "для устрашения врагов религии и отечества" оно организовало по инициативе мехельского архиепископа всенародную петицию. Петиция начиналась словами: "Объявим изменниками отечества тех, которые стремятся ввести какие-либо изменения в религии или конституции". Петиция собрала в короткое время 200 тыс. подписей. Множество крестов на этой петиции, по свидетельству бельгийского историка XIX в. Борнье, говорило о том, какой, собственно, слой народа так опасался за религию: "то была темная народная масса, находившаяся под влиянием фанатиков католицизма, которых всегда так много в нашей Бельгии". Во многих местах Бельгии организовались группы "истинных бельгийцев", от их имени выпускались прокламации, требовавшие уничтожения иностранцев, безбожников и просветителей. Движение это пользовалось тайной поддержкой папы Пия VI. Он за семь лет до этого приезжал в Вену к Иосифу II, чтобы убедить его в опасности его политики, - теперь Пий VI торжествовал победу над императором, которого бельгийские Генеральные штаты провозгласили низложенным.

Политика Пия VI была грозным предупреждением и Франции, где в этот момент заседало Учредительное собрание французской революции, которому вскоре пришлось столкнуться с папством, только что одержавшим победу над австрийским императором "безбожным" Иосифом II.